Научиться любить себя, вообще-то, тяжеловато. Особенно когда твоё собственное представление о себе в корне расходится с тем, как тебя представляют другие.

   Макнэ начал исследовать эту проблему недавно

(просто в голову стукнула такая мысль, вот он и начал в нее вгрызаться, как вгрызается своими любознательными кроличьими зубами во всё, что внезапно становится важно или интересно),

   но уже подзаебал этими исследованиями бОльшую (как Юнги считает, лучшую) половину бантаносообщества: Юнги, Джина и Хосока.

— Ну, допустим, ты другой в реальной жизни, — увещевает его Намджун. — Все мы другие…

— Не все! — возражает мелкий, одновременно засовывая в рот три сразу полоски жареного бекона со сковороды и лишая Чимина самой вкусной части его завтрака.

   Дальнейшие его слова немного заглушает чиминовизг, но Намджуну удается разобрать аргументы «…ты лидер — всегда лидер…», «…иногда торкает какой-нибудь хуйней…» и «…что с меня, придурошного, взять…».

— Ну не скажи, — возражает Тэхен. — Лидер, когда его никто не видит, бывает ОЧЕНЬ другим!

   Но Намджун делает страшные глаза и просит Тэтэ не распространяться насчет того случая на тренажерах.

   Что там с тренажерами — так и остается тайной. Впрочем, Чонгук почти на сто… ладно, на восемьдесят процентов уверен, что сможет выпытать у Тэхена подробности того загадочного случая.

— Всех твоих тараканов арми наперечет знают: рукожопость — раз, сентиментальную агрономию — два, гениальность — три и… всё? — перечисляет макнэ, — Да, и всё, пожалуй.

   Он выставляет перед собой ладошку с недозагнутыми пальцами, предлагая дополнить список, который, по его мнению, дополнить нечем.

   Хосок мог бы дополнить, но не станет. По понятным причинам. Что происходит в спальне, то остается в спальне, как говорится. Вместо этого предлагает мелкому терапию самовлюбления:

— Начни каждое утро говорить себе, какой ты классный.

— Ему это арми в интернете прекрасно пишут каждое утро, — смеется Джин.

— Это не то! — машет своим тонким изящным указательным пальцем Хосок. — Важно, чтоб ты сам себя хвалил, а не арми. Ты вспомни все свои последние интервью! «Я не так уж хорош…», «всё на самом деле не так уж легко мне дается…» — бла-бла-бла. Ну, давай, попробуй прямо сейчас. Говори: «Я макнэ — красивый и талантливый парень»… Можно в рифму.

— Например, — подхватывает Чимин, вывизжавший у Джина дополнительную порцию жареного бекона и вполне довольный завтраком, — «Я Чонгук — хороший друг»!

— Ну, — хмыкает Чонгук, — не такой уж я…

— Так, ну вот опять! — фыркает Хосок. — Мы тут себя учимся любить таким, какой есть, а не выдумываем отмазки для девочек, которые просят на них жениться.

— Чего их выдумывать, эти отмазки? — шипит Шуга из своего диваноугла, — Нет — и пиздец.

— Я… — почесывает затылок Чонгук, — Я Чонгукки — золотые руки… О, прикольно получилось, да?

— Отлично, — кивает Намджун, — много насочиняешь — мы потом из этого тебе рэп-партию соберем… Может быть… Наверное… Как будешь себя вести…

***

   Закрывшись в своей комнате, Намджун привычным взглядом пробегает по растениям на подоконнике и вздыхает.

   Макнэ не так уж и не прав в своих сомнениях. В последнее время лидеру все чаще приходится себя сдерживать: положение обязывает. А в прошлом году, когда мама пригласила домой толпу родственников на Чусок, Намджун чувствовал себя определенно не в своей тарелке.

