Заботливый

Тома всегда был очень заботлив.

      К людям. К животным. Неважно. Помощь окружающим для него всегда была чем-то безусловным, тем, что он был готов отдать даром любому нуждающемуся, не ожидая ничего взамен.

      Просто сделать ближнего немного счастливее — это было, как... навести порядок. Решение проблем чем-то напоминало избавление от накопившегося сора. А счастливые улыбки приносили даже больше удовольствия, чем аромат чистоты после генеральной уборки.

      Не важно — люди или вещи — все вокруг требовало заботы и присмотра, чтобы сиять.

      Это была очень простая и привычная идея не требовавшая осмысления.

      Поэтому Тома не думал ни о чём таком, когда в очередной раз зашёл к закопавшемуся в работе Аято с горячим чаем.

      Вака сидел за узким традиционным чайным столом, разложив важные бумаги и донесения по всей площади в полном хаосе. Его вечно прямая спина едва заметно сутулилась, а значит Аято провел уже очень много времени за работой.

      Тома вздохнул, садясь напротив, и поставил поднос, аккуратно сдвигая документы. Привычное соприкосновение коленей отозвалось теплом. Сосредоточенное лицо Аято не дрогнуло, и Тома замер, стараясь не отвлекать и тихо наблюдая.

      Всё-таки вака был невероятен.

      Его проницательные глаза молниеносно бегали по строчкам, мгновенно вырывая суть из сложных словесных хитросплетений формальной переписки. Тонкие, но сильные, покрытые мозолями пальцы крепко сжимали перо, делая заметки в ежедневнике почти не глядя.

      В перерыве между записями рука отрывалась от стола, раздраженно прокручивая запястье. Наверняка оно уже сильно ныло.

      Со своего места Тома мог бы дотянуться до него без особых усилий.

      На самом деле, за узкий стол, за которым предпочитал работать Аято, напротив друг друга традиционно садились только друзья и родные. Так было принято. Ведь в таком положении, находясь лицом к лицу, собеседники оказывались чрезвычайно близко.

      Слуги же всегда подходили к нему сбоку или вовсе держались на расстоянии.

      Раньше Тома садился по другую сторону по незнанию, думая, что так он будет меньше отвлекать молодого комиссара от работы. Аято тем не менее не возражал и не одергивал, а Тома просто слишком привык разговаривать именно так, и не было никакой проблемы, пока однажды он не почувствовал... причину.

      Ведь традиции в Инадзуме никогда не появлялись из ниоткуда.

      Просто в какой-то момент привычное невольное соприкосновение коленей отозвалось неожиданным приливом тепла, заставляя вздрогнуть. Это разумеется не укрылось от Аято, которого, чужие растерянность и смущение приводили в неописуемый восторг.

      Сейчас то время вспоминалось с улыбкой.

      Аято начал намеренно сажать его напротив, как можно ближе. Шутил, смеялся, вел себя нарочито ласково. Тома, будучи ещё неопытным, краснел и заикался, путался в словах, отчитываясь об успехах в переговорах, но мужественно оставался на месте, до боли впиваясь пальцами в колени.

      В конце концов он тогда только начал браться за более серьезные обязанности...

      А как он мог хотя бы думать о том, чтобы действовать от имени клана, когда лишь несколько провокационных фраз брошенных комиссаром выбивали его из колеи? Ведь снаружи его ждали люди куда более жестокие, которые в отличие от Аято действительно захотят уколоть и прогнуть. Поэтому Тома воспринимал шутки как вызов. Тренировку, которую, он обязан был пройти перед настоящим боем.

      Тома вздохнул, улыбаясь своей прежней наивности.

Именно вака был его главным боем. Паникой. Растерянностью. Осмыслением. Принятием. Больше никто и никогда таки и не смог заставить его нервничать так сильно.

      Аято тем временем закончил с текущим обращением, откладывая его в сторону и берясь за следующее.

      — Ты что-то хотел? — бархатистый текучий голос вырвал Тому из раздумий, заставляя вздрогнуть.

