Не помню, чтобы не любил тебя (Can't Remember Never Loving You)

Одним не по сезону теплым вечером солнце, садящееся за горизонт, отражалось на крышах ульев, установленных в дальнем конце простого и аккуратного сада в Сассекс-Даунс[1]. Сад выходил на южную сторону, поэтому в течение дня в нем накапливалось тепло, но к вечеру воздух уже достаточно остыл, благодаря тени, которую бросали высокие кипарисы Лейланда[2], растущие вдоль забора.

На просторном каменном патио за маленьким круглым столом сидят двое мужчин, стулья скорее развернуты к закату, чем друг к другу.

Доктор Джон Ватсон (выглядящий расслабленным в бежевых чинос[3] и клетчатой рубашке с коротким рукавом) потягивает из своего большого бокала крепкий Шираз, улыбка на лице подчеркивает глубокие морщины вокруг глаз и рта, появившиеся с годами смеха, а не беспокойства. Его волосы теперь полностью серебристые, а прическа больше не напоминает традиционные военные стрижки. Шерлоку так больше нравится, и кто он такой, чтобы спорить с великим детективом.

К шестидесяти трем годам Шерлок сохранил густую шевелюру, хотя сейчас она стала настолько ярко-белого цвета, что сам Шерлок кажется Джону безумным ученым. Что ж… он и есть безумный ученый, да? С тех пор как Шерлок ушел в отставку, он дал себе некоторое послабление в манере одеваться — совмещая брюки от темно-синего костюма из тонкого хлопка, с бледно-голубой рубашкой, рукава которой закатаны до локтей.

Пара удалилась в коттедж из красного и кремового кирпича три года назад, когда Джону исполнилось шестьдесят пять, и он оставил свою работу на полставки в поликлинике. В последние несколько лет они брались за все менее и менее опасные расследования — колени Джона начали протестовать от погони по крышам, а Шерлок в энный раз получил сотрясение мозга.

Миссис Хадсон давно умерла, Грег с Молли вместе ушли на пенсию (и проводят время с внуками), а Майкрофт в семьдесят один год все еще управлял страной, с неизменной Антеей на подхвате.

Шерлок поднимает свой бокал с вином. 

— Мы встретились в этот день, тридцать лет назад. Тридцать лет, Джон. Хоть я и дипломированный гений, но все равно не понимаю, как это вообще возможно.

Джон мягко улыбается, поднимает бокал и чокается с бокалом Шерлока.

— Должно быть, мы сделали что-то очень хорошее в прошлой жизни. Или очень плохое, в зависимости от того, как на это посмотреть, — усмехается он. — Но сегодня ведь не просто тридцать лет с тех пор, как мы встретились, да?

— Но это самая важная дата. Остальное — просто бумажная волокита.

Джон закатывает глаза от полного отсутствия у Шерлока романтической сентиментальности. Сегодня их годовщина во многих отношениях: в этот день состоялась «бумажная волокита» — десять лет назад, двадцать девятого января две тысячи тридцатого года, когда они поженились во время уединенной церемонии в отеле «Petersham»[4]. К тому времени они уже двенадцать лет состояли в отношениях и не планировали сочетаться браком (последний брак Джона отпугнул обоих от этого шага), но когда здоровье миссис Хадсон начало ухудшаться, они решили, что хотят сделать это для нее. И она была в восторге. Они никогда не видели ее более счастливой, миссис Хадсон даже произнесла речь во время застолья.

— Ты помнишь то первое дело?

— Как я могу его забыть?

— У меня перед глазами до сих пор выражение лица Лестрейда, когда я привел тебя на место преступления, — рассмеялся Шерлок.

— Тогда я не сообразил, но позже осознал, что он, вероятно, никогда не видел, чтобы ты добровольно разговаривал с другим человеком.

— Возможно, ты прав, — тихо говорит Шерлок. — Знаешь… миссис Хадсон, Анджело, Майкрофт… Они все решили, что ты мой парень.

— Господи, да! С самого начала. Они знали, что ты — гей?

— Знали… мм-м… наверное, нет. Подозревали? — вспоминает Шерлок. — Думаю, да.

— Боже, я был так слеп. 

Взгляд Джона блуждает по саду, замирая на темно-зеленой беседке в юго-восточном углу, где он часто находил растянувшегося на скамейке в позе размышления или наблюдающего за своими ульями Шерлока. Он любит его так сильно, до боли.

Голос Шерлока возвращает Джона в настоящее. 

— Ты был до смешного непонятливым. Я ведь даже сказал тебе об этом во время нашего первого ужина.

— Нет, ты не говорил ничего такого!

— Неужели? «Подружки не моя сфера, простите, Джон». Как думаешь, что это значит?

— Ладно, хорошо, я был идиотом. Но расследование оказалось великолепным. За исключением того, что мне пришлось мчаться в такси через весь Лондон, пытаясь отыскать тебя, когда ты исчез.

— А потом этот выстрел! Мой солдат пришел на выручку. Мне кажется, я влюбился в тебя именно тогда.

Взгляд Джона смазывается от наполнивших глаза слез. Он рассеянно вертит платиновое кольцо на пальце левой руки — защитная реакция, к которой всегда прибегает, когда необходимо успокоиться и справиться с эмоциями. Джон ненавидит думать о том, что могло бы случиться. Теперь у него есть Шерлок, и они счастливы, как никогда.

