Мимо шли туфли: чёрные, жёлтые, белые, красные — разных цветов и фасонов. Они торопились по разным делам, делали пару шагов в поле зрения и исчезали так же стремительно, как появлялись. Ни один прохожий не остановился за три с половиной часа и не спросил у Эрена, что с ним стряслось и почему он сидит здесь один, без родителей. Уж два то часа Эрен точно здесь просидел! И ни одного человека.
Туфли, туфли и туфли.
Переместив взгляд на стоптанные, посеревшие от въевшейся пыли сандали, он рассудил, что когда-нибудь тоже будет носить такие: изумительно красивые, новые, лаковые, может быть, даже на каблуке, как у матери. Тогда-то отец его точно не бросит посреди улицы и не провалится на два часа. Или всё же на три с половиной.
Вечер уже опускался на город, и вдоль аллеи, где примостился на узкой ограде, точно воробышек, маленький мальчик, зажглись фонари. Просто в какой-то момент его ноги стали из голубовато-серых ярко-оранжевыми, но он всё равно продолжил своё занятие, не поднимая глаза к источнику света и не считая количество пар пробегающих мимо туфель.
Шарк-шарк — скребла по асфальту сандалия.
Шарк-шарк-шарк. Ша-а-арк, ша-а-арк, ша-а-арк. Шарк-шарк-шарк.
Откуда он это узнал — Эрен уже не помнил. Возможно, ему рассказал отец, пришедший с войны, а может — соседский мальчишка, читающий книги о кораблях и далёких странствиях.
Эрен, наверное, мог бы заплакать, к нему сбежались бы люди, и сразу нашёлся бы тот, кто поможет добраться домой. Но вот незадача — он не любил плакать. Да и просить кого-то о помощи тоже не очень любил. А если и делал это, то в самый последний момент и всегда через силу. Поэтому предпочитал громогласным воплям тихий, еле заметный позывной. Бесконечный поток туфель редел, но сандалия выводила упорно один и тот же мотив: шарк-шарк-шарк, ша-а-арк, ша-а-арк, ша-а-арк, шарк-шарк-шарк.
Неожиданно под ноги ровно легла чья-то тень. Кто-то остановился. Эрен поднял лицо, и на щёки, на вздёрнутый нос неповторимым рисунком упали невесомые резные очертания листьев, шуршащих под лёгким порывом ветра. Свет за плечами Тени заставил на миг зажмуриться. Этого мига хватило, чтобы перед глазами всё обратилось во мрак. Это Тень подошёл к нему ближе, закрыв от фонарного света.
— Ты здесь один? — услышал Эрен голос холодный, как треск первого ноябрьского ледка под подошвой тяжёлого башмака, и в ответ кивнул, опуская лохматую голову.
— Где же твои родители? — Тень опустился рядом с ним на ограду.
Эрен пожал плечами, крепче сжимая пальцами бортик.
Где ошивался его отец — он не знал. Он уходил слишком часто и мог подолгу не возвращаться. Мама наверняка была дома, ждала их и от переживаний тёрла простым полотенцем давно сухую тарелку или вязала очередной слишком длинный шарф, годный потом лишь на то, чтоб оборачивать им горшки с цветами на подоконниках в лютые зимние холода.
Эрен жалел свою маму, старался её не расстраивать, но не спешил самостоятельно двигаться с места, справедливо полагая, что тут же заблудится. Другие мальчишки имели отличные таланты: Жан умел метко стрелять из рогатки, Армин был ходячей энциклопедией, Конни всегда из любой передряги умудрялся выкручиваться так, что ему от родителей не попадало. Кажется, за всю жизнь отец его не отлупил ни разочка! Сашка могла слопать целую кучу конфет и не лопнуть.