      Он продолжал читать не отрываясь, лишь мягкое выражение лица и поднятая бровь говорили о его расположенности к разговору.

      — Я принес чай, — сказал Тома тихо, стараясь не разрушать рабочего умиротворения. — Сделаешь перерыв?

      Аято вздохнул, откладывая записи, и слегка улыбнулся.

      На его лице читалась расслабленность и удовлетворённость проделанной работой, что было скорее хорошим знаком, однако...

      — Выглядишь уставшим, — Тома аккуратно взял чужую руку, легко оглаживая.

      На среднем и указательном пальце явно прослеживались болезненные следы от долгого беспрерывного письма. Кисть наверняка задеревенела от усталости и сильно болела, поэтому Тома старался разминать её как можно более аккуратно, один за другим перебирая ноющие суставы.

      — Надежный и заботливый, как и всегда, — вибрирующий болезненным удовольствием голос Аято осел на щеках легким румянцем.

      — Ничего особенного, — тепло улыбнулся Тома, массируя тонкие мозолистые пальцы.

      Он просто хотел помочь.

      Аято так много делал. Для комиссии. Для клана. Для Инадзумы. И пусть он без того сиял, будто ни бессонные ночи, ни утомительные обязанности, ни высасывающие душу конфликты не задевали его. Будто и не нужна была ему никакая поддержка... Тома все равно хотел помочь. Может, он просто слишком волновался, но где-то в глубине души у него была уверенность, что забота нужна каждому человеку... даже оплоту стойкости клана Камисато.

      — Если б хотя бы малая часть людей вокруг была столь старательной и отзывчивой, мы бы жили в совершенно другом мире, дорогой, — выдохнул Аято с ироничным смешком.

      Тома неловко отвел глаза краснея. Иногда Аято намеренно был слишком... смущающим в выражениях.

      И всё же...

      — Ты снова не выспался? — вернулся он к беспокойству, отгоняя лишние чувства. Ведь каким бы уверенным и спокойным ни было лицо напротив, под глазами были явно заметны легкие синяки.

      — В моей жизни слишком много ответственности и слишком мало надежных людей, чтобы я мог спать спокойно, — Аято усмехнулся, мягко вынимая руку и щелкая размятыми пальцами. Тома посмотрел на него осуждающе и вздохнул.

      — Вака...

      Если б Тома мог сделать что-то...

      — Вака, если я могу помочь... - он бы что угодно сделал.

      — Отдохнуть? — протянул Аято, сощурившись. Его игривый смех тихим колокольчиком зазвенел в ушах. — Разрешаю тебе взять выходной в любой день и спать от моего имени столько, сколько посчитаешь нужным.

      Тома отогнал смущение, набираясь решимости. Пусть будет смеяться...

      — Вака, я...

      — Тома, всё в порядке. Ты уже делаешь достаточно.

      Тома упрямо упер руки в бока. Нет уж. Улыбка на губах стала немного нервной, щеки горели.

      — Мне нужно в город сейчас, я вернусь вечером и буду ждать в твоей спальне, пожалуйста, освободи немного времени...

      Смех Аято захлебнулся на середине.

      — В моей спальне? — в его голосе и взгляде сквозило искренне недоумение.

      Тома внезапно почувствовал неуверенность.

      — Если это будет уместно... — он неловко почесал затылок. Все-таки иногда нравы Инадзумы...

      — Хочешь уложить меня спать? — тон Аято снова стал беззаботно-игривым, но глаза оставались пытливыми и колкими.

      — Вака...

      Нет. Тома никогда не говорил о том, что хотел подготовить. Это было их маленькое правило. Небольшие приятные сюрпризы.

      — Что ж, хорошо, — кивнул Аято, смотря на Тому подозрительным задумчивым взглядом.

***

      Вечер оказался очень поздним.

      В спальню Аято Тома шел по темноте почти крадясь.

