Первой мыслью, когда я проснулся, было: «Меня сейчас стошнит».

      Приторный запах благовоний и талого воска стоял в горле, мешая нормально дышать. Я приоткрыл глаза. Прямо перед носом была золотая стена с иероглифами. А, вот что произошло! Я упал в гробницу и, вероятно, потерял сознание. Но какой удивительный сон мне привиделся в беспамятстве! Я почти с разочарованием перевернулся на спину, подтягивая на себя то, чем я был накрыт, и полагая, что это моя собственная куртка, но перед глазами сверкнуло… золотое покрывало. Я подскочил, сгребая его в ладонях. Откуда оно здесь взялось? Сердце забилось: а может, и не сон.

      Я встал, протёр очки и завертел головой. Я находился в камере, которую ещё не открывал, — в сокровищнице. Статуи богов почти сурово взирали на меня своими драгоценными глазами. У их ног лежали вещи, которыми обычно снабжают умерших для путешествия в Загробный Мир. Египтяне верили, что для полноценной жизни после смерти человеку необходимо всё то, чем он пользовался при жизни до смерти: одежда, еда, драгоценности, даже слуги. От одежды и еды остался лишь прах, но всё прочее было в отличном состоянии. Томный запах источали сосуды, в которых когда-то были масла или благовония. Я зажал нос и чихнул.

      — Здравия тебе, о Хранитель Ключа!

      Я вздрогнул и обернулся на голос. Среди прочих драгоценностей было золотое ложе, на нём возлежал эрпат Семерхет, которого я — точно, так и было! — вчера воскресил из мумии. Он протёр глаза (видно, только что проснулся) и сел, вытягивая руки перед собой и приветствуя Ра.

      — Так! — Я ткнул в него пальцем. — И что мы тут делаем?

      — Я подумал, что верхнее пристанище не подходит для приятного сна, — не смущаясь, ответил фараон, вставая и расчёсывая пальцами спутанные со сна волосы, — поэтому перенёс нас в более подходящее место. Эта усыпальница…

      — Эта усыпальница меньше всего подходит для «приятного сна», — сердито перебил его я. — Здесь дышать нечем!

      — Тебе не нравятся благовония? — удивился эрпат.

      — Не в таких же количествах!

      — Хорошо. — Семерхет щёлкнул пальцами, и свежий ветерок повеял невесть откуда. — Так лучше?

      — Пожалуй. — Я задрал голову, разглядывая высоченный потолок. — Слушай, меня опять хватятся. Нужно вернуться в лагерь.

      — Ещё не время, — возразил фараон.

      — Как это?

      — Я должен выяснить кое-что. — Его лицо опять стало печальным и завораживающим. — Пока я не выясню это, прошу тебя быть здесь и помогать мне.

      — О чём ты? — Я недоуменно наблюдал, как египтянин бродит по сокровищнице, поднимая и бросая разные вещи, как будто ищет что-то. — Ты что-то потерял?

      — В этом ритуале я потерял всё, — мрачно ответил Семерхет. — Я должен выяснить, что пошло не так. Я должен был проснуться всего лишь через поколение!

      — Ну, теперь это вряд ли возможно. — Я пожал плечами и тоже стал бродить по сокровищнице, разглядывая артефакты. — Не думаю, чтобы кто-нибудь оставил записи о том ритуале.

      — Если я найду это, то смогу узнать…

      — Найдёшь что?

      — Вот оно! — воскликнул фараон, наклоняясь и поднимая небольшое круглое зеркало, сделанное из отполированной бронзы.

      — Зеркало? — Я изогнул бровь. — А дальше что? «Свет мой зеркальце, скажи!» — и оно покажет тебе всё, что пожелаешь?

      — Конечно нет, — покачал головой эрпат, протирая зеркало локтем, — это всего лишь проводник времени. Мои силы ещё не восстановились, поэтому мне нужна помощь подобных вещей. Надеюсь, и ты мне поможешь.