У Эрена же талант был особенный — он мог заблудиться, зайдя за угол собственного дома. А уж тем более здесь, так далеко, где он ни разу не был и даже представить себе не мог в которую сторону ему лучше всего пойти. Если бы он только мог подлететь высоко-высоко, то, наверное, углядел бы их дом в вереницах других домов. Он уверен был, что углядел бы! Ведь там, за окном с занавеской в цветочек, его ждала самая добрая мама на свете. Почувствовав каплю на кончике носа, он тут же утёр его тыльной стороной ладони.
— Тебя как зовут?
— Эрен Йегер, — ответил он с неохотой.
— Вот что, Йегер, — Тень снова навис над ним и протянул ему тонкую руку, — пойдём-ка, я отведу тебя к матери. Не дело ребёнку торчать одному в таком месте.
Эрен взглянул на него исподлобья, но лица разглядеть не смог — хитрый Тень снова встал спиной к свету. Или у Тени лица просто не было.
«Что ж, — он подумал, — наверное, это лучше, чем ничего. Ночью один я могу потеряться, но Тень мне поможет. Он-то наверняка знает тайные тропы, которые прячутся днём, и дорога с ним не займёт много времени. А мама если и поволнуется, то недолго».
И рассудив так, он ухватился за руку незнакомца, рассчитывая, что она вся поместится в маленькой детской ладони.
Однако не тут-то было! Ручищи у Тени были почти что как у отца! Это не то чтобы напугало, но заставило немного насторожиться. И всё же, Эрен не имел привычки отказываться от принятого решения, даже если потом приходилось столкнуться с препятствием. Поэтому, взявшись за два пальца, а именно столько поместилось в его ладони, он отлип от ограды. В копчик и под коленки тут же полезли колючки репейника и принялись его жалить, как полчище диких пчёл. Зад же он чувствовать перестал, будто его и вовсе на месте не было.
«Вот был бы номер! — подумал Эрен. — Захочет отец меня выпороть, а задницы-то и нет». Он даже попробовал оглянуться, чтобы понять — не осталась ли часть его тела, прилипшей к ограде, но Тень его дёрнул за руку и грозно шикнул:
— Не вертись. Раздражаешь.
И Эрен в момент присмирел. Потому что дразнить такого провожатого, а тем более раздражать он нисколечко не хотел.
Так они шли по тёмной аллее, молча, бесшумно, будто и не касаясь ногами земли. Эрен устало глазел на всё подряд, подолгу не отводя полусонного взгляда от разных, даже самых неинтересных вещей: переливающейся разноцветной вывески кинотеатра, призраков лавочек, проплывающих мимо, узких и остроносых туфель рядом идущего Тени.
Ноги у Тени, как полагается, тоже были одеты в чёрное. Дальше же Эрену было рассматривать несколько боязно, но он уверен был, что и грудь, и лицо у его нового знакомого были такими же тёмными, как самый дальний угол под самой дальней от фонаря скамейкой.
За этими наблюдениями и рассуждениями Эрен не понял, как очутился в кривом переулке с одноэтажными домиками, стоящими так непривычно близко друг к другу, словно решили погреться.
Эрен не помнил этого места, и всё ему было теперь любопытно: и красивые узорчатые решётки заборов, и короткие эпизоды из жизни ему незнакомых людей, подсмотренные через окна, что не успели зашторить на ночь, и пушистый огромный кот, лежавший на столбике одного из заборов. Впрочем, коту Эрен был совершенно неинтересен, и он продолжал дрыхнуть даже когда шелудивый пёс заворчал на него, бухтеньем своим воззвав ото сна всех собратьев округи.
Дружный собачий лай поскакал по воздуху где-то радостным «гав-гав-гав», где-то старческим и ворчливым «боф-боф», а где-то заливистым и противным «аф-аф-аф-аф», на самой высокой доступной для слуха ноте. Эрен от этого лая развеселился, шёл и смеялся, вертя головой, но Тень его снова одёрнул:
— Шевелись, не на буксире. И не шаркай, ноги выше поднимай.
Снова пришлось идти смирно, хотя это было ужасно скучно.
Он бы спросил Тень о чём-то, но тот явно не был настроен на вежливую беседу, а беспокоить его лишний раз Эрен совсем не хотел.