      Теплый отвар и масло семян закатника в руках немного подрагивали. Несмотря на годы проведенные в поместье, спальни господ всегда оставались для него чем-то личным и неприкосновенным. Нет, он мог зайти туда днем, открыть сёдзи, чтобы пустить сквозняк. Но пустые, без хозяев, когда футоны уже убраны — это были просто комнаты. А входить вот так, под ночь, в то время, когда обычные люди готовились ко сну... где-то глубоко внутри Томе казалось, будто он делает что-то... почти постыдное.

      Нужная комната оказалась перед ним раньше, чем он успел собраться с духом.

      Сёдзи отъехали с пугающе громким шорохом.

      Аято сидел на футоне в легком домашнем хаори с книгой в руках. Его бледные пальцы неспешно оглаживали страницы, пока глаза плавно скользили по строчкам. Он явно находился в глубокой задумчивости. Оставалось только надеяться, что в его руках было что-то художественное, а не очередной рабочий ежедневник.

      Тома вздохнул.

      Татами под ногами оглушающе зашуршали, сёдзи снова предательски громко скрипнули, закрываясь, заставляя Аято резко оторвать взгляд от книги.

      — Я вернулся... — Тома неловко рассмеялся, смущенно улыбаясь, отбрасывая волнение подальше. Это же был Аято в конце концов. Его дорогой друг, почти семья, пусть строгие традиции Инадзумы и не подразумевали таких оттенков близости для человека столь высокого положения...

      — Тома... Добрый вечер... — ответил ему хриплый голос. — Проходи, пожалуйста.

      Аято отложил книгу и выпрямился. Даже в домашних одеждах — с идеальной осанкой он выглядел величественно. Впрочем, Тома почти привык, безошибочно видя за безупречным фасадом обычного усталого человека. Человека готового принести себя в жертву ради семьи, ради нации, ради собственных великих идей. И в то же время... даже будучи уставшим — Тома не мог отрицать — Аято был безумно красив.

      Он тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли и подходя к футону.

      — Ну что ж, позаботься обо мне, — Аято игриво усмехнулся, на что Тома с готовностью радостно кивнул.

      — Обязательно! Вот. Выпей, пожалуйста, — Тома медленно пододвинул ему поднос.

      Аято взял отвар с благодарным кивком, делая аккуратный глоток. Иногда Тому немного завораживало, насколько безоговорочно тот принимал вещи из его рук — ещё одно маленькое свидетельство того, что их доверие было взаимным, ненавязчиво согревало сердце.

      Оно стучало где-то в горле, но уже не отвлекало как раньше. Он привык. Принял, если быть точнее. Перестал бороться с собственными чувствами и пытаться прятать их при любом намеке.

      Он не стыдился их. Просто делал то, что привык — заботился.

      — Я... я принес кое-что, что поможет тебе расслабиться, — неуверенный шепот почти застрял в горле. Всё-таки что-то настолько интимное не могло не смущать. — Но тебе нужно будет лечь.

      Тома понимал, что ходил по краю, проявляя почти неуместную инициативу...

      Но Аято, будто читая его планы ослабил пояс хаори, позволяя ему плавно скатиться с сильных плеч, оголяя торс. В полутьме белая кожа выглядела почти потусторонне. Будто сон. Тома трепетно опустил руки Аято на плечи, медленно направляя, укладывая на живот и придерживая.

      Тишина и шорох ткани наводили на смущающие мысли.

      Открывшаяся спина была широкой и сильной, бледная кожа на вид казалась почти фарфоровой гладкой в темноте. Лишь несколько тонких шрамов пересекали ее в разных местах, вызывая горькое сожаление.

      Аято не всегда был таким безупречным мечником.

      Разогрев масло в руках, Тома аккуратно очертил каждый шрам, ведя пальцами ввверх, ощущая легкую дрожь.

      — Я буду осторожен, — прошептал он, мягко оглаживая плечи. Скованные, перегруженные и уставшие, как и всё остальное тело.

      Наверняка безостановочно ноющие после тяжелых дней вне поместья мышцы мешали спать не меньше, чем непрошенные мысли и волнения.

      Ладони нежно растёрли масло по коже.