      — Я? — удивился я. — А я-то чем могу помочь? Я же не колдун.

      — Ты просто должен держать меня за руку. — Семерхет протянул мне левую руку.

      — Для чего? — с подозрением спросил я.

      — Чтобы я не сорвался туда, откуда нет возврата. Я хочу разбудить воспоминания времён, а они могут затянуть меня.

      — А меня нет? — Я попятился.

      Кажется, он говорил вполне серьёзно, и это пугало. Не хотелось бы «сорваться туда, откуда нет возврата»! Одного раза (когда я в гробницу свалился) вполне достаточно! А из «воспоминаний времён» уж точно не выберешься!

      — Тебе нечего опасаться: у тебя своё собственное время. Возьми меня за руку. Когда окажемся в воспоминаниях, можешь отпустить. Главное, чтобы меня не затянуло до того, как мы войдём.

      — «Мы»? — Это мне понравилось ещё меньше.

      Но я сдался его умоляющему взгляду. Да и самому до смерти хотелось узнать, что там произошло на самом деле. Увидеть собственными глазами события тех далёких времён! Такой шанс я, как будущий археолог-египтолог, не имею права упускать! Поэтому я подал фараону руку, и он крепко сжал её.

      — А дальше что?

      — Молчи…

      Семерхет поднял зеркало, произнося заклинание на каком-то непонятном наречии, и швырнул его об пол. Раздался звон, зеркало разлетелось на куски. Разбилось? Как такое возможно? Я раскрыл рот от удивления. Осколки замедлили своё падение и, попирая закон всемирного тяготения и гравитацию, поднялись вверх, образовывая кольцо над нашими головами. Откуда-то повеяло сыростью, а потом мне показалось, что кто-то ухватил меня за щиколотки и потянул вниз. Я опустил глаза и увидел, что под ногами нет пола — какая-то тёмная воронка, которая пытается меня затянуть. Я испуганно дёрнулся, но Семерхет крепко держал меня за руку и всё произносил заклинания. Воздух прямо перед нами заструился, сгустился, образовывая некое подобие портала (а по виду — то самое разбитое зеркало, только из тумана), и разверзся. Фараон сделал шаг в эту колышущуюся прорезь.

      — Мы ведь не полезем туда? — со страхом воскликнул я. У меня было какое-то нехорошее предчувствие насчёт всего этого.

      — Ничего не бойся. — Семерхет повернулся и заключил меня в объятья. — Это будет недолгое путешествие.

      Я замер. В его руках было тепло и спокойно, все страхи улеглись. Он шагнул в туман, увлекая меня за собой. Я зажмурился.

      — Не бойся… — Его голос истаял в шёпот.

      Я открыл глаза и увидел, что мы уже не в гробнице, а в просторном зале с высокими каменными изваяниями и смутными очертаниями дверей в стенах. Горели светильники, сладко пахло ирисами. В двух шагах от нас стояли египтяне-стражники с копьями. Я попятился, но Семерхет удержал меня:

      — Не бойся. Это лишь воспоминания. Они не видят нас.

      Мимо стражников прошёл красивый молодой человек, приостановился, спрашивая у них, всё ли спокойно. Семерхет выпустил мою руку, подошёл к нему и нежно дотронулся до его щеки, выдыхая:

      — О Меру…

      Его глаза увлажнились. Значит, это и был тот самый Меру, который… А что, собственно, который? Я знал лишь, что он должен был разбудить фараона, но почему-то не разбудил. И ещё, что он был дорог Семерхету. Кем же он ему приходился?

      Меру небрежно кивнул стражникам и пошёл дальше (видимо, он обладал достаточной властью, чтобы вести себя так вольно). Семерхет последовал за ним.

      — Подожди меня! — Я опомнился и побежал следом. Не хотелось бы затеряться здесь.

