1
лай, скули, визжи
Обрабатывая разбитые колени и ободранные ладони Леоны, мать с упреком приговаривала: «Почему ты такая глупая, а? Хватит постоянно жертвовать своим здоровьем и телом».
В восемь лет она всегда носилась по улицам Стохеса, падая, сдирая кожу в кровь.
«Прошу, стань внимательнее, Лео. Каждая рана может привести к необратимым последствиям.»
В десять она уже реже приходила домой с окровавленными коленями и синяками. Для матери это было успехом.
«Ну хоть немного повзрослела, умница!»
В одиннадцать лет Леона разбиралась в лечебной книге матери, работающей врачом в госпитале. Знала что и куда приложить, что смешать, что можно употреблять внутрь, а что только для наружного применения.
«Может хочешь работать вместе со мной? Тебе действительно будет лучше со мной рядом.»
А в двенадцать она покинула дом, ушла, исчезла, отправилась в кадетский. Повлияло на нее общество — сверстники поголовно мчались в армию, потому что «не служил — трус».
А Леона уж точно не трусишка.
Мать, конечно же, пыталась вернуть ее обратно под родительское крыло, писала письма, но встречало ее лишь упрямство дочери, наотрез отказавшейся возвращаться.
«Мама, не пиши мне, я не вернусь. Я должна, обязана всем показать, что не слабая.»
Наверное, для нее это был запах… свободы? Своеобразной, конечно же, но здесь хотя бы не было матери, контроля, белой простыни, постоянно замаранной кровью, а воздух не пах травами, исчезла та идеальная чистота от которой сводило зубы.
Ведь дети, все-таки, по своей природе прекрасны — каждый со своим характером, мечтами, мыслями и чувствами. Так всем кажется, если они проходят мимо девчачих комнат и решили просто быстренько заглянуть внутрь; девочки веселятся, жужжат словно улей, улыбаются и хохочут, наверное, потому что кто-то рассказал смешную шутку, подняв настроение.
Всегда нужно помнить, что пчелы больно жалят.
— Эй, Хейли, а над тобой койка не провалится? — хихикает одна девочка, глядя прямо в лицо немного пухлой соседки.
— Вайолет, не надо, — шепчет та, стыдливо отводя голову. — Пожалуйста, прекрати.
Страшно, что они смеются. Улей жужжит.
Все-таки дети по своей природе отвратительны. Маленькие ублюдки, животные с острыми клыко-зубами, рвущие тех, кто им не нравится. Они делят мир на «своих» и «чужих».
Чужие должны умереть, они не достойны существовать, потому что не такие, неправильные.
Толстый, некрасивый, прыщавый — неважно, просто если ты не понравишься тем, кто сильнее, тебя растопчут и превратят в грязное месиво без личности.
— Не надо? Не надо быть такой жирной! — Вайолет сильно тыкнула пальцем ей в лоб, улыбаясь.
— Да, не надо сжирать по десять лошадей в день, может и сбросишь вес, — подхватывает Меган.
Леона как юла: дергает ногой, теребит пальцы левой руки, хрустит затекшей спиной и очень внимательно наблюдает за представлением.
Ее с детства неудержимая, звериная натура стремилась вырваться, разорвать всех здесь.
Нет, не то чтобы она была отвратительным существом, которое находит смысл своего проживания только в господствованиии над слабаками, но и спасительницей она не была уж точно. Роль доброй розовощекой девочки была слишком приторной и сладкой, неподходящей для той, кто с таким интересом наблюдает за уничтожением кадетки.
— Почему вы такие жестокие? — смех резко замолкает, четыре головы поворачиваются в сторону пятой девочки, которая сразу же вжала голову в плечи.
— А ты кто вообще? — Вайолет лениво перевела взгляд на нее.
— Я Джо, Джо Ривз!
Вайолет и Меган изменились в лице. На губах лисья улыбка, но она больше похожа на собачий оскал.