Шерлок видит, что его муж колеблется. 

— Лестрейд всегда знал, что это ты.

— Что? Нет… Серьезно? — На мгновение Джона охватывает паника.

— Не такой уж он и идиот. Когда я увидел тебя, то оборвал на середине безупречные выводы о стрелке. И сказал Лестрейду, что все мои выводы абсолютно неверны.

— Ты добровольно признался в своей неправоте?

— Вот именно. Я бы никогда так не сделал. Он явно не уловил этого, но закрыл дело, не копая куда-то дальше.

— Ух ты… Не верится, что я раньше не знал этого. Наверное, все же лучше исключить этот отрывок из моей книги.

— Да, согласен. Как дела с написанием? Я вижу, как ты сидишь в кабинете и наблюдаешь за мной, когда я вожусь с ульями. Ты на самом деле пишешь? — поддразнивает Шерлок.

— И достаточно много, благодарю покорнейше. Я просмотрел первые несколько дел, но потом добрался до дела о заложниках. Когда мы впервые встретились с Мориарти, — он отводит взгляд, чтобы Шерлок не увидел в глазах появившейся боли, — об этом деле трудно писать, учитывая все произошедшее позже.

Шерлок перегибается через стол и сжимает руку мужа. 

— Возможно, это тебя немного успокоит.

— Может быть. — Джон отмахивается от воспоминаний, отчаянно пытаясь сменить тему. — Мне кажется, я никогда не спрашивал тебя — какое твое любимое дело?

— О, безусловно — Эта Женщина.

— Серьезно!? — Джон чувствует, как закипает кровь от одного лишь упоминания.

— Нет! — Шерлок фыркает от смеха. — Я просто знал, что ты так отреагируешь, — он продолжает посмеиваться над выражением лица Джона.

— Иди на хер.

— Это просьба? — уточняет Шерлок.

Джон все еще дуется.

— О, Джон. Мы же только что говорили о моих предпочтениях! — по-прежнему смеясь, говорит Шерлок. — А если серьезно… Я бы выбрал «Пеструю ленту».

— Почему? Из-за того, что тебе впервые пришлось спать со мной в одной кровати? — подмигивает Джон.

— Конечно! А еще я узнал, что у тебя нелепый страх перед змеями, — ухмыляется Шерлок.

— Это не нелепый страх!

Шерлок показывает ему язык, наслаждаясь тем, как все еще легко заводится Джон.

— Ну а ты? У тебя есть любимое дело?

— Это легко — «Алюминиевый Костыль». Королеве понравилось, — с гордостью говорит Джон.

— Майкрофту? А, ты имеешь в виду настоящую королеву.

Джон давится набранным в рот вином. 

— Ты ужасно к нему относишься. Да, я знаю, что в основном он этого заслуживает. А по поводу расследований… Конечно, я несколько неравнодушен к самому первому. И... что ж… к тому делу, когда ты вернулся ко мне.

— О да, «ШерлокХолмсЖив значит ДжонВатсонЖив». Как ты там сказал? «Он как наркотик». И скажи на милость, как я не понял, что это значит?

— Ага... Боже... Я ведь был по уши влюблен в тебя!

— Надеюсь, что ничего не изменилось.

— Зависит от того, забудешь ли ты купить молока или нет, — ухмыльнувшись мужу, отвечает Джон.

— Тут я оплошаю... Еще вина? — не дожидаясь ответа, Шерлок берет бутылку и наполняет бокал Джона.

— Это было безумное время. Уйма материала для книги. Нераскрытые дела — это ведь совсем другое, да?

— Да, но у меня есть пчелы. Они бесконечно увлекательны… как и ты.

— Я не уверен, как это звучит — очень мило или ужасно банально.

— Вероятно, и то и другое.

— В той квартире осталось много хороших воспоминаний. Было непросто покинуть ее после всех прожитых лет.

— Верно. Но наличие лестницы становилось проблемой для твоего возраста, да и с психосоматическим...

— Эй! — Джон бросает в Шерлока кусочек хлебной палочки, попадая прямо во вспушенные ветерком кудри. Шерлок надувает губы, вытаскивая хлеб, и отбрасывает назад. Он ловит взгляд Джона и улыбается.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, ненормальный. Люблю уже тридцать чертовых лет.

Незадолго до того, как мягкий вечер превратится в более типичную январскую ночь, и холодный воздух поднимет волоски на руках Джона, заставив содрогнуться, он встает из-за стола и протягивает мужу руку.

— Давай зайдем внутрь, становится несколько прохладно.

Шерлок поднимается, но вместо того, чтобы последовать за Джоном в дом, притягивает его к себе, заключая в объятия.

— Ух ты! Неожиданно.

Джон разворачивается в кольце Шерлоковых рук и оказывается к нему лицом, и они оба начинают покачиваться под слышимую лишь им одним мелодию.

— Это была идеальная годовщина. Ты, я, ни одного идиота поблизости, и отличная еда, которую мне не пришлось готовить.

— Да, все прошло совсем не плохо. И может стать лучше, если хорошенько отмокнуть в этой до нелепости огромной ванне.

— А вас переполняют отличные идеи, доктор Ватсон-Холмс.

Они отстраняются друг от друга ровно настолько, чтобы войти в коттедж не разрывая объятий.

— С годовщиной, моя пчелка[5].

— С годовщиной, Джон. Выпьем за следующие тридцать лет.