      Меру дошёл до угловой двери, вызолоченной и расписанной очень искусно нильскими пейзажами: тростники, дикие гуси в воде… Стражники были и здесь, они поклонились Меру и открыли перед ним дверь. Он вошёл, и мы с Семерхетом тоже. Я остолбенел. Это были царские покои, и на золотом ложе (том самом, что было в сокровищнице!) лежал сам Семерхет. Его волосы были украшены венком из мелких белых цветов, в руке он держал чашу с ароматным вином, перед ним танцевали полуобнажённые египтянки, услаждая его взор.

      — Да, так оно и было… — прошептал Семерхет.

      — Приветствую тебя, мой господин. — Меру быстро опустился на край ложа, и его губы коснулись губ фараона.

      У меня засосало под ложечкой. Это был не дружеский поцелуй, но поцелуй двух любовников. Тогда становилась понятной горечь фараона: он потерял того, кого любил… В душе заскреблись какие-то кошки. Почему и мне горько смотреть на это?!

      Фараон приказал танцовщицам уйти, и в одно мгновение покои опустели.

      — Пей. — Фараон вложил в руки Меру свою чашу. — И рассказывай.

      — Твои губы слаще вина, — возразил тот, но пригубил из чаши. — Мой господин, боги на нашей стороне! Мы проведём ритуал сегодня же: когда серп Луны коснётся вершины пирамиды, условия будут наиболее благоприятны. Вот. — И он положил возле Семерхета небольшую коробочку, от которой исходил резкий неприятный запах. — Этого будет достаточно.

      — Отлично. — Семерхет взял коробочку и спрятал её в складках юбки. — Значит, в полночь… Возьми. — Фараон снял с шеи медальон (мой медальон, я невольно сжал свой в ладони) и отдал его Меру. — Это ключ к вечности. Дальше делай то, чему я тебя учил.

      — Да, мой господин…

      Их губы снова слились в страстном поцелуе. Я отвернулся.

      Меру встал, поклонился фараону и вышел. Семерхет раскинулся на ложе и закрыл глаза.

      — Идём. — Эрпат потянул меня за руку. — Нам стоит последовать за Меру.

      Меру шёл так быстро, что нам пришлось почти бегом бежать, чтобы поспевать за ним. Вот он завернул в один из коридоров и остановился. Семерхет так сильно сжал мою руку, что я вскрикнул.

      — Он не должен быть здесь… — пробормотал эрпат.

      Меру разжал ладонь и посмотрел на медальон, глаза его были холодны и даже жестоки… и теперь он уже не казался мне красивым… может быть, из-за того, что я увидел в покоях фараона. Да, наверное, именно поэтому. Я нашёл этого фараона, воскресил, сам не знаю как, и теперь мне хотелось, чтобы он был только моим. Но вот теперь призрак из прошлого стоял между нами. Я покраснел от этих мыслей и вжал голову в плечи.

      — А, вот и ты! — сказал Меру, оборачиваясь.

      В конце коридора появилась сгорбленная фигура в плаще с капюшоном, приблизилась.

      — Это же… — Рука Семерхета задрожала.

      — Что ты мне скажешь? — Из-под плаща высунулась сухая рука и сняла капюшон.

      Светильник был как раз возле них, и легко было разглядеть в незнакомце тощего остроглазого старика в клафте.

      — Хефау! — выдавил эрпат.

      — Хефау? — поражённо воскликнул я.

      Перед нами разворачивалась гнусная сцена предательства. Меру поклонился, поцеловал трясущуюся параличом руку фараона (теми же губами, что несколько минут назад целовали эрпата!) и доложил:

      — Всё готово, мой господин. Сегодня же Семерхет покинет этот мир.

      — Позаботься о том, чтобы он никогда не вернулся. — Хефау вытащил из-под плаща завёрнутый в ветхий лоскут кинжал (тот самый, что сейчас лежал в моём рюкзаке).