      Пальцы аккуратно нащупали узлы забитых мышц, легонько надавливая. Безупречная в любой ситуации осанка имела свою цену. Аято тихо болезненно выдохнул. Комок застрял в горле, но Тома его тихо сглотнул, молча продолжая движения. Затекшие мышцы потихоньку расслаблялись под уверенным давлением, узлы становились мягче, позволяя надавить чуть сильнее. Масло заставляло кожу скользить, не давая причинить лишней боли.

      Проминая мышцы одну за другой, аккуратно гладя разнеженную, покрасневшую от массажа кожу, Тома сам расслабился, позволив себе просто наслаждаться моментом. Оглаживать лопатки, вести костяшками вдоль позвоночника, слегка нажимать в районе поясницы и вновь подниматься наверх. Спина расслаблялась. Дыхание Аято выравнивалось. Тома ещё раз с легким благоговением огладил плечи, переходя на руки, с нажимом проходясь пальцами вдоль мягких упругих мышц.

      Тело под его руками было смертоносным оружием, Тома не забывал об этом ни на секунду, как и о том, что Аято никогда не вытаскивал меч из ножен без необходимости.

      А ещё... ему просто нравилось думать, что даже самому лучшему и смертоносному оружию порой был необходим уход.

      Пусть пришлось пройти через неловкость и неуверенность, пусть Тома стеснялся и сомневался, но сейчас, видя результат, он был счастлив, что осмелился. Счастлив видеть, как под его руками Аято расслабился, как накопленное напряжение его тихо покинуло, даря ценные мгновения отдыха.

      Тома последний раз огладил красивые изгибы, убирая руки и стирая масло заготовленным полотенцем.

      Это был очень хороший вечер.

      — Спокойной ночи, вака, — прошептал он едва слышно, чтобы не потревожить, аккуратно пропуская локон спадающий вдоль шеи между пальцев.

      — Спокойной, — пробормотал вяло голос в ответ, заставляя вздрогнуть. — Меня не укладывали спать лет с пяти... Не ожидал. Спасибо, Тома.

      Тома покраснел, вздыхая немного расстроенно. Он не хотел будить...

      Аято развернулся медленно, его лицо выглядело расслабленным, но не сонным.

      Тишина накрыла комнату мягким куполом.

      — Если я попрошу, ты останешься? — едва слышно выдохнул он, смотря на Тому долгим смущаюшим взглядом, прорезающим темноту спальни.

      Нельзя. Они оба это знали, но...

      — Только ненадолго, — улыбнулся Тома, удобнее садясь у изголовья футона. — Тебе нужно поспать.

      Аято тихонько фыркнул, приподнимаясь и укладывая голову Томе на колени.

      — Я уже отдохнул больше, чем за последние пару месяцев, — промурлыкал он довольно, устраиваясь удобнее.

      — Вака, — Тома осуждающе вздохнул, почти бездумно кладя ладонь на светлую макушку, начиная нежно перебирать и поглаживать тонкие волосы, убирая длинную челку с красивого лица. — Ты преувеличиваешь.

      — В тот раз ты уговорил меня прогуляться по пляжу, помнишь? — мечтательно пробормотал Аято, расслабленно прикрывая глаза под прикосновениями. — Я давно не бывал там просто так. Даже забыл как расслабляет морской воздух.

      Тома мягко улыбнулся, проводя самыми кончиками пальцев по бледному лбу, очерчивая брови.

      Хаори так и осталось развязанным, а взгляд невольно прилипал к расслабленному обнажённому телу, поэтому Тома потянулся за одеялом, накрывая его. Ночью в имение Камисато с океана могли задувать холодные ветра.

      — Я бы с радостью заставлял тебя отдыхать почаще, но... — вздохнул Тома грустно. У них были обстоятельства. — Я не хочу становиться препятствием твоей работе.

      — М-м-м... — протянул Аято капризно, заставляя Тому улыбнуться шире. — Тогда... Ты мог бы меня немного порадовать?

      — Порадовать? — подозрение всё-таки прокралось в голос.

      Он знал этот тон слишком хорошо.

      — Приготовишь мне на завтрак крабов? Пожалуйста?