Через четыре дома они завернули за угол. Улица здесь была шире, а тень от деревьев сгущалась настолько, что накрывала собою весь тротуар, так что он утопал в непроглядной плюшевой темноте.
Только теперь Эрен понял, что за время их маленького путешествия, он не заметил ни одного прохожего. А здесь и подавно не было никого. Дома казались заброшенными, пустыми. Свет не лился из окон, не слышался смех, обрывки чужих разговоров, тихо и бесприютно здесь было. Казалось, нога человека ни разу не проходила по толстым камням брусчатки, а пальцы не прикасались к балкам высоченного забора, всем своим видом внушавшего трепет и смутное беспокойство.
Видимо, это была та самая, скрытая от человеческих глаз, теневая тропа, по которой его провожатый решил пройти, чтобы преодолеть расстояние. Но Эрен здесь себя чувствовал неуютно. Улица казалась не просто уснувшей — мёртвой. Если в этих домах и мог кто-то жить, это, наверняка, были точно такие же тени, как и тот, что держал его за руку. И если живой человек попадал в такой дом, он тотчас же обращался в тень следом за пригласившим его хозяином.
«А если я стану тенью? — подумал он и испугался. — Чему тогда мама будет улыбаться? Ведь у меня не будет ни губ, ни глаз!»
— Тс, — цокнул Тень недовольно откуда-то из глубины бесконечной тени. — У тебя ладонь вспотела.
Эрен затрусил ещё сильнее, отпустил ведущую руку, обтёр ладошку о ткань летних шорт и наугад ухватил своего провожатого, но промахнулся, попал по ремню и замер в сковавшей его нерешительности.
— У вас что, тоже есть ремень? — спросил он, едва шевеля губами.
— Конечно, — раздалось сверху, — и им я луплю непослушных мальчишек.
Эрен едва не обмер, но взялся послушно за поймавшую его руку и заспешил рядом, стараясь больше не отставать, не шуршать и вести себя тихо.
Он изо всех сил пытался вглядеться во тьму и различить очертания улицы и деревьев, но темнота и усталость делали своё дело — ноги мальчишки вязли в болоте дремоты, сандали шаркали по тротуару сами собой.
— Эй, — потряс его за руку Тень, — не засыпай.
— Угу, — кивнул ему Эрен и разинул глаза пошире в надежде прогнать навязчивый сон.
— Тебе сколько лет?
Подняв к лицу левую руку, мальчик уставился на неё, потом приложил большой палец к ладони и показал Тени.
Тот проворчал себе что-то под нос, Эрен не понял что именно, но не решился его переспрашивать. Вместо этого он неуклюже споткнулся на ровном месте, и точно упал бы, не подхвати его сильные руки.
— Ну-ка, давай на спину, — скомандовал Тень.
Эрен совсем не хотел на спину, но вспомнив ремень, спорить не захотел ещё больше. Спина у него была узкая и тёплая. А от коротких тёмных волос пахло маслом лаванды, как от подушки. Глаза от волшебного запаха слипались сами собой. Невидящим взором Эрен глядел на плывущие мимо него огоньки квартала, казавшегося знакомым.
— Не напускай мне слюней за шиворот!
— Угу, — вздохнул он, и резко упал в темноту.
Он потерялся в тени аллеи, ходил вокруг дерева, слышал голос отца и никак не мог его найти. Что-то с силой тряхнуло, вырвав из паутины сна, точно потрёпанную злодеем-пауком бабочку.
— Просыпайся, приехали.
Руки, державшие за предплечья, спустили с небес на землю и отпустили. От политой газонной травы, щекотнувшей лодыжки, стало так холодно, что мурашки прошибли до самой макушки, и на руках дыбом встал даже самый маленький волосок.
Эрен спросонья не сразу узнал свою дверь, а когда подцепил из неверной памяти, смешанной с детской фантазией, необходимый образ, кинулся на крыльцо и застучал растопыренными ладонями по москитной сетке.
