- Кас… — это было чертовски глупо, но раз уж начал, буду позориться до конца. В ящике стола так и лежали все мои телефоны - «другой» и «другой-другой номер Дина», и я даже не удивился, обнаружив, что они не разряжены. Я листал список контактов, гладя пальцами разбуженный экран и думал о тех, кому мог бы позвонить. Бобби, Чарли, мама – я не удалял их номера, знаю, сентиментально и нерационально, но… Они были частью моей жизни, и я не мог, да и не хотел стирать их из памяти, ни из телефонной, ни из своей. Номер Сэма. Если бы я хоть на секунду поверил, что это возможно, я бы нажал на «вызов». Если бы я только мог услышать в ответ хриплое, отчаянное:

- Дин? Дин! – я бы сделал это. Но вряд ли существует райский роуминг, этакий «heaven call bridge», уж мы бы с Сэмом это знали. 

  А потом… Я не искал его имя специально, просто наткнулся взглядом и замер. Я не задавался вопросом, бьется ли теперь у меня сердце, но сейчас оно точно остановилось, пропустив удар. Кас. Мой невозможный, нелепый, лучший друг. И тогда, и теперь меня разрывало от желания то ли от души втащить ему по щам, то ли обнять так, чтобы хрустнули ребра. 

 Мой Кас. Синие глаза, полные слез, кривая улыбка и слова, в которые я до сих пор не мог поверить: «Я люблю тебя». Любит? Больше всего на свете за этот год, от его потери до моего эффектного появления здесь, я хотел найти эту ангельскую морду, ухватить за воротник плаща и хорошенько встряхнуть, чтобы объяснил, наконец, зараза такая, что это значило? Люблю – но это же чушь. Ненавижу это слово. Оно значит все – и ничего. Ничего – чаще. Я слышал его сотни раз и никогда не верил. Мне шептали «люблю» случайные подружки, потея и взвизгивая подо мной, мне говорила это Лиза, провожая на по утрам на работу, да даже Кроули однажды, изрядно накидавшись в баре, с тупой ухмылкой выдал: «Люблю тебя, Винчестер, особенно когда ты…», - дальше он ничего мявкнуть не успел, потому что пиздюлей отхватил нехилых и на раз завязал с подъебками.

  А Кас… он сказал это так отчаянно-беспомощно, искренне, будто отдавал мне вместе с этим словом свою душу, жизнь и весь мир – на раскрытой ладони. И тогда я нажал на «вызов». 

   Хрен его знает, на что я надеялся. Не было ни гудков, ни механического холодного «Абонент не отвечает или временно недоступен», ничего. Тишина и далекие шорохи в ответ на мой почти крик: «Кас»! Он не мог мне ответить, он, конечно, не слышал меня, но я должен был ему это сказать:

- Кас, где бы ты ни был, я найду тебя. Ты мне за все ответишь, сукин ты сын! За весь бардак, что вы развели тут, за то, что ты год как не в Пустоте и ни разу не дал мне знать! Ты же не мог не понимать, что я подыхал от тоски по тебе. Ты только продержись там, где ты сейчас, дождись меня, слышишь? Не смей сдохнуть, понял? Я найду тебя, мы вместе натянем Метатрону глаз на жопу, а потом поговорим. Ты нужен мне, Кас, так нужен. Я надеюсь, ты слышишь меня... надеюсь, ты слышишь. 

  Я сбросил бесполезный вызов и тяжело опустился на кровать. Хотелось зарыться мордой в подушку и завыть – от бессилия, от злости на Каса и на себя. Я никак не мог отделаться от ощущения, что бездарно растрачиваю время, что оно утекает неумолимой песчаной струйкой, что с каждой секундой я все дальше и дальше от Каса, что я теряю его. Время натягивалось резиновой лентой, еще немного – и лопнет, больно хлестнув по пальцам. И тогда – все. Рай окончательно станет ловушкой, подобием Люциферовой клетки, только вместо Люцифера в ней окажусь я. И в этот раз вытащить меня будет некому. 

