в городе дождь

В Питере сегодня льёт дождь.

Вообще-то, по ощущениям, дождь в Питере — это что-то хроническое, но Арсений как человек, живущий здесь не с самого рождения, с уверенностью может сказать, что к нему не то что привыкаешь — просто начинаешь в какой-то момент воспринимать, как данное. Вот такой вот просто город: с дождями, ветрами и тучами, которые, впрочем, по классике всё равно не так жестоки, как люди, хотя одиноки, как и они. Арсений вот тоже одинок, но он с этим свыкся, как и с вечно меняющейся погодой, поэтому старается не обращать внимание на то, что под усиливающимся ливнем кто-то бежит, разделяя один зонт на двоих, а у него самого из парного только ботинки и носки, на которых авокадо с забавными мордочками.

Ему от метро до дома топать ещё прилично, и если бы можно было по лужам прыгать, как когда-то давным-давно в детстве, в деревне у бабушки, где вся одежда и обувь из категории «если что, не жалко», то он бы обязательно скрасил этим свой путь по грязному затопленному асфальту, но жаба взрослой жизни, считающая каждую копеечку, напоминает о том, что тогда пальто будет по уши в брызгах, а по десять раз на неделе оплачивать химчистку непозволительно мажорно. Арс с ней, в целом, согласен, а ещё у него нет резиновых сапог и машины времени, без которых его, высокого, солидного, серьёзного мужчину в очках, если он всё-таки решится попрыгать, посчитают как минимум долбоёбом — и это ещё мягко сказано.

От этого становится как-то даже немного грустно, но только мимолётом — Арсений знает, что забудет об этой печали и несправедливости жизни минут через двадцать, когда будет уже сидеть дома, в тепле, сухости и с чашкой кофе в руках. Дождь, конечно, внёс свои коррективы в привычные планы и вычеркнул кофейню из маршрута работа-дом, но месяц назад Арс купил кофемашину, о которой так давно мечтал, и это обстоятельство становится не таким страшным и даже в чём-то выгодным: сэкономил и время, и сотку.

Наушники он доставать боится, чтоб не намокли, поэтому наслаждается аккомпанементом стучащих по земле капель и общего уличного шума, и настроение у него хорошее, пусть проливная вода иногда всё-таки достаёт до него, меняя направление полёта и обходя преграду в виде зонта. Арсений улыбается даже слегка: его мысли заняты фантазиями о том, как он сейчас придёт домой, и воспоминаниями о вкусных котлетах, оставшихся со вчерашнего вечера, так что вообще грех на жизнь жаловаться при таком раскладе. Иногда, конечно, у него включается режим ворчливого деда, когда раздражает всё, что только попадается на глаза, но Арс искренне старается учиться жить по правилу Полианны, чтоб такие маленькие, но всё же неприятные детали, как внезапно начавшийся дождь, обдавший брызгами автомобиль или закрывший двери в сантиметре от него вагон метро, не смогли стать решающей каплей на весах и не увели бы в окончательный нервный срыв. Но под ливнем в городе расцветают зонты с самыми разными картинками и окрасками, и их рассматривание отвлекает от общей монохромной серости, так что персональная Нева Арсения пока из берегов не выходит.

Да и вообще, у него же есть зонт — это уже хорошо. А вот парню, беспомощно жмущемуся под тесным козырьком его парадной, даже с этим не повезло.

— Давно стоите здесь? — заводит разговор Арс, попутно копаясь в кармане рюкзака в поиске ключей и краем глаза рассматривая молодого человека: тот промок весь насквозь, и чёлка, видимо, во времена ясной погоды кудрявая, сейчас мокрыми завитками липнет ко лбу. И одет он вроде даже стильно, и профиль у него до удивительного красивый, только общий вид продрогшей мокрой мышки и мультяшно выраженные эмоции на лице сводят картинку возраста от двадцати семи примерно к семнадцати.

— Не знаю, минут пятнадцать, наверное, — жмёт плечами парень и поджимает губы, продолжая перетаптываться с ноги на ногу. — Вы если думаете, что я бомж там какой-нибудь или алкоголик и под дверями трусь, то нет, я тут только дождь пережду и всё.

— Долго вам ждать, — бросая взгляд из-за плеча на небо, от тёмно-серых туч потяжелевшее, качает головой Арс и смотрит на собеседника уже в открытую, чуть улыбаясь: — А ещё вы слишком хорошо выглядите для бомжа, так что я и не думал так думать.

— А это был комплимент или оскорбление? — парень держится уверенно, но на щеках то ли от холода, то ли от смущения проступает лёгкий румянец, и Арсений находит это очаровательным.

— Ну, если бы вы всё-таки были бомжом, то могли бы и оскорбиться, что я считаю ваших коллег по несчастью дурно выглядящими.

— А вы действительно так считаете?

Ключи Арс так и сжимает в ладони, перехватывая его взгляд, не желая даже не то что уходить, а вообще оставлять его здесь. Дождь закончится явно нескоро, зонта у парня нет — он вообще налегке стоит, что максимально глупо с его стороны, когда осенний Петербург каждый день может обрушить на своих жителей испытание огнём, водой и медными трубами, в которых до последнего не включают отопление, но какой смысл думать и уж тем более высказывать это в моменте, когда есть только сами факты и отсутствие возможности их здесь и сейчас исправить? Парня чисто по-человечески жалко, и Арсений не хотел бы в подобной ситуации оказаться на его месте, а в груди в придачу к этому стучится ещё и забытое чувство зарождающейся симпатии.

— Я считаю, что вам бессмысленно колотиться здесь и терять время.

— Да время я и так уже потерял, так что нестрашно, терять нечего, — вздыхает парень, глядя куда-то в занавешенное дождём небо, и ёжится. — А дождь, говорите, ещё долго будет?

— Смотря насколько вам нестрашно терять ещё несколько часов, — Арсений делает вид, что он прошаренный синоптик и по форме лужи может составить график усиления и успокоения дождя с точностью до секунд, а на деле вообще не знает — может, минут через десять уже солнце будет светить, такое тоже бывает. Но нужен же повод? — Если нестрашно, то можно потерять их где-нибудь, где потеплее.

— А это флирт или ловушка Джокера? — усмехается парень, хотя, наверное, всё-таки колеблется от таких жирных намёков и всеми этими вопросами на вопрос себе время для раздумий тянет. Арс бы тоже на его месте так поступил, но вообще его мама учила за незнакомыми дядями никуда не ходить — значит, надо познакомиться, но это всё-таки чуть позже, не смущать же пацана ещё сильнее.

— Это мне ужинать нечем, я так-то маньяк и каннибал, поэтому хочу затащить вас в квартиру и съесть.

— Вы не похожи на Катю Лель, — парень играет в искреннее недоверие, и у него, на самом деле, прекрасно получается — Арсений едва удерживается, чтоб не заржать с отсылки к самой ублюдской песне двухтысячных, но всё-таки сохраняет серьёзный вид для продолжения диалога.

— А вы, если выбирать между бомжом и моим мармеладным, на мармеладного похожи всё-таки больше.

— Объективно, — соглашается собеседник, улыбаясь, и, явно с большим трудом, но всё же пытаясь скрыть смущение, спрашивает: — Значит, мы всё-таки пойдём меня есть?

— Да, разложу вас на столе, — и от необъяснимой радости Арс не может сдержать дурной флирт и дурную улыбку.

Истинно по-джентльменски придерживая дверь и пропуская парня вперёд, он запускает его внутрь, но на лестнице обгоняет и идёт всё-таки первым, потому что об этаже и номере квартиры его гость не осведомлён. Давно Арсений, конечно, мужчин к себе не водил, ещё и настолько мокрых — шутка в голове выходит отвратительно пошлой, и он её, конечно же, не озвучивает, зато задумывается о том, мог ли бы натурал так сразу влиться в игру и на его околоподкаты отвечать почти такими же. Или парень просто неплох в юморе? В любом случае, нервы у него точно стальные — если бы Арс оказался под проливным холодным дождём без средств к существованию, то всех, кто попытался бы до него докопаться, пускай даже и с благими намерениями, очень миленько и вежливо слал бы нахуй, а парень прекрасно держится, отшучивается в тему и не грубит, и это ещё плюс сто к его образу в арсеньевой голове.