— Мама! Мамочка! Я дома, я вернулся!
Он тут же обрадованно засиял, когда в глубине дома звонко разбилась тарелка. Тень же скользнул на крыльцо вслед за Эреном и, подойдя, осторожно взял его за плечо. Но бояться тут было нечего, несчастная мать показалась из кухни и устремилась к блудному чаду. А избавившись от последней преграды, они горячо воссоединились, как две половинки единого целого.
Эрен почти упустил момент, когда Тень ускользнул с их крыльца. Но Карла Йегер, чутко отреагировав на чужие шаги, выпрямилась и окликнула незнакомца. Пришлось ему нехотя подойти поздороваться.
— Даже не знаю, чем вас отблагодарить, — произнесла она и распрямила ладонь на груди сына, прижимая его спиной к своему бедру.
— Не отпускайте его гулять одного, этого будет вполне достаточно, — Тень наконец-то вышел из тени и посмотрел на Эрена.
Сердце замшелым камешком резво скатилось в пятки. Тень этот был не просто с лицом. То было самое жуткое и пугающее лицо, самый большой кошмар всех ребят их округи.
— С этим мальчишкой беда — он совершенно не различает дороги, а заблудиться может у одиноко стоящего дерева, — оправдывалась перед ним мать, как ни в чём не бывало.
— Я нашёл его в аллее у кинотеатра. Недалеко от бара старика Пиксиса. Приличное расстояние для сопляка, не различающего дороги.
— Не понимаю, как он туда попал, — Карла потупила взор и сжала футбоку на плече у сына.
— Я так и подумал, — ответил не-Тень, и уже развернулся, чтобы уйти, но смущённая женщина снова остановила его:
— Но как вас зовут? И как вы узнали где мы живём?
— Леви Аккерман. Я ваш сосед из крайнего дома напротив, — и он усмехнулся.
А Эрену показалось, что сама ночь оскалилась, глядя ему в глаза.
Мальчик попятился и, отвернувшись, спрятал лицо на подоле материного платья.
— Мама, мама, это злобный коротышка, у которого булыжники на газоне торчат из песка! Это он нам грозил кулаком из окна, он окатил тогда Конни из шланга! — сбивчиво зашептал он, считая что только лишь мать его слышит. Но стоило чуткому уху поймать, обжигающий ужасом «цок» языком, как от страха и стыда запылали щёки.
— Нехорошо называть так того, кто тебе помог, Эрен Йегер. Ну-ка давай, повернись, извинись и скажи господину Аккерману «спасибо», — с улыбкой сказала мать, потрепав его по волосам.
Превозмогая невероятной силы смущение, Эрен, нахмурившись, повернулся лицом к коротышке и произнёс:
— Извините, я больше вас не назову «коротышкой», — глухо пробормотал он, будто обиделся сам, и едва-едва слышно добавил, — спасибо, — и снова уткнулся матери в юбку.
— Можешь меня называть, как тебе вздумается, плевать я на это хотел, — ответил ему Аккерман, — но если кого-то из вас, щенков, я ещё раз увижу у моего сада камней — пеняйте на себя. А вы, — обратился он к матери, — если случится что-то, можете смело рассчитывать на меня. Полицейский несёт службу не только во время смены.
— Спасибо, — ответила Карла, — но думаю, нам не понадобится. У нас всё отлично.
— Как знаете, — отозвался Аккерман и зашагал прочь.
— Доброй ночи, мистер Аккерман! Ещё раз спасибо за Эрена! Он обещает, что больше не подойдёт к вашему саду! — выкрикнула Карла вслед уходящему соседу и потянула Эрена в дом.
Уже на пороге он оглянулся, чтобы увидеть мистера Аккермана ещё разочек, и на мгновение ему показалось, что Тень посмотрел в его сторону.
Так Эрен держался растерянным взглядом за удаляющуюся худую фигуру, пока мать не захлопнула москитную сетку, неосторожно щёлкнув ею по самому кончику носа.