   Чусок в его памяти всегда ассоциировался с толпой веселящихся ребятишек в доме у бабушки с дедом, и он, Намджун, мотался вместе со всеми по комнатам, выпрашивая вкусности. Понятно, время ушло, и взрослому мужику не пристало, но…

   Его двоюродные братья и сестры до сих пор, попадая на такие вот семейные торжества, вдруг выключали у себя режим взрослых состоявшихся людей и превращались во внуков и внучек, и детство зажигалось в их взглядах неоновыми лампочками:

— подлезть под бок бабули, устроившись на диване;

— изгваздыкаться в машинном масле, помогая деду в гараже чинить зачем-то старую развалину, когда-то считавшуюся средством передвижения, которую проще выбросить, но отремонтировать — принципиальнее! Отремонтировать, с гордостью нарезать пару кругов по кварталу под изумленные взгляды соседей и все-таки выбросить, но уже со спокойной душой;

— таскать из-под ложки недожаренные грибочки со сковороды, пока мама не увидит и не даст деревянной ложкой по рукам: «В салат ничего не останется!».

   Всё это так… всё это так сидит внутри, просит выхода, и не потому что детство в одном месте не отыграло, а потому что всё это — ты сам и есть, и это в тебе давно и никуда не делось.

   Намджуну иногда очень не хватает возможности быть легкомысленным, безответственным. Нелидером. Просто человеком, который может поныть, забить на обязанности и проспать, например, на работу. Напиться и отменить конференцию из-за бодуна. В конце концов, попасть на камеры в какой-нибудь ситуации двусмысленной и потом долго оправдываться. Чтобы потом тебя, конечно, стыдили: «Ты же лидер! Как ты мог!», но чтобы ты в глубине души удовлетворенно улыбался: «Да, я такой! … как что-нибудь выкину… этакое…».

   Потому что, положа руку на сердце, он и такой тоже. Правда, его, такого, уже давно никто не видел.

   Потому что лидер и положение обязывает.

   Намджун всегда немного завидовал Джиёну в этом плане. Вот этому сочетанию в его драконьей личности солидного парня, светила отечественной музыки, и просто безбашенного пацана, способного на любой пиздец в самых неожиданных масштабах.

— Я макнэ — свет в твоем окне! — доносится из-за двери чонгучьим голосом, и Намджун слышит в ответ соглашающееся что-то тэхёновым басом.

   В комнату бесшумно проскальзывает Хоби. Намджуну нравится, когда Хосок такой — тихий, плавкий, будто струящийся вместе с золотой пылью в солнечных лучах на фоне окна. Хосок только с ним, только с Намджуном такой — не искрящийся фейерверком надежды, а просто… просто Хосок.

— Прогуляемся? — вдруг предлагает Намджун, внезапно осознавая, что именно с Хосоком лидер может не быть лидером, а побыть просто… Намджуном. — Я тут подумал, может, ты поучишь меня водить машину? Всегда хотел попробовать, но как-то… не с инструктором, знаешь? Чтобы, если вдруг не получится, никто не ржал, а…

***

   Хосок ржет как умалишенный.

   Он буквально катается по полу парковки, наблюдая, как Намджун, тщательно выкручивая руль, притирает его дорогущую машину аккурат к металлической стойке ограждения.

   Потом вспоминает, что это, вообще-то, его машина, и если Намджун сделает еще пару неверных движений, на ее блестящем боку будет малоприятная царапина, вообще-то…

   Но не ржать тут невозможно: настолько у Джуна перепуганное до паники лицо, что даже знаменитые ямочки попрятались в щеки и на всякий случай не отсвечивают.

— Блять, Джуни, честное слово! Ты просто талант! — выдохшийся от хохота Хоби садится прямо на серое покрытие, — Я, даже если бы захотел, в такой пиздасос машину загнать бы не смог! Как у тебя это получилось, не понимаю!

   Намджун не обижается. Некогда обижаться, потому что ему реально страшно: ручка передней дверцы притерлась вплотную к железной стойке так, что, подай назад — снесешь зеркало, а подай вперед — ручку вырвешь к ебеням.