А можно было бы просто принять, что он ему понравился сразу.

Но за порогом квартиры резко исчезает всё, что успело зародиться между ними до, и парень мнётся, смущается, бормочет извинения за мокрые следы от обуви и прячет взгляд. Его, конечно, можно понять, но эта неловкость заражает и Арсения тоже, и вместо того, чтобы разрядить атмосферу, как он сделал это там, на улице под козырьком, он и сам не знает, куда себя деть в своей же квартире, как будто в коридоре однушки два человека и оставленный просыхать зонт не могут поместиться просто по условию задачи. И дальше только как в притче про двух баранов: либо один отступает назад и возвращается в начальную точку, либо оба сталкиваются лбами и летят вниз. Но это же совсем бред, да? И почему Арсений чувствует себя нелепым школьником?

Но это он проявил инициативу и позвал парня к себе, значит, ему же теперь и выкручиваться.

— Так, вы сейчас можете…

— Может, лучше на «ты»? — гость об этом чуть ли не молит, и Арс выдыхает — выкать ему и самому уже не очень комфортно, потому что стадия обращения к незнакомцу уже более-менее пройдена, а в плане возраста их разделяет года три максимум, если верить глазам. Хорошо, что хотя бы один из них догадался и не зассал этот барьер сломать.

— Да, я не против. Тогда проходи в ванную, это вон та дверь, одежду на полотенцесушитель повесишь, чтоб высыхала, а я сейчас принесу полотенце и переодеться что-нибудь. У нас же один размер, кажется? — в этом Арс потихоньку начинает сомневаться, потому что, когда он топтался на коврике у двери со своим гостем бок о бок, внутри зародилось необъяснимое ощущение собственной маленькости, совершенно непривычное и незнакомое до того Арсению с его ста девяноста сантиметрами роста.

— Да мне что угодно можно, я не придерусь, — всё ещё смущённо, но всё же слегка улыбается парень в ответ, и это уже маленькая победа. Арсений улыбается ему в ответ и уже хочет было пойти в комнату за сменными вещами для него, но взгляд цепляется за носки с надписью «ebash», и он умилённо думает, что нашёл себе брата по разуму. Правда, носки тоже мокрые насквозь, и парень не топает, а скорее хлюпает по плитке, да так, что сердце сжимается в прилившем материнском инстинкте: вот как так можно было умудриться? Заболеет же, простудится, с такими-то ногами мокрыми… Арс даже взгляда сочувствующего спрятать не успевает, когда тот оборачивается и спрашивает: — А мне можно воспользоваться душем?

— Ну а как ты думаешь, если я первым делом тебя туда отправил? — Арсу хочется рассмеяться, но он только мягко усмехается без доли укора, хотя вопрос объективно глупый. — Можно, конечно, отогревайся.

— Да я как-то просто… в общем, спасибо большое!

Парень благодарно кивает, сообразительно находит выключатель света перед дверью и скрывается в ванной, а Арсению ничего не остаётся, кроме как идти мыть руки на кухню средством для мытья посуды. Мог бы, конечно, просто первым заскочить в ванную, и не было бы никаких проблем, однако, как бы не пытались умные мысли его догнать, Арс всегда оказывается быстрее, так что теперь бессмысленно уже рассуждать о том, как было бы лучше. Зато можно расписать в голове план действий на ближайшее будущее: во-первых, принести своему гостю сменную одежду, пока он ещё не залез под душ, а, во-вторых, помазать руки кремом, чтоб кожа не сохла. Что будет дальше, как Арсению себя вести и что говорить — неизвестно, а неизвестность, как ей и положено, пугает, но, если уж по окнам течёт дождевая вода, то и пустить всё на самотёк — не самый плохой вариант.

Арс находит оверсайзную футболку с щенком Снуппи, считая, что это идеальное решение, раз уж парень пообещал не придираться, хочет ещё к ней подобрать шорты с персиками, но думает, что это уже косит на перебор, поэтому достаёт простые спортивные штаны и полотенце и со всем этим набором спасателя идёт к ванной комнате. Если задуматься, можно в происходящее вообще не поверить, и всё это так странно сейчас, учитывая, как давно Арсений живёт один, но он прислушивается, не шумит ли ещё по ту сторону двери вода, и, убедившись, что нет, аккуратно стучит.

— Я вещи принёс, — оповещает зачем-то, хотя это и так очевидно, но зато даёт парню шанс самому открыть дверь ровно настолько, насколько ему будет комфортно. По шкале доверия от одного до десяти щель выходит где-то на два с половиной, но для незнакомых людей это тоже немало.

— Спасибо, — тот принимает сложенную стопочку, и Арс невольно отмечает, насколько руки, до того скрытые под несколькими слоями одежды, оказываются худыми и изящными — не по-женски, но при этом и не по-мужски, по-особенному как-то.

— Можешь, кстати, феном волосы посушить, если понадобится.

— И за это спасибо тоже.

Арс хочет было ответить с лёгкой тенью подтекста, что «спасибо» на хлеб не намажешь, но решает гостя не смущать в очередной раз и не заставлять его думать, что это добродушное приглашение переждать дождь под своей крышей на самом деле является каким-то хитровыдуманным планом то ли по убийству, то ли по соблазнению. У Арсения и в мыслях не было — разве что, совсем чуть-чуть, потому что парень симпатию вызывает не только внешне, но и внутренне, и всё же лучше пока эти мысли задвинуть куда подальше и принять во внимание то, что он, возможно, просто по этому самому вниманию истосковался.

Арс ведь даже имени его не знает. Но дождь заканчиваться, кажется, не собирается, и времени на то, чтобы познакомиться поближе, у них предостаточно.

Вода в чайнике закипает ровно тогда, когда вода за дверью ванной шуметь перестаёт, и Арсений активно ходит туда-сюда по кухне, чтоб создать иллюзию занятой хозяюшки, переставляет с места на место две кружки, не зная, что предпочитает пить его гость — может, надо сразу расчехлять запасы алкоголя, и зря Арс чайник кипятил. Но парень выходит из ванной, со смущённой улыбкой осторожно проходит на кухню, то и дело чуть оглядываясь по сторонам, как будто из страха, что ему сюда просто нельзя, и выглядит настолько наивно, что Арсений даже переживать начинает, не склонен ли вообще к педофилии, если это по-детски доброе лицо его так привлекает. В тихом омуте черти водятся, и если в их паре маньяком на самом деле окажется как раз-таки эта святая простота, то Арс в последнюю секунду перед смертью удивится не так сильно, как мог бы, но пока вроде поводов усомниться в своей непорочности тот не даёт.

То, что после душа он чистый, это факт, но Арсению почему-то кажется, что и душой тоже. А чуйка на людей у него какая-никакая, но всё же есть.

— Присаживайся сюда, — жестом показывает он на стул скорее для проформы, потому что другой стул вообще в другой стороне комнаты стоит, нагромождённый старыми противнями, оставшимися от хозяйки квартиры, и Арс сгружает их на узенький подоконник, моля бога или кого там ещё из всевышних сил, чтоб не упали. — Будешь чай или кофе?

— Чай, наверное, буду, спасибо.

— Зелёный или чёрный? — Арсений открывает шкаф, смотрит на одиноко завалявшуюся упаковку зелёного чая с мелиссой, в которой использовано-то пару пакетиков от силы, и для него, отчаянного кофемана, это вполне нормально, но вот для гостя выбора никакого и не остаётся — предложить-то Арс может много чего, но вопрос в том, что в наличии вариант только один.