      Меру поклонился, спрятал кинжал и поспешно удалился. Хефау накинул капюшон и растворился в темноте.

      — О Меру… — горько произнёс Семерхет. У него снова был жалкий вид, как и в первые минуты после воскрешения. Быть преданным любимым человеком…

      — Мне жаль, — сказал я.

      — Идём, — сухо отозвался эрпат. — Я должен выяснить всё до конца.

      Он провёл меня через потайной ход к гробнице. Пирамида стояла на холме (лишь тысячелетия спустя пески погребут её), вход уныло зиял пустой глазницей. Была глухая ночь, над вершиной пирамиды слабо брезжил серп молодой луны, кое-где загорались первые звёзды.

      Вот темноту разрезал свет факелов, показалась процессия — фараон в сопровождении жрецов в тёмных хламидах. В шаге от пирамиды эрпат приостановился, бросил последний взгляд на звёздное небо и сказал:

      — Дайте мне немного времени.

      Жрецы поклонились и застыли у входа. Семерхет вошёл внутрь (мы последовали за ним), дошёл до погребальной камеры. Наклоненный на стену, стоял саркофаг. Семерхет опустился на ложе и достал ту коробочку.

      — Что это? — шёпотом спросил я.

      — Яд, — так же ответил Семерхет.

      Фараон помедлил, открыл коробочку и перевернул её над ладонью. В его руке оказалась небольшая горошина, источающая резкий запах белладонны. Семерхет посмотрел на неё, быстро поднёс к губам и проглотил.

      — Что? — воскликнул я. — Так ты… покончил с собой?

      Лицо фараона побледнело, он схватился руками за горло и упал на ложе бездыханный. Семерхет подошёл к ложу и с горькой улыбкой объяснил мне:

      — Этот яд ввергает живого человека в состояние мёртвого сна (думаю, он имел в виду летаргию). Если провести определённый ритуал, тело не истлеет… и очнётся, когда Ключник позовёт его. Так должно было случиться.

      Шаги. В гробницу вошёл Меру, в руке его был меч, по лезвию которого стекала кровь. Следом — человек в чёрном одеянии и с закрытым шакальей маской лицом (должно быть, жрец или колдун), он нёс отрезанные головы тех жрецов, что остались дожидаться фараона, и большой позвякивающий мешок.

      — О порождение крокодила… — пробормотал Семерхет.

      Меру отшвырнул меч и наклонился к телу фараона. По его губам промелькнула хищная улыбка, он поцеловал эрпата в мёртвый рот, облизнулся:

      — Вкус яда слаще всего на свете! Помоги мне…

      Вместе они уложили Семерхета в нужную позу, вложили ему в руки регалии, накинули сверху тонкое золотое полотно, — они принесли всё это с собой.

      — Приступим!

      Человек в шакальей маске достал потрёпанную книгу, развернул её и стал нараспев читать заклинания. Семерхет заскрежетал зубами. Я испуганно повернулся к нему и увидел, что его буквально трясёт. Неужели так на него действовали магические слова? Лицо эрпата исказилось ещё сильнее, он скрючил пальцы, вжимая их в грудь, — словно ему причиняли жестокую боль. Я невольно подался вперёд и обхватил его руками за талию:

      — Ты в порядке? Может быть, уйдём? И так всё понятно…

      Я чувствовал, что его тело пронзает судорога и он весь холодеет, — с каждым новым произнесённым словом ему становилось хуже. Я прижался к нему так крепко, как только мог. Возможно, я смогу остановить всё это… хоть как-нибудь! Если уж, как говорил Семерхет, надо мной власти воспоминаний нет. Судорога вдруг прекратилась, тело фараона расслабилось и вновь потеплело. Он тяжело дышал, но не дрожал более. Его ладонь легла мне на голову, с ласковой благодарностью потрепала по волосам.