— Чего делать-то?

   Хосок впервые видит Намджуна в таком беспомощном ужасе.

   А реально, что делать-то?

— Эвакуатор, думаю, вызывать надо, — задумчиво обходит он машину, рассматривая все подробности безвыходной ситуации.

— Стыдно как-то… — краснеет Намджун. — Что они скажут? Скажут, пиздец, я тупой, да?

— Ну… — предлагает Хоби, — можно еще Чонгука попросить. Он у нас тот еще шумахер, может, попробует…

— Нет, — отрезает Джун и утыкается лбом в руль. — Не могу я перед мелким позориться — это еще хуже. К тому же, ты бока у чонгукова мерса видел? На нем шрамов больше, чем на Брюсе Уиллисе. Ты такой судьбы для своей машины хочешь?

   Хосок задумывается. Кажется, у него идеи тоже кончились.

   Лидер смотрит на руль, и ужас затапливает его сознание, мешая мыслить разумно. Призывать на помощь весь свой гигантский айкью бесполезно — тут, наверное, нужен навык и опыт, а ни того, ни другого у Намджуна, конечно, нет.

— Знаешь, — чешет он затылок, — у тебя в багажнике никакой подушки нет? Или покрывала? Или пледа?

— Зачем? — округляет глаза Хосок.

— Ну… стойку эту металлическую обернуть… что ли… Чтобы, если что, не поцарапать дверь…

— Блять, ты серьезно? — начинает было ржать с новой силой Хосок, но осекается, — Блять… ты, по ходу, серьезно…

   Обернутая найденным в багажнике пледом металлическая стойка уже не смотрится столь угрожающей. И этот факт немного успокаивает.

— Подожди, — выдыхает Намджун. — Дай, я подумаю… А если мне немного сдать назад… потом вывернуть передние колеса чуть вправо…

— Так… — кивает Хосок и улыбается. Ему нравится, когда лидер вот так начинает рассуждать, советуясь больше сам с собой, чем с кем-то. Он всегда в таких случаях выглядит очень сексуально. Ему думать прямо очень к лицу. Всем, наверное, но Намджуну — особенно.

— Я, что ли, попробую… да?

   Педаль тормоза кажется многотонной — так тяжело и страшно ее отпускать, но Намджун собирает все свои внутренние силы и все-таки отпускает — легонько, уговаривая мысленно всё свое рукожопство пока отдохнуть и не вмешиваться. Машина слегка откатывается назад, и Джун останавливает ее, когда до зеркала остается считанный миллиметр.

— Так, Джуни, — командует Хосок справа, — а теперь выворачивай руль и подавай вперед… легонечко… на драйв не забудь перевести… давай!

   Пот струится по вискам с такой скоростью, что Намджун в спортзале так не потел, как потеет сейчас от страха и напряжения. Пожалуй, тренажеры явно переоценены.

   Колеса со скрипом выворачиваются, и Намджун решается подать вперед.

— Получилось, — кивает Хосок. — Теперь возвращай колеса и сдавай немного назад опять…

   Намджун чуть отпускает тормоз, позволяя машине откатиться немного назад, а затем снова тормозит, чуть более резко, чем планировал.

— Не психуй, — уговаривает его Хосок. — Все получается.

— Правда? — с надеждой смотрит на него Намджун и чуть не отпускает тормоз, но вовремя спохватывается. Пот пропитывает рубашку с удвоенной силой. Пожалуй, Хосоку все-таки придется сдавать чехлы в химчистку.

— Правда, — кивает Хосок. — Теперь давай, крути руль вправо и подавай вперед…

   Металлическая стойка, укутанная в плед, выглядит миленько и по-домашнему. И уже в половину не такой угрожающей, какой была полчаса назад. Намджун боковым зрением замечает, как цветное пятно пледа отдаляется от окна все дальше, и выдыхает.