— Давай зелёный, — и непонятно, разглядел ли парень через спину, что других никаких нет, или, может, просто Арсению повезло, но он выдыхает незаметно и достаёт два пакетика, решив неожиданно для самого себя тоже чаю попить за компанию. А почему бы и нет, не всё же одним кофе заливаться? Арс ставит на стол сахарницу, достаёт ложку и, передавая её, на секунду соприкасается с пальцами парня, а они у него после ванной тёплые и чуть влажные.

Арсения ведёт, как подростка. У него правда давно никого не было, и его нельзя за эти маленькие слабости осуждать.

— Меня Арсений, кстати, зовут, — окончательно разобравшись с сервировкой, разлив кипяток по кружкам и даже откопав неначатую шоколадку с орехами, садится наконец Арс за стол, пододвигая стул, освобождённый от гнёта металлической посуды, и с ненавязчивой улыбкой смотрит на собеседника — тот улыбается ему в ответ, и это приятно. — Можно просто Арс, если Арсений слишком сложно.

— Хорошо, я учту. А я Антон, приятно познакомиться, — уже не некто безымянный, а вполне себе знакомый теперь Антон протягивает руку через весь стол, — благо, не такой уж он и большой — и Арсений с готовностью вкладывает свою ладонь в его в рукопожатии. — И спасибо тебе ещё раз огромное.

— Да не за что, — отмахивается Арс, к чаю не прикасаясь, зато рассматривая Антона мельком, по деталям и полной картинкой. Он либо признаков смущения не подаёт, либо за чаем ничего не видит, и Арсений склоняется ко второму: тот кружку обхватывает обеими руками и за раз выпивает, такое ощущение, чуть ли не всё. А Арсу хочется простого человеческого понаблюдать, но он говорит, чтоб не создавать напряжённых пауз и неловкой тишины: — У меня замашки, как у Бабы Яги совсем: добра молодца накормил, баньку натопил, спать только не уложил ещё.

— Да ладно, для Бабы Яги ты слишком молодой, — Антон вот в открытую по нему оценивающим взглядом пробегается и заинтересованно спрашивает: — А сколько тебе, кстати?

— Такое спрашивать неприлично.

— Это у женщин неприлично.

— А, может, ты многого обо мне не знаешь, и я только недавно из Таиланда вернулся.

— Так там же наоборот: не женщины в мужчин, а мужчины в женщин больше, — протестует парень, и Арса искренне улыбает его наивная настойчивость. — Ну так сколько?

— Ну допустим двадцать шесть.

— Здорово, — что в возрасте Арсения такого «здорового» — непонятно, но Антон постепенно растормаживается, уже не прячет ни взгляда, ни улыбки, в которой всё ещё до неловкого много смущения, но напряжение в воздухе тем не менее тает одновременно с сахаром в чужой кружке чая. — А мне двадцать четыре.

— И как же ты в двадцать четыре года умудрился без зонта на улицу вылезти? — у Арса нет ни цели, ни желания обвинять, да и он Антону ровным счётом никто, чтоб ворчать о ненадетой шапке и невзятом зонтике, но узнать, как это лопоухое чудо оказалось под козырьком его парадной, правда хочется. Арсений, конечно, на рассказе не настаивает, но намекает максимально прозрачно.

— Да это вообще по-тупому вышло, — Антон жмёт плечами и задумчиво поджимает губы, глядя куда-то в стол. — Я в Питер-то приехал буквально неделю назад, сегодня должен был на собеседование пойти, чтоб на работу устроиться, но там офис где-то во дворах, и я как-то потерялся совсем.

— А навигатор?

— Вот я по навигатору сначала и шёл, а потом телефон вырубился. Айфоны же, сука, малейший холод — и всё, — из Антона так и рвётся обида вперемешку с раздражением, а Арсений усмехается и кивает: он, пока пауэрбанк не купил, тоже от этой вечной проблемы завыть был готов. — Я попробовал сам найти потом, но забрёл в какие-то ебеня… Ничего страшного, что матерюсь?

— Ебашь, — лаконично отвечает Арс, припомнив надпись на носках, и Антон расслабляется уже, кажется, окончательно, чуть сползая по стулу вниз.

— Так вот, ты прости, что я твой район ебенями назвал, но я вообще топографический кретин, так что для меня всё, что не центр, это сложно, ещё и только переехал, — в своей активной жестикуляции, которой Антон, видимо, неосознанно сопровождает чуть ли не каждое слово, он чуть кружку на пол не смахивает, но Арс, протянув руку, чуть придерживает его за локоть, и Антон, тормознув на пару секунд, всё-таки отодвигает недопитый чай подальше от края. — А потом начался дождь, и всё, пиздец. Я не знаю, где нахожусь, на совещание опоздал и даже не могу об этом оповестить, зонта нет, ну я метался, метался, а потом просто у ближайшего подъезда переждать решил, чтоб хоть какая-то крыша.

— И так бы и стоял там, пока дождь не закончится?

— Ну, дождался бы, когда хотя бы не так сильно будет идти.

— А я тебя ещё вовремя подобрал, значит, — Арс замолкает, и пауза на кухне будто в подтверждение наполняется шумом разошедшегося ливня и ветра, путающегося в оголённых ветвях деревьев. — Слышишь?

— Слышу.

И снова тишина, прерываемая только шумом за окном и тихим гудением холодильника. Антон покачивает кружку с остатками чая в своих руках и изредка кидает быстрые взгляды на открытую шоколадку, но так и не берёт, а Арсений, мимо которого это стеснение не проходит, сам отламывает несколько квадратиков, оставляет себе один, а остальные протягивает парню. Как будто зверёнка маленького с рук кормит, ей-богу, и вроде бы Антон принимает наконец эту несчастную шоколадку, но всё равно несмело, словно в любой момент его могут обвинить в воровстве, и это одновременно умиляет и печалит — получается, Арс не излучает доброжелательность и гостеприимность?

Он вообще не понимает, что Антон сейчас испытывает. Очевидно, конечно, что стандартное «чувствуй себя, как дома» здесь не прокатит, и сам Арсений вряд ли был бы таким уж смелым и раскрепощённым, сидя на кухне у незнакомого человека, спасшего его из максимально глупой ситуации, в которой взрослому оказаться даже слегка стыдно. И он улавливает эти качели в чужих жестах, голосе, поведении — от расслабленности и шутливости к скованности и неловкости, а потом обратно, и понять, какое из этих состояний более настоящее, едва ли представляется возможным. Можно, пожалуй, только повлиять, и Арс искренне хочет Антона увлечь, чтоб ему комфортнее было, но в голове по закону подлости только обезьяна с тарелками и перекати-поле, наматывающее вокруг неё круги.

Может, предложить ему фильм посмотреть? Звучит, как заход на секс, и Арсений, в общем-то, не то чтобы против, но лучше всё-таки подумать ещё, чтоб двусмысленность идеи заранее обрубить на корню. В карты попробовать вдвоём? А на что — на интерес? Кстати, гадает на них Арсений даже лучше, чем играет, у девочек в лагере в своё время алгоритм подсмотрел и до сих пор помнит, но вряд ли стоит с таких в прямом и переносном смысле козырей идти. В остальном горшочек вообще не варит.

— Хочешь, пиццу закажем? Ты любишь пиццу? — предлагает он после мозгового штурма почти жалобно, и Антон резко поднимает глаза, задумчиво поджимая губы в размышлениях, и даже не подозревает, что уже самим этим фактом даёт Арсу неплохой такой шанс хоть за что-нибудь зацепиться.

— Люблю, вообще-то, но давай не будем? Мне доставщика жалко, там же на улице ад лютый, — попытка идёт крахом, но такая эмпатия к людям удивляет, умиляет и даже восхищает немножко: Арсений вот вообще не подумал, а теперь и сам, складывая два и два, решает, что в такой ливень заказывать что-то не самое необходимое, тем более не от большого желания, бесчеловечно. А Антон, наверное, постояв под дождём, пропитался сочувствием ко всем, кого постигла такая же участь, или он по жизни такой внимательный? Плюс один вопрос ко многим интересующим, которым не суждено быть заданными, а Антон вот свои задаёт по мере поступления: — Слушай, а какой у тебя телефон?