      Меру между тем вытащил полученный от Хефау кинжал и, размахнувшись, вогнал его в грудь фараона. (Семерхет невольно вскрикнул, я услышал, как зашлось стуком его сердце.) Хлынула кровь, залила золотое покрывало, пропитала его…

      — Никогда ты не восстанешь от своего сна, — сказал Меру, разжимая пальцы с рукояти и отдуваясь. — Спи вечно, мой господин.

       Он провёл руками, приглаживая ткань, достал из мешка пропитанные воском бинты, распялил пальцы, — и бинты сами собой обвились вокруг тела, стягивая его в кокон. Человек в шакальей маске нарисовал поверх них какой-то знак, потом смазал его пальцем, чтобы никто не смог его прочесть (запечатывающее заклятье?). Вместе они закрыли саркофаг (Меру запечатал его медальоном), расставили по углам пустые канопы и сосуды с благовониями, — чтобы всё выглядело, как нормальное погребение.

      — Вот и всё, — сказал человек в маске шакала.

      — Нет, ещё не всё. — Меру достал тонкую стамеску и повернулся к саркофагу. — Чтобы никто не смог пробудить его.

      И он соскрёб имя с саркофага (а после, скорее всего, и отовсюду, где оно встречалось). Теперь всё встало на свои места, я получил ответы на вопросы, над которыми ломал голову в гробнице ещё до оживления мумии. Покончив с этим, Меру отшвырнул стамеску и перебросил медальон человеку в шакальей маске:

      — Избавься от него! Вывези за пределы Кемета как можно скорее. Если эта баба его найдёт, нам крышка.

      «Баба»? Наверное, он имел в виду Ваджит. Невысокого же он был мнения о своей повелительнице.

      Человек в маске шакала поклонился и ушёл, унося с собой медальон. Следом ушёл и Меру.

      Семерхет какое-то время стоял не двигаясь. Мне было очень неудобно, что мы заключили друг друга в объятья. Конечно, я сделал это, только чтобы помочь ему… но тепло его тела было приятно.

      — Мальчик… — Семерхет взял меня за плечи и, отстранив, посмотрел мне в глаза. — Как ты оживил меня?

      — Как? — растерянно переспросил я. Голова отказывалась думать.

      — Ведь он наложил заклятье… этим про́клятым кинжалом.

      — Я не знаю, — честно ответил я, — я просто вытащил его.

      — Ты хочешь сказать, что ничего, кроме этого, не делал? — поражённо воскликнул эрпат.

      — Нет… А! Я руку порезал нечаянно, но не думаю, чтобы…

      Семерхет схватил меня за руку и повернул ладонью вверх. Рука у меня, помнится, была перевязана.

      — Значит, твоя кровь оживила меня… — Фараон провёл пальцами по моей ладони, и повязка (вместе с раной!) исчезла.

      — Ой… — Я ошеломлённо уставился на руку.

      — Ты великий колдун, — тихо сказал эрпат, поднимая мой подбородок пальцем. — Ты смог разрушить колдовство такого сильного мага… всего лишь каплей своей крови…

      — Ну, там явно больше одной капли было! — нервно засмеялся я, попятившись. Его близость заставляла меня нервничать.

      — Нам пора возвращаться. — Семерхет подал мне руку.

      — Мне жаль, что так случилось, — искренне сказал я. — Ты верил ему, а он…

      Эрпат усмехнулся:

       — Я был ослеплён, глупец. Хефау воспользовался моей слабостью… и взял верх.

      — Как ещё посмотреть, — возразил я, чтобы утешить его. — Он-то помер давно, а ты ожил даже спустя тысячелетия. Так что… кто взял верх — ещё неизвестно.

      — Спасибо тебе. — Семерхет улыбнулся. — Ты замечательный, ты это знаешь?

      Я покраснел и пожал плечами.

      Семерхет сжал мою ладонь и сказал:

      — Закрой глаза.

      Я послушался, а когда открыл их — мы уже снова были в гробнице, занесённой до самого верху песком. Мы вернулись.