— Получилось, Джуни! — радостно кричит Хосок и хлопает в ладоши. — Паркуй теперь… Или поедем еще покатаемся?

***

— Нахуй! — констатирует Намджун в лифте, — На хуй! Не водил машину — нечего было и начинать. Я же говорил, не моё это! Больше в жизни за руль не сяду!

— Зря! — рассматривает себя в зеркале лифта Хосок, пытаясь оттереть следы машинного масла со щеки. Где он уже успел испачкаться? — Ты за рулем выглядишь очень сексуально! Я бы тебя прям там… отлюбил бы… если бы не одно металлическое, завернутое в плед обстоятельство…

— Нет-нет-нет… — машет руками Намджун, выходя в прихожую бантанообщаги из кабинки лифта, — не уговаривай даже. Видимо, рукожопство во мне неискоренимо.

— Я абрикос — в Пусане рос! — проносится мимо них довольный во все щеки и сильно растрепанный макнэ.

— Я первый рос в Пусане, эй! — проносится следом не менее растрепанный Чимин.

— Чего от вас так бензином несет? — с подозрением разглядывает красную щеку Хосока Джин. — Вы где были?

   Намджун жалобно поднимает на Хосока свои большие темные глаза.

— Да так… на парковке… это самое… — мямлит Хосок смущенно.

— Вы вообще бесстыжие что ли? — возмущается Джин. — Там же камеры везде!

— Да ты не то подумал, Джин-хен, — вздыхает лидер.

— Ой, ну кому ты трёшь? — машет рукой старший хен. — Не вождению же тебя там Хоби обучал, в конце концов… Друзья! Мне неприятно вас так называть, но работа обязывает. Ужин готов, мойте свои копыта и к столу.

— На, Мони-хён, — протягивает запыхавшийся Чимин лидеру кучу пластика и проводов, — я твою настольную лампу заклеил.

— Лампу? — крутит Намджун в руках непонятное нечто. — Это лампа?

— Я то же самое сказал, когда ты эту халабуду домой притащил, — ворчит Юнги и переселяется с дивана за стол, практически не меняя полулежачего положения, — а ты орал, что это «не просто халабуда, а дизайнерская халабуда», что это «высокое искусство», и что мы вообще ничего не понимаем в колбасных обрезках.

— А-а-а, — кивает лидер, — это та лампа, которую я позавчера в кровать заправил и на нее сел? Случайно, конечно.

— Спасибо, что пояснил, — качает головой Джин, — потому что если бы ты сделал это специально…

— Так, все, — хлопает рукой по столу Хосок, — отвалите от моего Джуни, заебали.

   Все замолкают разом. Хосок такие команды раздает редко, но если уж раздает, то лучше заткнуться.

— Мони-хён, — выскакивает из-за угла Чонгук. — У тебя там на террасе листы с текстами разлетелись.

— Блять! — вскакивает Намджун.

— Уже собрал, — протягивает макнэ стопку исписанных черновиков. — Ни один лист не упустил… Я молодец?

— Молодец, — гладит его по голове Намджун. — Как у тебя там с рифмами?

— Да ну их, — машет рукой мелкий и садится за стол, между делом отбирая у Чимина самый зажаренный кусочек мяска. — Я тут подумал: вы же знаете, какой я на самом деле, да? И любите меня таким, да?

— Кто — как! — угрожающе сдвинув брови на переносице, выковыривает из чонгучьих палочек назад свое мясо Чимин.

— Любим, — умилённо подставив ладонь под щеку, наблюдает за этой междоусобной пищевой борьбой Джин. — Не настолько, чтоб не выгнать тебя из-за стола за грабеж и разбой, но все-таки.

— Ну вот и хватит мне, — улыбается Чонгук, высматривая, у кого из тарелки можно еще чего стащить позажаристее. — Тэтэ, ты свое мяско кушать будешь?

   Тэхен недвусмысленно демонстрирует дальнейшие планы относительно мяса, запихивая в свой большой рот сразу три поджаренных кусочка.