      Тома устало вздохнул. Конечно.

      — Вака... — разумеется переубеждать его было бессмысленно, но... — Я не достану нам крабов до утра при всем желании.

      — Какая жалость... — вздохнул Аято так расстроенно, что это было почти убедительно. — Тогда я мог бы сам приготовить нам завтрак.

      — Я сделаю тебе крабов! — мгновенно отреагировал Тома, сжимая чужое плечо через одеяло, будто был готов прямо сейчас держать рвущегося на кухню Аято.

      Мягкий смех прервал его возражения. Руку, держащую плечо, нежно накрыла бледная ладонь. Пальцы под ней расслабились сами собой.

      Аято продолжал смотреть на него снизу вверх с легкой улыбкой. Его глаза светились тепло и задумчиво.

      — Все вокруг всегда так стараются угодить мне... — протянул он медленно. — Это так забавно... смотреть как люди паникуют, пытаясь предугадать мои капризы.

      Тома лишь усмехнулся, сохраняя осуждающее молчание. Вака имел некоторые... специфические пристрастия.

      — И ты так очаровательно краснеешь, если тебя привести в замешательство, — продолжил Аято воодушевленно, медленно поглаживая, оставшуюся на плече ладонь Томы, вызывая волны тепла, собирающегося в горле комком. — Не могу перестать тебя провоцировать. Ты бы видел себя. Твой румянец, как лучик солнца в унылых рабочих буднях Трикомиссии.

      Тома смущенно отвел взгляд, чувствуя, как загораются щеки. Оставалось только надеяться, что в темноте...

      — Да, вот такой, — улыбнулся Аято, потянувшись другой рукой наверх, прикасаясь самыми кончиками пальцев к скуле, заставляя покраснеть ещё сильнее. — Но знаешь...

      Тома закрыл глаза, сосредоточившись на слухе и осязании. На том, как ласково чужие ладони оглаживают его лицо, переходя на шею, на том, как соединяются их руки. На легкой боли от неудобной позы. На тяжести чужой головы на собственных коленях, на мягкости волос и тихом дыхании.

      — Этот секрет я расскажу только тебе и только один раз, — продолжил Аято усыпляя бдительность легким ироничным весельем в голосе, тем временем аккуратно переплетая их пальцы. — Тебе необязательно потакать всем моим капризам.

      — Правда? — Тома даже открыл глаза, заглядывая в бесстыжее лицо и тихо посмеиваясь.

      Аято посмотрел в ответ серьезно, будто пытаясь убедить по-настоящему.

      — У тебя золотые руки, Тома, — сказал он ровно, отворачиваясь и на мгновение прижимаясь губами к их переплетенным пальцам, заставляя сердце на секунду остановиться. — Не хочу, чтобы ты растрачивал их зря. Все возможные долги клану ты давно вернул с запасом...

      “Ты делаешь более чем достаточно.” — Аято часто так ему говорил, но обычно Тома лишь отмахивался, не придавая особого значения. Ведь всё было так очевидно.

      — Я делаю это не из-за долга, — Он ведь никогда не скрывал... — Я просто...

      Горло сжалось. Это не было секретом. Это была очевидная прописная истина, которую он принял годы назад. И сейчас у них наконец была возможность поговорить об этом вслух... но слова будто застряли где-то внутри... Он оказывается так привык к их обстоятельствам к строгим традициям, которые никогда не позволят сказать прямо...

      — Я понял, — прошептал Аято, сжимая их переплетенные пальцы, заставляя Тому ощутить сдавивший горло ком. Вака всегда умело читал между строк. — Не из-за долга. Иногда я думаю, что ты слишком хорош, чтобы быть правдой.

      “Я просто пытаюсь поспеть за тобой” — хотелось прошептать в ответ. “Я просто хочу быть рядом” — хотелось кричать. Но не получалось выдавить ни звука. Дыхание сперло. Его ведь всегда хвалили за открытость. Он всегда прямо говорил о своих чувствах. Так почему? Почему сейчас у него не получалось?