— Ривз? Уж не твой ли отец богатенький продавец, а? — ласково спрашивает Меган. Хейли со смесью благодарности и страха смотрит на заступницу.
— Да, это он, — гордо отвечает она.
— Слушай, Джой, — Джо хотела поправить, но решила помолчать. — Мне, как и всей нашей комнате, абсолютно плевать чем занимается твой папаша и насколько тугой у него кошелек. Заткнись, если не хочешь, чтобы я затравила тебя за твои идиотские кудряшки.
Джо хлопает глазами, открыв рот. Ее никогда не затыкали и не унижали. И, если честно, ей совершенно не хотелось оказаться на месте Хейли.
— А ты чего сидишь молчишь? Небось инструктору все расскажешь, да? — Вайолет режет взглядом Леону.
— Возможно да, возможно нет, — скучающе отвечает та. — Как пойдет.
— Как тебя звать-то хоть? — Меган действительно было немного интересно.
— Леона, — она замолчала, но из-за широко раскрытых черных глаз продолжила: — Веймар. Слышала, да?
Вайолет присвистнула.
— А твоя мать реально может даже мертвых оживить?
— Слухам не верь, жизнь станет проще, уверяю, — отрезала Лео. — Нет, мертвые ей пока что непосильны.
— Тьфу, а я уж думала. Вокруг твоей матери такую шумиху навели пару лет назад, что я реально верила. А тут такая подстава…
Наконец-то комната замолчала. Уже была ночь, и по идее все новобранцы должны давным-давно спать, но жаркая перепалка Хейли и Вайолет отбила у всех сонливость.
В голове у Леоны пока что только одна мысль — можно ли попросить инструктора перевести ее в другую комнату? Подальше от этих… Каждый день такие ссоры будут утомлять, так что лучше уж спать где-то в другом месте, не так ли?
Вайолет казалась такой мерзкой, что рот кривился только при виде ее кровати. Она похожа на тех самых злых стервочек из книг, которые не упускают ни единой возможности унизить кого-нибудь. Пара недель — и Вайолет точно будет выливать на чьи-то головы воду, смешанную с мусором, при этом ядовито смеясь. Есть еще много разных версий, как она будет издеваться, но факт остается фактом — пока она здесь, счастливой жизни в этой комнате не будет.
Меган же была не просто мерзкой, она была склизкой, мокрой, липкой и холодной. Если Вайолет скорее всего начнет нападать в открытую, то Меган будет кусаться исподтишка, чтобы никто не заметил сразу же.
***
Возможно, она будет подкарауливать неугодного где-нибудь за углом, а затем хвать! и будет вырывать волосы клоками, а за попытку брыкаться или кричать последует несколько ударов в живот.
В те моменты, когда жертва будет на виду у всех и так сильно поиздеваться у нее не получится, Меган станет рисовать в ее тетрадях оскорбления и страшные пожелания, от которых будет проползать по телу мурашки тревоги.
И тогда страх впитается в мозг, станет основной эмоцией и превратится в рефлекс, который будет реагировать на каждый громкий звук или простое резкое движение. Привычка оглядываться по сторонам тоже станет чем-то обыденным, обычным, будто так и должно быть.
Насилие над сверстниками запрещено в стенах кадетского корпуса, но какая всем разница? Главное не попасться инструктору, а на остальное плевать. Если пожалуешься — станешь крысой, и тебя смешают с грязью, растопчут, а затем брезгливо вытрут эту смесь с сапог и противно отшвырнут запачкавшуюся ткань. Помощи от взрослых можно даже не ждать, ведь скорее всего сделают виноватым именно пострадавшего, на которого повесят вину за ложное обвинение, клевету. Взрослые будто не видели этого никогда и не верят, что проблемы есть не только у них.
Неужели те, кто на данный момент дети, когда вырастут станут такими же слепыми? Так страшно, понимая, что скорее всего так и будет.