  А еще я не мог перестать думать об этом проклятом «Я люблю тебя». Я запрещал себе думать, забивая голову чем угодно, только чтобы не представлять безумными горячечными ночами как он шепчет эти слова, склоняясь надо мной, вжимая меня в постель. Весь год я ловил сочувственно-понимающие взгляды Сэма и делал вид, что все прекрасно, что я в порядке. Ни хуя я не был в порядке. Сэм пытался вытащить меня то в бар, то на пробежку, заявляя, что я разжирел и раскис от безделья, даже откопал мой аккаунт на Тиндере – все без толку. Весь год, в часы, когда мы не охотились, я валялся в спальне с книжкой или смотрел бесконечные телешоу и непрерывно думал, вспоминая каждую секунду его прощания.

  От осознания того, что мне вовсе не омерзительно представить, как я занимаюсь «этим» с Касом, было охуеть как не по себе. Нет, когда я представил на месте Каса какого-то левого мужика из гейской порнухи (каюсь, посмотрел, исключительно для общего развития), то реально сбегал проблеваться. Но Кас – в моих мыслях он подходил близко-близко, напрочь игнорируя личное пространство, и шептал, застенчиво склонив голову: «Люблю». Я тянулся к криво повязанному галстуку, дергал воротник его рубашки, обрывая пуговицы, а он ловил мои руки и шептал что-то нежное, глупое. А потом – шалые синие глаза, горячие сухие губы, взмокшие волосы, хриплый бессвязный шепот, сильные пальцы впиваются в спину до боли, до синяков, щетина царапает кожу – он опять не успел побриться, и нет на свете ничего лучше этого. И вот это пугало меня до усрачки. Я, получается, гей, фрик, а все, что было до этого – ошибка? Дин Винчестер, гроза и мечта всех женщин Среднего Запада – пидор? 

   Я маялся и ненавидел себя, проклинал свои видения, в которых я бесстыдно разводил руками его колени словно волшебную книгу, склонялся над поджатым в нетерпении смуглым животом, зарывался лицом в жесткие кудряшки паха, вдыхая его запах – горького меда и мускуса. Я стал бояться снов, потому что он приходил в них снова и снова. Я начал запирать дверь комнаты после того раза, когда переполошил Сэма своим криком – мне снилось, что я толкаюсь в Каса, резко и грубо, глядя как он кусает губы, удерживая стон, и мы кончаем почти одновременно. В тот раз я наплел Сэму, что мне приснился кошмар, испачканные простыни я затолкал в машинку, изрядно удивив брата своей внезапной любовью к стирке. Я старался меньше спать, засиживаясь допоздна с бокалом виски, я отмахивался от настойчивых просьб Сэма рассказать ему, что за хуйня со мной творится. Как я мог ему рассказать, если сам нихрена не понимал, кроме того, что я, кажется, окончательно ебанулся? Нет, наверное, Сэмми бы понял, он вообще всегда удивительно чувствовал меня, но рассказать ему – значило признать, что я – гребаный faggot. 

  А еще я понимал, что не имею права сейчас предаваться извращенным эротическим фантазиям, потому что, во-первых, на это не было времени, а во-вторых – и это самое главное – я не был до конца уверен, что правильно понял Каса. Может, он имел в виду нечто возвышенное, типа мира во всем мире и в его ангельском варианте любовь не предполагала ничего плотского? Может, если мы встретимся, нет – когда мы встретимся, я пойму, что ошибся и не увижу в его глазах ничего, кроме жалости? Что ж, тогда Люциферова клетка станет не самым плохим решением.

  Я решительно поднялся, прихватил из коробки пару патронов и направился к выходу. Время рефлексии закончилось, пора было действовать. И для начала нужно было проверить теорию Кетча насчет оружия вне стен дома. Рисковать кольтом или дробовиком было глупо, патронов, на мой взгляд, было вполне достаточно. В паре ярдов от дома я решился разжать кулак – патроны уютно лежали в ладони и исчезать не собирались.

- Кас, какой же ты молодец! Держись, слышишь? Держись.