      Тома беспомощно смотрел на их переплетенные руки. На профиль Аято на своих коленях. На его губы всё ещё находящиеся слишком близко к их пальцам. На спутанные волосы, переливающиеся холодным голубым в лунном свете.

      Свободной рукой он снова убрал их, открывая чужое задумчивое лицо, ласково оглаживая его по самой кромке волос.

      Хотелось закрыть глаза на все их обстоятельства, обхватить его обеими руками. Хотелось наклониться ближе.

      Аято, всё это время меланхолично-расслабленно смотревший вдаль, повернулся улыбаясь.

      — Не забивай голову лишними мыслями, — он аккуратно высвободил руку, поднимаясь, напоследок оглаживая большим пальцем запястье. — Я просто рад... что ты есть в нашей семье.

      Тома растерянно смотрел, как хаори укрывает бледные плечи. Рука, привыкшая к чужому теплу, слишком явно чувствовала наступивший холод.

      Он так хотел...

      Зажмурившись, Тома потянулся вперед, прижимаясь к Аято со спины, обнимая за пояс, утыкаясь лицом ему в плечо. На секундочку.

      — Я тоже очень рад быть здесь, — прошептал Тома немного отчаянно. Раньше он никогда не позволял себе такого эгоизма, но... ему так не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

      — Всё хорошо...

      Чужие пальцы мягко окунулись в волосы, нежно массируя кожу, успокаивая.

      — Всё хорошо, Тома, тебе не нужно ничего говорить, — Аято поглаживал его успокаивающе.

      Тома обнял его крепче, сильнее утыкаясь в плечо. Ещё пара секунд...

      — Ты даже не представляешь, как я рад быть рядом с тобой, — слова вырвались, оставляя за собой пустоту и покой, к которым Тома привык. Он расслабился, позволяя Аято выскользнуть из объятий и развернуться к нему лицом.

      Его взгляд подбадривал лучше всяких слов.

      Тома сделал глубокий вдох, садясь ровнее.

      — Я благодарен клану Камисато за всё, что вы для меня сделали. Но... я не пытаюсь отплатить. Не думаю, что такой долг вообще можно вернуть. И... Вы с Аякой стали для меня второй семьей. Поэтому ваши проблемы — это и мои проблемы тоже.

      Тома выдохнул, давая себе немного собраться с мыслями. Аято просто продолжал смотреть на него со спокойной улыбкой, не перебивая.

      — И я не... — мысль никак не получалось сформулировать правильно. — Дело не в капризах. Хотя я не всегда могу поспеть за тобой. Я не против... потому что... Я не... Я просто хочу видеть тебя счастливым. Поэтому я здесь.

      Тома покраснел, неловко перебирая волосы, собранные в слабый хвост на затылке. Да уж. Похоже он действительно привык к местным условностям и такое откровение теперь заставляло чувствовать себя почти голым. Он поднял взгляд в ожидании.

      — Вот как?.. Я счастлив, — Аято бессильно рассмеялся, слегка прикрывая рот ладонью. Совсем не в его духе.

      Так делала Аяка, когда пыталась скрыть смущение...

      Все тело накрыло волной неконтролируемого жара.

      Вот как...

      Ничего нового... они просто никогда не говорили.

      Он завороженно следил за тем, как рука, прикрывавшая рот, плавно отошла в сторону, поправляя волосы. Как они, немного растрепанные скрылись за ухом, как шелковая прядь выскользнула, стекая по плечу в слишком широко распахнутый вырез хаори. Белая кожа в лунном свете сияла, ослепляя. Выносить это становится почти невозможно, поэтому Тома безотчетно потянулся вперед, запахивая полы плотнее, под самое горло. Просто чтобы не смотреть.

      — Не можешь удержать грязные мысли, — развеселился Аято без следа смущения на лице. — Не ожидал от тебя...

      Тома тоже не ожидал. “Ты замерзнешь” — нужно было сказать. Но вместо этого он огладил плечо, второй рукой скользнув на затылок, пропуская волосы сквозь пальцы, и наклонился, прижимаясь губами у основания шеи, у самого края ворота. Кожа...  такая мягкая.