— Айфон, — хотя хочется начать диктовать восемь-девятьсот, чтоб после этого вечера они друг у друга не потерялись.

— А можно тогда у тебя телефон зарядить? — Антон на глазах светлеет, а Арс, наоборот, даже сникает немножко. Вот здорово было бы, если б они так в диалог ушли, что и про время забыли, и про дождь, и друг друга бы узнали лучше, но, как в песне, видно, не судьба, видно, нет любви.

— Да, пойдём, — Арс кивает с улыбкой, не выдавая накатившего осознания, как всё это ненадолго, встаёт из-за стола, указывает на выход из кухни и ведёт в другую — и единственную, в принципе — комнату, где и живёт. — Так, зарядка у меня там, за диваном, тянуться надо, давай я поста…

— У тебя есть пластинки? — Антон, не дослушав и даже не дав договорить, застывает у шкафа, через стекло касаясь полки, на которой Арс устроил единственную эстетичную в этой квартире композицию из нескольких виниловых альбомов.

А он ведь даже и не вспомнил. Не проеби только, Арсений, не проеби.

— Да, и проигрыватель тоже, — он становится рядом с Антоном, но чуть позади, за плечом, и снова ловит это необъяснимое ощущение маленькости — Антон, наверное, два метра ростом, а то и больше, иначе почему Арс, никогда подобного чувства не знавший, сейчас самому себе кажется полторашкой?

— Это ж офигенно, — Антон поворачивает голову, и в его глазах самые настоящие искры — такие солнечные в дешёвом жёлтом свете ламп, что от резких контрастов собственные глаза режет. Конечно, они же у Арса чувствительные — и сам он, на самом деле, не меньше. — Включишь что-нибудь, пожалуйста?

— Ну давай посмотрим, — Арсений мягко отстраняет Антона, чтоб открыть дверцу, и сгребает всё в одну стопку, плюхаясь вместе с альбомами на диван. Антон падает рядом, с истинно-детским интересом разглядывая их и с лёгким неверием трогая картонные обложки. — Ты какую музыку слушаешь?

— Больше рэп, но на виниле это, наверное, странно, да? — и Арс в который раз цепляется за его глаза, потому что просто не может не: круглые такие, зелёные, живые, настоящие зеркала души, как о глазах всегда говорят, поют и пишут, и каждую эмоцию Антона можно в них прочесть, как в открытой книге. Рассматривать их неловко и неудобно, но хочется до жути, и Арсений то и дело замирает, вглядываясь куда-то вглубь, но не позволяет себе тратить на гляделки больше, чем пару секунд. А Антон то ли не замечает, то ли не против, и сам взгляд не уводит, как будто рассматривает тоже — так это всё странно, но внутри отдаётся лёгким покалывающим трепетом.

— Ну почему? Я видел виниловые рэп-альбомы, — отмирает он и, сам же начав игру, проигрывает, опуская взгляд вниз, к пластинкам, и раскладывает их обложками вверх, чтоб было видно все. — Правда, у меня у самого нет.

— Да ничего страшного, это я так, к слову сказал. Вот ты бы что посоветовал? Атмосферное какое-нибудь, прям виниловое, — спрашивает Антон, хотя перед ним всё разложено, и стоит ему лишь пальцем указать — Арсений согласится и пойдёт включать. Вот ему правда интересно его мнение, или это из вежливости? Но Антон прямо на глазах так загорается, что невольно веришь — всему веришь.

— Я «Продиджи» люблю, но для атмосферы, наверное, — Арс оглядывает свой скромный, и всё же очень разношёрстный набор, вспоминает, в каких обстоятельствах у него появлялись разные пластинки, и улыбается мыслям. Что-нибудь осеннее, дождливое? Или, наоборот, солнцем и позитивом веющее? Арсений усмехается, отодвигая подальше злосчастный «No roots», который ему друзья подарили чисто из-за локального мема, и, прищурившись, поднимает пластинку незаказанной из-за дождя, но тем не менее любимой «Пиццы»: — Вот эту можно.

— Ой, они кайфовые, давай, — улыбается Антон, согласно кивая, и Арс расслабляется, окончательно убедившись в правильности выбора.

— Проигрыватель сюда поставим?

— А он тяжёлый? Удобно принести?

— Ну, у меня же не граммофон с трубой, так что нет, — Арс встаёт с дивана, с той же полки достаёт стилизованный чемоданчик, внутри которого, конечно, не самая качественная, но всё же правда классная конструкция, и несёт к Антону, который уже по-хозяйски собирает в аккуратную стопочку ненужные альбомы и ровняет её по краям. — Ты не слушал никогда?

— Не-а, — Антон восхищённо наблюдает за тем, как Арс открывает проигрыватель, и даже говорить начинает тише, умилительно взволнованным шёпотом: — А на нём можно песни переключать?

— Подожди, сначала диск поставим, — Арсения тянет по-доброму усмехнуться и потрепать волосы, которые вьются очаровательными кудряшками, но он только аккуратно, чтоб не заляпать пальцами, достаёт из упаковки пластинку, придерживая за края и устанавливая её на опорный диск. — Смотри, вот эта лапка — это тонарм, — объясняет по ходу действия Арс и чувствует такое внимание, что даже немного смущается, но виду не подаёт и продолжает: — Нужно его переместить так, чтоб игла над диском была, а потом кнопку нажать, и она сама опустится. Хочешь?

— Да, — Антон заворожённо тянется рукой к кнопке включения, а Арсений смотрит на него и не верит, что вполне себе взрослый мужчина может настолько сильно восхищаться таким мелочам. Хотя сам он, конечно, тоже от радости чуть ли не визжал, когда накопил на проигрыватель, и каждый альбом из тех, что у него есть, готов поставить на вечный повтор. Интересно, он так же со стороны выглядит, когда чему-то удивляется или радуется, как Антон сейчас?

Наверное, всё же не дотягивает — парень-то превращается в мультик наяву, и за его реакцией, как и за тем самым мультиком, очень хочется наблюдать.

Арсений, аккуратно перехватывая его за запястье, помогает найти то место, где начинается первая песня, и Антон этому прикосновению не сопротивляется — наоборот, будто увереннее становится, но всё с таким же трепетом тянется к нужной кнопке. Здесь механизм простой, так называемый «всё в одном», чтоб даже чайник разобрался, здесь не поменяешь детали на более крутые и мощные, потому что всё встроено, но Арсу и скромного уровня с лихвой достаточно — атмосфера всё равно непередаваемая создаётся, когда музыку включаешь не с телефона, а с винилового диска, и не в крутости звука, на самом деле, всё дело.

Пластинка начинает играть песню про фары, открывая ею альбом «Кухня», а Арсений зеркалит чужую улыбку, такую искреннюю, восторженную и счастливую, что ему, несмотря на бурю за окном, тепло.

— Так здорово, — с забавным неверием шепчет Антон, будто боясь песню перебить, и прикрывает глаза, покачивая головой в такт. — Я слова вроде не помню, а всё равно как будто всё знаю, вот как это так работает?

— Не знаю, — жмёт плечами Арс и ловит себя на том, что он, в общем-то, тоже находит где-то внутри строчку за строчкой, которые просто так, если б спросили в обычной жизни, ни за что бы не вспомнил. Как-то это, наверное, объясняется, с точки зрения биологии или психологии, неважно — просто легко и кайфово, а ещё подпевать хочется, пусть петь он и не умеет.

