Этот звук.
Звук, что издавало его сердце – звон бьющихся о скалы звезд.
Этот высокий, звонкий, оглушающий звук того, что никогда более не будет целым.
Яркая искра за яркой искрой ошметки чувств и горечи, и безграничной любви разбивались снова и снова.
Мужчина стоял на утесе и смотрел на удаляющийся корабль. Хотел ли он этого? Желал ли он такого конца? Нет. Нет. Вовсе нет. Не это было его желанием. Не это было то, чего он добивался.
Что он чувствовал сейчас, кроме боли от разбитого сердца? Сожаление? Испуг?
Нет.
Это была ненависть.
Ладонь сжимала бомбу до дрожи, и он с сожалением вытянул руку.
Хотя нет. Это было не сожаление. И не совсем ненависть.
- Прощай, - прошептал он, вытягивая губы в улыбке и с нескрываемым удовольствием разжал пальцы.
Да. Это было удовольствие смотреть, как взрывная и холодная волна разбила чужую жизнь с таким же оглушающим звоном, как и чужая улыбка разрушила его жизнь.
У каждой принцессы должен быть свой принц. А у каждого короля – королева. Так же, как и у шута должна быть клоунесса. Не существует людей без пары. Так же, как и не существует человека, не мечтающего о ней. И найдя ее, свою пару, свою мечту и смысл жизни – кто-то будет полон любви, кто-то обожания, а кто-то более возвышенного чувства.
Но у него все было не так. Совсем не так.
Он увидел ее мельком. В толпе незнакомцев ее волосы сияли расплавленным солнечным светом. А глаза искрились, как лунные камни в переливах млечного пути. И голос, ее смех был самых волнительным звуком, что можно было услышать за всю жизнь. От одной ноты столь чарующей мелодии все вжималось от восторга.
А он… такой неказистый, весь темный, с уродливыми шрамами, искалеченными руками. Даже этот мир он видеть полностью не мог, а лишь наполовину. Он был весь побитый, в грязных бинтах и пропахший ароматами крови, трав и уличным костром. Но ничего с собой поделать не мог. Совсем.
Ведь это была любовь с первого взгляда. И ненависть с первого прикосновения. Он забывал, как дышать в ее присутствии, забывал, как говорить. Взгляд, такой влюбленный и преступный, смотрел только на нее. Рука, что дрожала, подобно тростинке на ветру, была холодна и груба и причиняла только боль. Столь ненавистную боль.
Он ненавидел ее. Потому что она улыбалась другим людям. Потому что она смеялась над чужими шутками. Потому что шла мимо него, даже если он окликал, даже если он пытался ее догнать. Он ненавидел так сильно, так самозабвенно, что туманный, грешный взор, полный желания и горечи, и ярких красок от картин вокруг не мог оторваться от девушки, что стояла среди недвижимых, маслянистых подсолнухов и растворялась в прекрасном летнем дне.
Заметит ли она его? Не испугается ли? Не закричит ли громко, прогоняя прочь, словно он грязное зверье? Он был готов терпеть и удары кулаков, и громкий крик, и слезы в полных ужаса глазах. Он был готов стерпеть все на свете, если она просто повернется, обратит на него хоть какое-то внимание. Он готов… причинить боль себе. Снова. И снова. Пока от живой души не остается лишь уголек.
Но она, стоя в неизменном летнем дне, окруженная недвижимыми подсолнухами была как фея, как сказочное создание со страниц древних книг. Затаив дыхание, она стояла и смотрела на то, как солнце, чуть рыжеватое, совсем как в тон угасающей сейчас дали, остановилось, замерло и отказывается идти вперед. Так и она, застряла в этом моменте. Сейчас. И он вместе с ней.
Но один удар сердца не равен секунде. Один удар сердца не равен мгновению.
Один удар – равен звуку уничтоженной галактики где-то там, над их головами. Там, за линией вечности. Там, куда не достигнет их взгляд. Раз. Рассыпалась одна в прах. Два. Взорвалась вторая. Три. Закрыла очи третья.
Так же, как и она.
И он позвал.
Хрипло, испуганно, неуверенно. Он позвал тихо, оставаясь в тени Храброго созвездия. Он позвал осторожно, как падающий осенний лист.
Четыре. Ее смело. Галактику.
А вместе с лунным камнем под светом млечного пути смело и его.
Это было неясное чувство потери с первого взгляда. И всепоглощающее отчаяние с первого прикосновения.
Те, кто лишен таланта, трудолюбия, усердия. Те, кто не находит сил не сдаваться, не смотря на погоду. Те, кто не находят причин преодолевать все препятствия на пути. Те, кто забывают о своих желаниях, мечтах и упускают возможности, роняя в бессилии руки и проливая дешевые слезы.
Они желают получить лишь одно – нечто бесценное, нечто драгоценное – ту особенность, что имеют другие. Никак не хотя осознавать, что сами обладают исключительным взглядом.
Если бы она не завидовала, если бы она не возжелала получить чужое, если бы она была не столь жадной, столь алчной, столь эгоистичной – возможно протянутая, дрожащая рука стала ей союзником. Но увы. Чернильное сердце, исколоченное несправедливостью и собственной слабостью, невозможностью сделать хоть какой-то шаг самой – подталкивают на самые отвратительные поступки.
Когда она обернулась на зов, такой жалкий и боязливый – ее глаза были ослеплены. Будущее, что было по ту сторону сгорбившейся спины было потрясающим, было ослепительным, было полным всем счастьем этого мира. Человек, что позвал ее, краснея всем лицом и бегая глазами по картинам, был побит жизнью, но не уничтожен, как она. Он был запутан в паутине чувств и эмоций, но не сдавшийся, как она. Он был… был… полон желания, полон восторга, полон любви и безграничного будущего, а не опустошенный, как она.
Да, он был тем, что она потеряла. Он был тем, кто творит сам свою судьбу.
Не то, что она.
И так они встретились, двое не понимающих своей судьбы.
Он, думающий, что у него ничего нет.
И она, думающая, что у нее ничего не будет.