Тёплый июньский вечер. Солнечные блики растекаются по небу, подобно акварели по сырому холсту, ветер начинает стихать, прохожие умолкать, вывески загораться. Гудки машин, блики фар, отражённые на ветринах, небо, скрытое за завесой туч — непременные спутники этого вечера.

Но тишина не торопится наступать. Неподалёку слышится шорох кроссовок об асфальт, детский смех, скрип качелей — дети собираются домой. В воздухе витает аромат свежей выпечки — каждый спешит вернуться домой, поужинать вместе с родными.

Каждому необходимо то место, где повсюду пахнет выпечкой, заваркой от чая, свежими булочками с повидлом. Место, где его ждут и любят. Несомненно важное место.

К сожалению не у каждого есть возможность оказаться в таком месте. У кого-то дела, работа, кто-то в отъезде, в отпуске, а у кого-то и вовсе нет никого. Из всех вариантов Доракен приписывал себя к последнему. У него не было семьи, соседи были весьма шумными и неловкими, друзья и вовсе все разбредались по домам.

Доракену не хотелось идти домой, не хотелось беспросветно пересекать одни и те же дороги, не хотелось никуда. Его всё равно никто не ждал, какая разница во сколько он окажется дома. И всё таки что-то тревожило сердце Кена, дурное предчувствие не могло исчезнуть с тех пор, как он покинул дом, сердце продолжало ныть, болеть и истекать кровью, словно его из раза в раз резали по одному и тому же месту, не переставая.

Он объяснял плохое предчувствие предстоящей битвой с Поднебесьем, новыми жертвами, кровью, криками и всем, что сопровождало Доракена с тех пор, как Свастоны начали расширяться. Раньше же всё обстояло совершенно иначе. Раньше здесь присутствовало всего шесть человек, каждое лицо было родным и знакомым, каждый голос одевался эхом в ушах, каждое действие предугадывалось, всё было гораздо проще, гораздо более по-детски.

Не то чтобы Доракен ненавидел сражения, ненавидел то, во что превратились Свастоны, ненавидел кровь и прочие спутники драк. Напротив, ему это нравилось, нравилось, но не тогда, когда жизни дорогих людей были под угрозой. И в этот раз Доракен боялся больше всего, боялся, что его догадки могут подтвердиться, поэтому спешил собраться с мыслями и направиться к Эме.

В этот раз Доракен больше боялся именно из-за неё. Из-за той вечно сияющей блондинки с тёплым, нежным взглядом. Одна лишь мысль, что с девушкой что-то может случиться разбивало его вдребезги, резало сердце осколками, убивала. Наверняка поэтому Доракен пообещал себе поскорее признаться Эме, обсудить волнующие темы и по возможности вовсе не идти ни на какие разборки. Если рядом с ним будет Эма, никакие сражения будут ни к чему. Всё это обернётся бессмыслицей в его уверенных чёрных глазах.

Приближались сумерки. Доракен попытался позвонить Майки, но никто не ответил, прозвучали гудки. Такемичи тоже был занят, как и Эма, которая обычно сразу же брала трубку. Это встревожило Кена.

Минуты тянулись невыносимо медленно, ночь становилась всё ближе, как вдруг послышался звонок. Это был Майки. Он сбивчиво произнёс несколько раз одну и ту же фразу:

— Мы в больнице. Прости...

Так и не объяснив ничего, Майки бросил трубку, оставив Доракена топтаться на месте с ещё более тревожными мыслями. Следующие события Доракен помнил смутно: ноги будто бы сами понесли его в сторону больницы, здания расплывались перед глазами, воздуха в груди оставалось невыносимо мало.

А то, что произошло дальше заставило его прийти в шок. Майки и Такемичи сидели на лавке, оперевшись спинами в колени. Запах лекарств и спирта прожигал дыхание. Доракен долго непонимающе смотрел на товарищей, желая наконец услышать объяснений. Гробовое молчание стояло ещё несколько минут, пока Такемичи наконец не прервал тишину:

— Прости, Доракен... — он судорожно всхлипнул и поднял глаза, — Из-за нас... Эма...

Моментально глаза Доракена округилились, он сжал плечи товарища и сквозь себя сказал:

— Что с ней? Что с Эмой?

Такемичи отвёл взгляд, так и не переставая реветь, Майки и вовсе продолжал смотреть в одну точку, за всё время так и не поменяв позы.

Доракена, как подменили. Он хотел кричать, разбить всем, не исключая товарищей, лица, отчаянно бить кулаком по маркой больничной стенке до тех пор, пока кровь не потечёт с костяшек. И вдруг из-за угла показался врач.

— Операция прошла успешно. Нам удалось её спасти, только вот... — он затих.

Взгляд Доракена на секунду привёл врача в сознание.

— Её состояние очень тяжёлое, шансов на жизнь мало...

Затем врач поклонился и вышел, оставив парней наедине с мыслями.

Доракен долго не мог объяснить своё состояние. В груди всё сжималось, сердце болело и кололо, пальцы становились ледяными, а дыхание сбивчатым. Он с ужасом смотрел в глаза товарищей, всё ещё пытаясь услышать объяснений.

— Это всё моя вина... — Майки поднял пустые, бездонные глаза, — Будь я тогда сильнее... Эма бы...

Доракен прикусил губу. Он хотел кричать, бить кулаками, не оставить на лице Майки живого места, но вовремя убрал кулак. Майки здесь был не причём, не стоило бить друга в порыве эмоций.

— Кто это сделал? — Доракен вскочил с места, оскалил зубы. — Какая мразь посмела это сделать? Напасть на девушку, зная, что она... — по щекам пробежали слёзы, — Что она ничего не сможет сделать...

Слёзы текли непереставая. Доракен смотрел в пустоту, в его глазах читалось бессилие.

— Кисаки... — в один голос ответили Майки и Такемичи. На лице показалась животная ярость и оскал.

— Чёрт. — Кен ударил кулаком об стену, — Чёрт! Чёрт! — он кричал, бил кулаками об стену, не сдерживал слёзы, — Если бы только...

Он стих, сжал ладонь в кулаке и поспешно отошёл от стены. Разбитые в кровь костяшки болели и ныли, но это не могло заглушить боли внутри. Вскоре Доракен тяжело выдохнул и с пустым, разбитым взглядом сел рядом с Такемичи. Парень ещё долго продолжал плакать, глядя на уничтоженного, разбитого Доракена. Никто из ребят ещё долго не мог прийти в норму, пока Такемичи не сказал:

— Но ведь Эма ещё жива. Шанс ведь есть, правда ведь?

Но никто не ответил. Ни Майки, ни Доракен не мог выронить и слова. Каждый, словно врос в лавку, не мог ни пошевелиться, ни ответить.

Следующие события Доракен не помнил и вовсе.

Собрание Свастонов. Разговор наедине с Майки. Объяснения Хинаты. Всё это казалось глупостью в затуманенном сознания Доракена. Битва с Поднебесьем, смерть Кисаки: ничего из этого не помогло ему почувствовать себя хотя бы немного лучше. Невыносимая боль, чувство вины, чувство сожаления понемногу сжигали душу парня изнутри. Он больше не мог так искренне улыбаться, как это он делал раньше.