Антон тоже не умеет, и это прям слышно, но то ли не стесняется, то ли забивает на это, и ко второму припеву Арсений уже различает его тихое соло. Усмехается краешком губ и вскоре присоединяется сам, потому что… а почему бы и нет? Они друг друга почти не знают, чтоб иметь смелость по-дружески стебать, и узнают, пожалуй, вряд ли, чтоб потом припоминать, как в первую встречу позорно и фальшиво подвывали на пару. Всё это останется в моменте, и Арс его ловит, переставая закидывать себя вопросами о том, что делать дальше.

— Арс, а вот он дорого стоил? — собственное имя звучит из антоновых губ расслабленно и как-то правильно, что ли, и Арсений на секундочку тормозит, но не более, чем на секундочку.

— Я за десятку брал, но те, что получше, в основном от тридцати и выше. Мой больше декоративный, знаешь, стерео-систему из него не сделаешь.

— За десятку… — Антон задумчиво поднимает взгляд к потолку и откидывается на спинку дивана — Арсений делает то же самое. — Ну, я примерно так и предполагал.

— Хочешь тоже купить?

— Спроси меня об этом как-нибудь через год, — усмехается Антон, поправляя чёлку, а Арс отмечает для себя обилие колец на тонких пальцах. — Мне бы для начала хоть на работу устроиться, чтоб за квартиру платить, а потом уже буду всякими штуками уютными заниматься.

— А ты откуда переехал, если не секрет?

— Из Воронежа, — Антон это заявляет с такой гордостью, что Арсений даже верить начинает, что быть земляком котёнка с улицы Лизюкова — это настоящее достижение. — Я его люблю очень, но сам понимаешь, всё на деньгах крутится. Вообще в Москву планирую, если всё будет хорошо складываться, а пока здесь.

— А Петербург тебя чем не устраивает? Здесь тоже зарплаты неплохие, — в Арсении просыпается невольный патриотизм, хотя ему ли так говорить, родившемуся и прожившему почти всю свою сознательную жизнь в далёком Омске, но ведь Антон об этом не знает — значит, можно и за Питер заступиться.

— Да банально погодой, — и будто в подтверждение парень шмыгает носом — Арс, не сдержавшись, прыскает с этого неслучайного совпадения, и Антон улыбается тоже. — Я по жизни мерзлявый, буду здесь с вечной простудой валяться.

— А я тебя, мерзлявого, с босыми ногами оставил? Ужас, — и Арсений вроде полушутливо это говорит, но переживает немного всё равно: тут даже с крепким иммунитетом после прогулки под таким ливнем простудиться немудрено, а Антон до нитки вымок, так ещё и склонен легко заболевать. — Достать тебе носочки?

— А у тебя они однотонные или прикольные какие-нибудь? — заинтересованно склоняет голову Антон и, что самое важное, почти не смущается и не отпирается — Арс внутри себя ликует.

— Сейчас самые прикольные найдём, — обещает Арсений и сползает с дивана — благо, комната в квартире всего одна, и никуда идти не надо.

Забавно, кстати, что разговорились они только тогда, когда решили музыку послушать — Арс замечает это лишь теперь, копаясь в ящике и перебирая варианты, когда снова слышит из-за спины под старые добрые хиты чужое тихое пение. Песни играют негромко, скорее фоново, но чем больше Арс вникает в тексты, о которых раньше и не задумывался как-то, тем сильнее проникается атмосферой чего-то до боли домашнего, и в мелодии так и сквозят ноты ностальгии. Вместе с дождём и таким случайным знакомством это даёт особую романтику, даже не в любовном смысле этого слова, а просто — Арсу нравится само ощущение того, как он из неловкости и смущения погружается в размеренное и тёплое спокойствие, разливающееся под кожей парным молоком.

Антон тоже расслабляется, это чувствуется, и, может, Арсений это себе надумывает, но он мало с кем в жизни так быстро находил контакт. Конечно, и в обстоятельства такие он не попадал, но, если всё же задуматься: вот он пригласил к себе спасаться от дождя совершенно незнакомого парня, как первого встречного из сказок, и сделал это просто из доброты душевной, а вот они уже вместе слушают «Пиццу» на виниловом проигрывателе, разговаривают о жизненных мелочах, находя их из ниоткуда, и Арс ищет ему самые прикольные носки из своей коллекции. С чужими людьми песни «Пиццы» не слушают и любовь к дебильным принтам на носках не разделяют, а Антон вроде как и чужой, но необъяснимо и удивительно чувствуется своим человеком — как никто из тех, кого Арсений годами знает.

— Вот, с голубями есть, нравятся? — Арс останавливает свой выбор на симпатичных розовых носках с курлыком, не то чтобы тёплых, но и не тонких всё же, чтоб можно было хотя бы по минимуму согреть ноги — Антон, умилительно смешно отрываясь от своих диванных танцев под «Надежду», с благодарным кивком принимает их из протянутой руки.

— Ну прям приколдесс, — и видно, что уже хочет надеть их, но в Арсении резко что-то торкает, и он снова за запястье перехватывает — теперь уже не ради того, чтоб направить, а ради того, чтобы остановить. Антон на него смотрит непонимающе и брови забавно хмурит домиком: — Что-то не так?

— Конечно, не так, — Арс старается звучать убедительно, хотя сам вообще не ведает, что творит и что ему в голову ударило. — Ты же гость, мне надо за тобой поухаживать.

— Это что-то из Золушки уже, — Антон усмехается чуть нервно, и Арсений в этот момент уже готовится провалиться сквозь землю, потому что явно не стоило, но парень отдаёт носки ему обратно и выставляет вперёд ноги свои длиннющие — красивые, кстати. — А если туфелька не подойдёт, ты меня замуж не возьмёшь?

Арсений с такого заявления выпадает резко, и у него глаза округляются почти по-киношному, но он прилагает все усилия, чтобы виду не подать — нельзя поддаваться на провокации, а то потом ещё поверит во что-нибудь, и разочаровываться будет грустно и больно — проходил уже.

— Ну, других кандидатур у меня пока что нет, — удар держать надо, так что Арсений мнётся недолго — дольше просто позволить себе не может, чтоб пауза не превращалась в неловкую и не стирала уже набранный в диалоге прогресс. — А какой у Золушки размер, боюсь поинтересоваться?

— Сорок пятый.

Не вспоминать примету, Арсений, не вспоминать.

Вот дёрнул же чёрт придумать — на деле всё гораздо сложнее, чем на словах. Может, Арс просто втайне надеялся, что Антон покрутит пальцем у виска и откажется? Ну действительно, что это вообще такое — носки ему надевать? Ещё за футфетишиста его примет или в общем за извращенца какого-то, чего бы не хотелось, но неожиданно сам Антон же вгоняет Арсения в ступор, а не наоборот, и тут уже делать нечего, кроме как слова претворять в реальность.

Арсений аккуратно, невесомо почти касается аккуратной худой щиколотки, чуть приподнимая её, чтоб удобней было, и думает, что это какой-то пиздец, не иначе — стоит на коленях перед диваном и перед гостем своим, собственно говоря, тоже, нехилое развитие отношений получается. Только чем больше Арс об этом думает, тем безумнее кажется затея, поэтому он бросает рассуждения и просто сосредотачивается на прикосновениях — в них же нет ничего пошлого, и это всё только грязные дорисовки в голове его крутятся, не более. У Арсения нога немного меньше, но носки по ходу растягиваются под чужой размер и садятся без всяких проблем, только надо будет потом осторожно намекнуть, чтоб вернул — как бы не был Антон ему симпатичен, но носочки с курлыками Арс ему отдавать насовсем не готов.

— Готово, — он не поднимает взгляд вплоть до того момента, пока не поднимается сам, и садится рядом с Антоном, но и тогда тоже осматривает его ноги, а не лицо, чтоб предательски не загореться. — Подошло?

— В самый раз, — Антон ногами болтает, наглядно демонстрируя, что всё прекрасно, а потом вытягивает их, и Арс мельком даже боится, что у него для этих ног пространства в квартире не хватит. А у Золушки, между прочим, размер был самый маленький в королевстве.