— Это точно, тебе хватит, — дергает Чимин мелкого за подол футболки, заставляя сесть. — Угомонись уже, обжора.

   И Намджун понимает, что в этом, наверное, и есть главное: если есть тот, кто тебя любит, ему, наверное, неважно, как кто-то другой видит тебя со стороны. Как ты сам себя со стороны представляешь. Просто любит и все. Тебя. Таким, какой ты есть. Таким, каким ты бываешь. Таким, каким мог бы быть, если бы попробовал. Таким, каким быть не осмеливаешься. Потому что любит всего тебя: со всеми твоими апокалипсисами

    И с love youyrself это, наверное, тоже работает.

***

— Ну так а чё там с тренажерами-то? — докапывается Чонгук, пока Тэхен методично расправляет свою кровать: покрывалко — вчетверо сложить и на тумбочку, подушечки — в рядок устроить, Чонгука… пнуть за то, что смял одеяло, зараза!

— Гукки, ну ты как медведь! — басит Тэхен. — Лидер просил не говорить — я и не скажу.

— Наверное, что-то стыдное-стыдное, да? — заглядывает ему в глаза Чонгук и хитро лыбится.

— Почему стыдное? — возмущается Тэхен, вытягивая из-под макнэ свою пижаму, — Блять, ну Гу-укки! Ну как я в мятой пижаме спать буду?

— А чего тогда рассказывать нельзя? — услужливо проходится отпаривателем по пижаме мелкий. — Если не стыдное… а какое тогда?

— Ну… даже немного… героическое… — улыбается Тэхен, когда Чонгук начинает стягивать с него шорты, чтобы помочь надеть тепленькую пижамку. — Лидер меня спас.

— От кого спас?

— Не «от кого», а «от чего»! — Тэхен дергает ногами, пытаясь зацепить большим пальцем правой ноги гукову футболку и стянуть ее с мелкого, — Он меня от тренажеров спас. Я себе блинов нацеплял, а удержать не смог. Они меня чуть не раздавили. А Намджуни-хен бросился на выручку и спас меня: держал эту блядскую штангу, пока тренер не подбежал. Он как рванул! Как настоящий герой, знаешь, из комиксов! Я в жизни не думал, что наш Намджуни-хен такой проворный и сильный!

— Ого! — понимающе кивает Чонгук. — Лидер-то у нас! Прямо как Супермен! А чего рассказывать-то нельзя?

— Ну… — Тэхен краснеет. — Там просто случился казус… штанга, она же, как ты знаешь, тяжелая… и Джуни-хен как к ней рванул… и он не очень аккуратно зацепился за…

   От взрыва истерического хохота за стенкой просыпается все население бантанообщаги и парочка соседних районов.

— ТАК ВОТ ПОЧЕМУ В ТРЕНАЖЕРКЕ МЕНЯЛИ ПОЛЫ! — верещит где-то за стенкой макнэ.

— Блять, Тэхен, я же просил, — выскакивает из спальни Намджун, обматываясь на ходу покрывалом, сдернутым с ничего не понимающего сонного Хоби.

— Даже не знаю, — разводит руками Тэтэ, — как-то он из меня так это вытянул, Джуни-хён. Я, правда, не хотел… Мне просто хотелось похвастаться, что ты меня спас и…

— Я вам клянусь, наш лидер — самый крутой лидер на планете, отвечаю! — верещит на одной ноте Чонгук. — Самый крутой! Просто запомните эти мои слова! Я их сейчас даже запишу, чтобы не забыть!

— Главное, на виверсе не записывай, блогер! — вздыхает Намджун.

— А завтра я всем нашим расскажу, пусть они тоже тобой гордятся, — не унимается Чонгук и скрывается в спальне.

   Намджун возвращается в кровать и думает, что, наверное, да: если кто-то любит, то любит тебя со всеми твоими апокалипсисами. Хорошо бы, если бы и с love youyrself это тоже работало.