      Судорожный вздох разорвал тишину комнаты. Стук собственного сердца почти оглушал.

      Аято слегка откинулся назад, открывая нежную шею, расслабился, позволяя обхватить себя за пояс и притянуть ближе. Тома бессознательно оставлял легкие поцелуи, скользя губами выше, к едва заметно покрасневшему уху, пальцами лаская затылок. Он был готов отдать все за это тихое срывающееся дыхание и легкий трепет в чужом теле.

      — З-завтра... моя шея произведет настоящий фурор в комиссии, — прошептал Аято дрожащим голосом.

      Тома отшатнулся, будто его окатило ледяной водой.

      Что он творит?

      Он в панике стал осматривать последствия своих действий, к своему огромному облегчению не находя ярких отметин.

      — Что, нет? Какая жалость, — Аято хмыкнул, не скрывая иронии, проводя пальцами там, где могли остаться засосы. Его грудь тяжело вздымалась и опадала, а на щеках был виден легкий румянец. — Хоть раз обсудили бы на собрании что-нибудь интересное.

      — Поднялся бы скандал, — испуганно прошептал Тома. Сама мысль о таком исходе приводила его в ужас. Всё, что они строили все эти годы...

      — Да-а, просто представь их лица! — Аято веселился, не проникаясь его настроением. — Они были бы в восторге!

      “...от возможности разорвать неугодного комиссара на части”

      Легкая горечь осела на языке, перекрывая вкус чужой кожи.

      — О, не забивай себе голову, Тома, — вздохнул Аято раздосадованно. — Это не твои заботы. Я взял на себя эту ответственность и я в состоянии с ней справиться. Меня не так просто укусить, знаешь ли.

      — Вака... — Тома нахмурился, поджимая губы. Это было несправедливо. Он бы никогда не позволил Аято расплачиваться за собственные ошибки. Это он чуть не наделал глупостей.

      Шершавые из-за мозолей пальцы очертили его щеку, мягко приподнимая подбородок.

      — Всё хорошо, — тихий шепот совсем близко. — И что бы ты не сделал, я со всем справлюсь. Я знаю, что делаю. Ты же помнишь? Я никогда не делаю ничего...

      — ...Что поставило бы благополучие клана под угрозу, — закончил Тома едва слышно. Эту фразу он тоже слышал слишком часто.

      — Точно, — едва заметный кивок. — И тебе бы тоже не позволил.

      И легкий поцелуй осевший на уголке губ. Едва уловимый. Тома мог бы сделать вид, что ему показалось.

      Ему стоило бы...

      Но он с трепетом накрывает след от поцелуя пальцами, не в состоянии скрыть счастливой улыбки.

      Аято всегда говорил, что между долгом и собственным сердцем он выберет долг.

      — Ты ведь обманываешь? — спрашивает Тома немного горько.

      Обстоятельства, что висели над ними, были слишком большими, чтобы Тома смог их исправить.

      — Чуть-чуть, — хитринка в глазах Аято приобрела оттенок грусти. — Спокойной ночи, дорогой.

      — Спокойной ночи, вака.

      Хотелось сказать другое, но Тома просто потянулся вперед, оставляя ответный поцелуй, замирая на несколько мгновений, перед тем как окончательно отстраниться.

      Уже отодвигая сёдзи он услышал внезапный оклик.

      — И Тома, возьми завтра выходной, — сказал Аято, укрываясь, пряча за одеялом хулиганскую улыбку. — Ты наверняка захочешь отдохнуть после того как приготовишь мне на завтрак крабов.

      Тома задохнулся возмущением, смотря в блестящие весельем глаза, выглядывающие из-под одеяла.

      Ну конечно.

      — Конечно, вака, — он смиренно вздохнул выходя и задвигая за собой сёдзи.

      Конечно, он мог не выполнять каждый каприз, но... он просто не мог отказать самому дорогому человеку в своей жизни.

      В конце концов, у него осталось не так много времени, чтобы поймать в темноте крабов.