Арсений не знает, почему ему вдруг становится важно, чтоб у почти незнакомого парня ноги оставались в тепле. Почему он об этом вообще заботится? Заболеет и заболеет — жалко, конечно, но простуда вроде как к смертельным не причислялась, а всё-таки не хочется. Или это входит в долг гостеприимного хозяина? Так-то Арс никому ничего не должен и даже принимать его был совершенно не обязан, но всё идёт откуда-то изнутри, искренне.

Арсению нравятся фальшивые ноты, чужие ноги в его собственных носках и щенячий восторг от винилового проигрывателя. Он этого не знал давно, привык жить один, изредка встречаясь с друзьями-товарищами, чтоб выпить свободным пятничным вечером, а тут его однушка наполняется другим человеком, и это странно, даже в голове слегка не укладывается, а если вспомнить ещё, каким образом Антон сюда попал, то совсем абсурдным кажется, но, может, это судьба?

Арс не то чтобы верит в звёзды и какие-то всевышние силы, которые определяют, кому и когда на земле встретиться, но некоторые вещи не получается иногда объяснить рациональностью. Слишком много всего должно было в цепочке событий совпасть, чтоб привести именно к такому исходу, а совпадения — штука слишком ненадёжная, чтоб опираться на неё в аргументах, и вот он уже начинает то ли оправдывать, то ли правда верить, что неслучайно всё же. Что надо было так.

— Хочешь вино? — если его мысли имеют с реальностью хоть что-то общее, то такое большое событие просто необходимо обмыть, да и вообще — с вином проще, в нём же истина и, если вдруг что, вина тоже.

— Хочу, — Антон кивает, и Арс, выдыхая, улыбается.

— Тогда я сейчас.

Пока он, удалившись на кухню, ищет бокалы и штопор, чтобы открыть бутылку, из комнаты доносится музыка, приглушённо разливается по квартире до боли знакомыми и родными мотивами из прошлого, и Арсений думает, что он слишком давно не слушал винил, а ведь вот она, когда-то кажущаяся несбыточной мечта, лежит теперь под носом и только и ждёт, чтоб стать частью жизни, но вместо этого пылится на полке, забытая и не такая уж нужная. А Антон стал поводом: поводом открыть бутылку хорошего вина, отложенную до каких-нибудь праздников, поводом поставить виниловый диск, поводом перебрать ещё раз носки с картинками, поводом прислушиваться к шуму дождя за окном и радоваться, когда ливень сильнее. Вообще стал каким-то поводом в одинаковой повседневности, и это теплит грудь, но и как-то горчит от того, что самостоятельно, без внешних факторов Арсений осознать этого не мог.

Даже выпить ещё не успел, а уже в философию несёт. А его ведь с пары бокалов обычно развозит, и подумать страшно, что он тогда начнёт нести уже в открытую, но вот же вывод — жить надо моментом, и в моменте этом брать всё. Арсений вот берёт открытую бутылку и бокалы.

— Бля, вот стоило мне только переехать в Петербург, — Антон в комнате встречает его усмешкой на губах, — А тут уже вино, пластинки виниловые, дождь и местная аристократия, десять клише из десяти.

— Думаю, это отличный повод выпить, — склоняет голову Арс, ставя бутылку на комод рядом с диваном, туда же переставляя проигрыватель, чтоб ненароком не задеть и не облить не дай боже, и разливая красное полусухое. А Антон его назвал местной аристократией — это приятно.

— Ну тогда за питерскую романтику, — принимая бокал из рук Арсения, Антон приподнимает его в воздухе, и Арс зеркалит этот жест с синхронной точностью, усаживаясь рядом на внезапно тесном диване.

Тост хороший, музыкальное сопровождение и собутыльник — тоже.

Капли дождя стекают по оконным стёклам, капли вина лёгкой кислинкой оседают на губах, диск крутится по оси, и это кажется даже чем-то волшебным: как из-под обычной иголки может появляться музыка, как шероховатости виниловых дорожек могут превращаться в мелодию? Всё-таки удивительные штуки иногда люди придумывают, и Арсений не знает, кого благодарить за создание винилового проигрывателя, но мысленно признаёт этого человека, кем бы он ни был, гениальным. Благодаря ему он может сейчас сидеть, наслаждаться песнями и притопывать ножкой в такт, и всё это — вместе с Антоном. Здорово же.

Арс смотрит на него сквозь призму бокала, чтоб не так сильно палиться, но постепенно становится в этом плане раскованнее и рассматривает уже практически в открытую — наверное, потому что сам Антон точно так же рассматривает его, и в те моменты, когда они взглядами сталкиваются по всем правилам дешёвых мелодрам, отводить глаза Арсений просто не хочет, продолжая разглядывать, только теперь уже не мягкие кудри, не запястья тонкие, украшенные браслетами, и не ключицы, чуточку выглядывающие из-под ворота футболки, а глаза. Алкоголь подсказывает, что в них есть что-то очень весеннее, травяное, тёплое, и Арсу так нравится об этом думать, что он даже улыбается уголком губ.

И Антон улыбается тоже. Почему они друг с другом, как грёбаное зеркало?

— Надо придумать новый тост, — задумчиво говорит Антон, облизывая приоткрытые губы, и Арсения от одного лишь этого вида безбожно размазывает, потому что, ну… Выглядит как пиздец, на деле — пиздец тоже. — За знакомство?

— Это слишком скучно, — Арсений включает все свои акробатические навыки, чтоб, не вставая с дивана, дотянуться до бутылки, и максимально гордо перехватывает её за горло, когда получается. А почему бокалы так быстро оказались пустыми, он же вроде только пару глотков сделал? Впрочем, не столь важно — важно придумать тост. — Давай тогда лучше за дождь.

— Я из-за него возможной работы лишился, — усмехается Антон, но, кажется, почти без сожаления.

— Может, там начальник — тиран, держит работников без еды и воды в тёмном подвале, а тебя природа от смерти спасла.

— Я так промок, что чуть не сдох.

— Значит, я спас тебе жизнь.

— И я теперь вечно буду перед тобой в долгу?

— До тех пор, пока сухая погода не разлучит нас.

— Ну за дождь так за дождь, — закольцовывая вывод, провозглашает Антон, и Арсений совсем немножко позволяет себе додумать, что за дождь они пьют, потому что, пока он не закончится, они будут сидеть здесь, слушать «Пиццу» и пить вино, и Антон, может быть, тоже не хочет, чтобы этот вечер делился на две разные стороны.

Рано или поздно придётся отпускать, даже если не хочется, но пока им по пути: одна комната, один диван и одна степень опьянения.

Арс не то чтобы дуреет от выпитого, но ощутимо плывёт, размякает и начинает искать прикосновений, растворяя желание в вине и невинности: ненавязчиво касается своим бедром чужого, ёрзая на диване, чтоб стать ближе, и легонько носком пинает щиколотку Антона, чтоб привлечь к себе внимание. Он со своей стороны отвечает тем же, Арсений применяет тактику лучшей защиты — нападает, и эта потасовка, по зрелищности своей не достойная даже дырки от бублика, заканчивается тем, что Арс просто внаглую забрасывает ноги на колени Антона. А он не сопротивляется — он вообще, кажется, не сопротивляется ни одному шагу навстречу, но вот вопрос: только ли позволяет или ловит кайф тоже? А ведь у Арсения нет никаких оснований полагать, что он даже хотя бы немного бисексуален — впрочем, обратных аргументов нет тоже, так что он продолжает постепенно завоёвывать пространство уже не только близко, но и практически прямо на нём.

— А о чём ты мечтаешь? — Арса тянет на откровения и философию, и он уже в мыслях даже составляет собственное рассуждение на эту тему, но послушать Антона ему правда интересно.

