Чанбин не был из тех, кто вымаливает прощение. Он не писал сотни сообщений с избитым «прости»; не караулил у парадной с букетом роз (обязательно белых); не тратил баллончики, уродуя и так убогий асфальт надписями, что будут десятилетиями мозолить глаза прохожим. «Это нихуя не романтично», — отмахивался он от надоедливых советов. Для него прощение — то, что нужно заслужить, а не покупать дорогими букетами и дешёвыми словами. Все эти бессмысленные жесты… мишура. Дрянь.
Эхом проносится по коридору хлопок двери. Уютная тишина парадной на секунду погружается в хаос. Со не будет сидеть под дверью в ожидании. Действия человека — отражения его желаний. В её же действиях нет истинной злости или обиды… По крайней мере, точно не из-за причины ссоры. Она обижена, что он не обращает на неё внимания, и все эти истерики, слишком громкие звуки — ничто иное, как попытка привлечь это самое внимание. Заставить его унижаться, чтобы он не думал ни о чём, кроме как об её прощении. Прощении, которое она сама и придумала.
***
— О чём-то задумался?
Чанбин переводит взгляд со своих грязных из-за уличной слякоти кроссовок на Феликса. Тот выглядит беззаботным: улыбается и мотает головой в такт музыке. А за окном всё такое серое, мутное и мерзкое. И Феликс рядом. Счастливый.
— Тебя никогда вдруг не вдаряло осознанием, что ты в своей жизни проебал нечто очень важное?
Ли внимательно смотрит на Чанбина, переставая улыбаться на время вопроса. Но позже улыбка вновь появляется на его лице, и на этот раз такая мягкая, спокойная. Улыбка человека, который знает больше, чем ты можешь себе представить.
— Нет, — беззаботно отвечает Феликс и кладёт голову на стол. Смотрит на него через бокал, закрыв правый глаз. — Не вдаряло вдруг. Потому что я всегда осознавал, что и когда проебал.
Чанбин молчит. И смотрит. И молчит. Берёт стакан и отпивает, морщась — крепкие напитки совсем не его. Феликс выпрямляется, потягивается и довольно падает на мягкую спинку дивана, всё так же улыбаясь.
***
— Зря я тебя позвал, наверное…
Чанбин ёжится от влажного ветра. На остановке холодно и пусто, ни единого намёка на приближающийся автобус.
— Да, зря.
Феликс разглядывает отражение одинокого фонаря в луже, покачиваясь туда-сюда. Чанбин мысленно одёргивает себя, понимая, что это не тот ответ, который бы он хотел услышать. Ли издаёт смешок и поворачивается к нему.
— Какие вы, люди, забавные. Вместо того чтобы сказать то, что у вас в голове, задаёте дурацкие вопросы, перекладывая ответственность на других. А потом удивляетесь, когда всё идёт не по плану. Ты ведь не так планировал вечер закончить?
Со нервно вздыхает, перестав делать вид, будто ждёт автобус. Весь этот вечер был настолько скомканным и неловким, и он сам чуть не сломал последнюю надежду из-за своей паршивой гордыни. В глубине души он был рад, что Феликс всё-таки сделал это — взял ответственную роль на себя.
— Я не знаю, что я планировал, — честно отвечает он и подходит ближе.
— Может… Не проебать всё во второй раз? — улыбка не сползает с лица Феликса, в то время как руки нервно теребят ключи и мелочь в карманах.
— Может и так…
Вокруг тихо. Лишь безлюдная улица с редкими машинами и одним единственном фонарём, который освещает крайне интимный момент между ними: долгожданные объятия и сумбурный поцелуй на эмоциях.
— Знаешь, — шепчет Со, уткнувшись носом в шарф Ли, — эти придурки поголовно думают, что я проебал её. Когда единственный, кого я действительно проебал, — это ты.
— Не думай, что я так легко простил тебя, — Феликс впервые за вечер серьёзен.
— Знаю. И я готов заслужить твоё прощение, — улыбается в ответ Чанбин.