— Чтоб хуй стоял и деньги были, — тот только усмехается в ответ, и Арсению хочется обиженно ножкой топнуть, потому что он, вообще-то, серьёзно, но ноги заняты тем, что лежат на чужих ногах, и терять это выгодное и удобное положение Арс совершенно не намерен. — Или мечтать надо только о чём-то, чего сейчас нет? Тогда только чтоб деньги были.

— Получается, что одна мечта уже сбылась? — Арсений боится идти по этой тонкой грани, но и на месте стоять никак не может, потому что интерес, насколько далеко они могут зайти, манит, как мотылька на свет.

— Вроде того, — и от тона его голоса хочется позорно завыть, потому что смущает и притягивает одновременно. А это прямо сейчас? Или сейчас, которое в общем — в настоящем промежутке жизни? Уточнять Арс, конечно же, не будет, но Антон вроде и сам понижает градус: — Теперь буду мечтать о граммофоне.

— Граммофон — это с трубой, а у меня виниловый проигрыватель.

— А я вот буду мечтать о граммофоне, — Антон по-детски показывает язык, и это так резко контрастирует с теми неоднозначными фразами, которые он произносил буквально за секунду до этого, что полупьяный мозг Арсения отказывается такие переходы воспринимать, а Антон ещё добавляет, припоминая арсов доёб: — С трубой.

— Звучит как тост, — и Арсений, как последний алкоголик, воспринимает как тост примерно девяносто процентов сказанного, но почему нет? Такими темпами бутылки не хватит, потому что бокалы они осушают с какой-то подростковой жадностью, но с хорошим человеком грех не выпить. — За мечту?

— И за трубу граммофона.

Стекло тихо звенит, когда бокалы сталкиваются друг с другом, а Арсений расслабляется и даже не думает о том, насколько он обнаглел — откидывается на подлокотник, прикрывает глаза и сгибает одну ногу в колене, поглаживая носком антоновы ноги в опасной близости от бёдер. И оправдывает себя тем, что вообще и не он это всё начал: если бы Антон дал хоть малейшим образом понять, что ему такая близость неприятна, Арсений остановился бы на любом из этапов и может быть даже на диван бы с ним не садился рядом, чтоб не доставлять дискомфорта, а устроился бы где-нибудь на ковре, облокотившись спиной о шкаф, и прекрасно бы там себе сидел без всяких поползновений в его сторону. Но Антон одной рукой двигает арсовы ноги на своих коленях поближе к животу с таким видом, будто совершенно ничего необычного не происходит, и сомнения не то чтобы прям совсем пропадают, но значительно рассеиваются.

Пластинка начинает играть «Оружие», и Арсений расплывается в улыбке — если говорить о самых добрых и тёплых песнях, которые когда-либо существовали в его жизни, эта определённо будет на первых местах рейтинга. Красиво, мелодично, плавно, и Арс, конечно, живёт не в песне Сюткина, но песня плывёт, сердце поёт. Он задумчиво покачивает в руках бокал, забывая о том, что по правилам этикета держать его надо за ножку, чтоб вино не подогревалось, но так плевать — он смотрит на Антона, на его профиль, а тот, прикрыв глаза и улыбнувшись, раскрывает губы в такт словам, но вслух не поёт.

Как будто это что-то не про громкость, а про внутреннее состояние, и Арс с ним в этом очень солидарен.

— Давай вернёмся хотя бы до восьми, — эту строчку Антон пропевает вслух, и Арс тихо хихикает — у них так не получилось, но парень внезапно становится серьёзнее: — А точно ничего страшного, что я так у тебя задерживаюсь?

— Если бы я этого не хотел, то давно уже заказал бы тебе такси… зеленоглазое, но не заказал же — и, кстати, не потому что денег жалко, — качает Арс головой и делает очередной глоток, а Антон прячет те самые зелёные глаза, взятые за прообраз, улыбается краешком губ, а потом просто берёт и начинает рисовать кончиками пальцев что-то незамысловатое от икр до самых ляжек.

Арсений в этот момент безумно жалеет, что так и не переоделся в домашнее — был бы он сейчас в шортах, эти прикосновения можно было бы ощутить прямо на коже, а не сквозь ткань, а его джинсы с рваными коленками немного дают почувствовать тепло чужих пальцев, но в том и дело, что немного, а немного — это слишком мало.

И, в общем-то, к чёрту всё: они пьяные и проявляют друг к другу внимание, причём, кажется, очень даже взаимно. И антоновым смертельным оружием, видимо, сам Арс себя убил, что бы это не значило, но ведь в песне поётся именно так, а Арсений ей в этот момент доверяет, как непреложной истине, и ему всё нравится. Могло же так сложиться, ну правда? Чудеса. Не те, что на виражах, но Арсу то ли от алкоголя, то ли от мягких поглаживаний, то ли просто от всей атмосферы нехило начинает голову кружить, и он медленно съезжает по подлокотнику, придвигаясь к Антону жопой и из сидячего положения расплываясь в почти лежачее, но это, кстати, вот правда без намёков и двойного дна — возможно, в единственный раз за этот вечер.

Песня про оружие заканчивается, начинается какая-то другая, не очень знакомая и уж точно не самая известная из всего творчества «Пиццы», и Арс даже думает перемотать, но с виниловым проигрывателем он это, конечно, очень здорово придумал, и от мысли приходится отступиться. Они с Антоном молчат, и каждый думает о своём, уже и не особо вслушиваясь в музыку, Арсению в его позе максимально удобно рассматривать его профиль и находить там крошечные, едва заметные редкие родинки, и одна из них на самом кончике носа — и на самом кончике выдержки Арсения в этот момент.

Антон такой красивый. И тёплый. И как будто родной. И совсем неважно, что познакомились они от силы час назад, ну или около того — пьяный Арс не силён в интуитивном определении времени и просто плывёт по его течению.

— А мы никогда не виделись с тобой раньше? — задумчиво спрашивает Арсений, и надеется, что сейчас, как в кино, перед ним появятся кадры флешбеков, объясняющих, почему с этим человеком стало так комфортно за ничтожно жалкий период рядом.

Антон поворачивает голову, своими добрыми травяными глазами смотрит сверху-вниз и чуть сжимает его коленочку.

— Не знаю. Ты когда-нибудь был в Воронеже?

— Ни разу, — честно признаётся Арс и решается даже открыть одну из самых страшных тайн своей аристократической голубой крови: — А ты в Омске был?

— Не-а… А должен был?

— Да никому ты ничего не должен, — отмахивается Арсений, но эта наивная простота его всё равно не устаёт восхищать. — Я просто оттуда, а в Питер в девятнадцать переехал.

— А выглядишь, как коренной петербуржец, — Антон улыбается, слегка неверяще прищуриваясь, как будто в попытках понять, граф ли Арсений в седьмом колене и белом калении или просто мамин сибиряк. В принципе, сам он себя ощущает где-то между. — Получается, мы прям нигде больше не могли встретиться?

— Только если во снах, — Арсений изгибает губы в подобие ухмылки, надеясь, что это выглядит, как флирт, а не как будто у него лицо перекосило, а Антон просто улыбается и качает головой, поправляя кудрявую чёлку.

— Я сны, кстати, вообще не помню, так что пролетаем.

— Про-летаем… по-летаем… — Арс не думает, прежде чем говорить, и не думает вообще, просто вслух доставая откуда-то изнутри эти глупые ассоциации и сходу их выдавая: — Полетели сквозь окна, занавешенные дождём, чтобы ты не промокла, я буду твоим плащом.

— Бля, я никогда не думал, что можно вспомнить Киркорова под песни «Пиццы», — Антон сквозь смех выдавливает это не по-мужски фальцетным голосом, а Арс тоже сыпется, но ещё любуется им и его заливистой реакцией, и мимолётом в голове проносится, что таких людей в жизни он никогда ещё не встречал.

Но всё ведь правильно — в припеве очередной песни есть строчки про майку от La Costa, а брендовость и Киркоров точно где-то в одном русле плавают. Несочетаемое тоже может сочетаться, и вся эта ситуация — живой тому пример, а Арсений плывёт, плывёт, плывёт… На фоне уже доигрывает песня про маму, и он очень надеется не забыть потом позвонить ей, потому что сейчас все его мысли только о том, кто сидит напротив, и это, может быть, любовь с первого взгляда, как в самых романтичных сказках.

Арсений слышит мотивы «Парижа», особенно им любимого, и выплывает из своей задумчивой полудрёмы, буквально подрываясь и чуть не вписываясь в чужой лоб — на лице Антона непонимание и, если выражаться некультурно, но предельно точно, лёгкий ахуй. Но у Арса идея горит и туманит рассудок, заполняя собой всё внутри, ему же всегда этого хотелось, и разве будет в жизни ещё такой шанс: дождь за окном, виниловый диск в проигрывателе и абсолютно новый человек, с которым сама судьба свела, не иначе? Если сейчас он не осуществит эту мечту из задворок сознания, то никогда себе не простит.

— Потанцуем? — и тянет Антона за руки, заставляя с дивана подняться и утягивая на середину комнаты.

— Что, даже чай или кофе перед этим не предложишь? — и в улыбке на его губах света столько, сколько просто физически не бывает — Арс плавится, как свечка, но загорается только сильнее и укладывает руки ему на плечи.

— Нет, я хочу танцевать… не говори ничего, сейчас припев, — просит заранее, почти прикладывая палец к его губам, и Антон кивает, обнимая за талию. Это было предсказуемо, Арс сам к этому вёл, но почему от этого простого жеста аж мурашки по коже проносятся?

Он тычется лицом в его плечо, пряча лёгкое смущение, и начинает перетаптываться на месте так же дурацки, как на школьных дискотеках, хотя танцевать вроде умеет и любит. Но это же не про то, чтобы выпендриться, не про то, чтобы выиграть бальный турнир с истинно акробатическими комбинациями, не про то, чтобы что-то доказать, хотя Арс грешит этим по жизни, но только не сейчас — сейчас сам Антон прижимает его к себе ближе, и они даже не кружатся, а стоят на одном месте в этом подростковом медляке, но чувства от него через край.

Арсений слушает песню и находит в словах, которые давно знает наизусть, что-то новое. Арсений слушает сердце, и в нём что-то новое тоже трепетно отзывается. Арсений слушает чужое дыхание, чуть неровное и сопящее, чувствует его на своей макушке и жмётся, пропадая в объятиях от и до. Ему так хорошо, господи, ему очень тепло, а Антон ещё и пахнет его гелем для душа, как будто он у них один на двоих.

Не весна льётся каплями с крыш, а осень, и заливает не Париж, а Питер. В их реальности всё даже правильнее.

Арсений не хочет, чтобы музыка заканчивалась, мерно качается вместе с Антоном ей в такт на проигрыше, который ведёт к последнему припеву, и он знает, что песня эта в альбоме последняя — а дальше что? Когда доиграет винил, когда опустеет бутылка вина? Он боится думать, цепляется за Антона как-то особенно крепко, не желая его отпускать, потому что даже где-то на уровне подсознания понимает, что прерваться всё не может. Ни резким рывком пластыря, ни затяжным и растянутым прощанием — не может.

Он же Антона уже впустил. В квартиру, и, как бы не было сопливо, в душу свою тоже. Арсений поднимает голову, и от взгляда глаза в глаза, от близости, от лица чужого в нескольких сантиметрах его берёт лёгкая дрожь. Лицом к лицу лица не увидать, это безусловно, но Арсений всё равно видит и чувствует достаточно много, чтобы зажмуриться, встать на носочки и вместе с развитием в песне нового припева доломать стены и приникнуть к маняще пухлым губам.

Антон оттолкнул бы, если бы не понравилось, если бы не захотел, если бы от близости мужчины с мужчиной ему было противно, но Антон не отталкивает и даже больше — целует его сам, осторожно и в то же время так заинтересованно и внимательно, как будто сам хотел, но не успел первым решиться. Арсений топит себя в нежности, а не нежность в себе, и держится за его плечи, потому что иначе просто не останется ни единой точки опоры — земля из-под ног позорно уезжает. Сколько чувственности, жажды на пересохших, кислых после вина и обкусываний губах сколько — не передать просто.

Арс очень давно не целовался, но чтобы так, как сейчас — вообще не вспомнит. Он поддаётся, льнёт навстречу, обводит языком контур губ Антона и сталкивается с его языком в своём рту, и вроде обычный поцелуй, даже не самый страстный, но по эмоциям бьёт все вышки, и совершенно неважно, что к этому привело, если привело же, и он сейчас имеет возможность Антона целовать и тянуться, короткими секундами отрыва вдыхая побольше воздуха, к нему за поцелуем снова.

— Ты-то пьяный, а я куда, — его шёпот оседает на губах, Арсений лбом прижимается к его лбу и часто дышит, но надышаться не получается. Хочется возмутиться, что выпивали они оба, но объективно Арса развезло сильнее, а ещё он не хочет сейчас это решать — просто дальше целоваться хочет и молчит, а Антон одну ладонь перекладывает с талии куда-то на шею и тихонько, почти не перемещая пальцы, поглаживает.

Что он, утюг, что ли — почему постоянно гладит, и от этого тепло?

Антон не дожидается ответа на свой вопрос, но тот, кажется, был скорее риторическим, потому больше ничего от расплывающегося в его руках Арсения парень не требует. А Арса правда развозит, щёки пылают от выпитого и от переизбытка чувств, и, возможно, завтра он пожалеет о том, что так кидается на почти незнакомого человека, но… вряд ли пожалеет, потому что сейчас ему очень хорошо, и если воспроизводить в голове всё заново, то только с улыбкой, и не грустить, а ждать новой встречи. Она же будет, да?

— Давай встречаться, — Арс не знает, что несёт, но его уже ничего не останавливает.

Антон смотрит на него, как на дурного, и Арсений, вообще-то, и есть дурной, что может в будущих отношениях сыграть минусом, но привыкнуть и смириться со странностями вполне возможно, правда же? Влюблённые должны принимать друг друга или хотя бы учиться этому, а сегодня Арс влюблён и хочет быть влюблённым завтра.

— Мы же знаем друг друга один вечер, — Антон как будто и не пытается отговорить, но и события не торопит, сходу соглашаясь, и всё же Арс выискивает где-то в глубинах его голоса туманное «да», только боится принимать эту мысль на веру.

— Значит, узнаем друг друга поближе, — звучит, кстати, вполне даже логично, и Арсений искренне удивляется собственным моментальным умозаключениям. Антон вздыхает и задумчиво поджимает губы. — Ты бы хотел?

— Я бы хотел поговорить об этом, когда мы протрезвеем.

— Но ты обещаешь подумать?

— Обещаю.

А песня, кстати, давно уже закончилась, и теперь ничего, кроме тихого сопения, не нарушает тишины. Даже дождь, кажется, не слышно? Арсений с трудом отстраняется и идёт к окну, наваливаясь на подоконник и всматриваясь в темноту — действительно закончился. Получается, всё? Можно со свободной душой отпускать Антона домой? Антон встаёт рядом с ним и тоже в окно смотрит, и снова они мнутся, не зная, что сказать и уж тем более — что сделать.

— Ты, кстати, забыл телефон на зарядку поставить, — напоминает ему Арс, чтобы хотя бы не молчать, и рукой показывает туда, где одиноко торчит шнур из розетки. Своими же руками к финишной прямой всё ведёт.

— Дебил я потому что, — так лаконично и самокритично. Арс бы его дебилом не назвал, потому что Антон кажется интересным человеком, и пусть они и не вели беседы о каком-нибудь современном искусстве или чём-то ещё таком заумном, чтобы себя показать и на размышления другого посмотреть, но есть же для этого куча времени впереди, а пока Антон находит свой телефон и ставит его заряжаться, чуть нахмуренно ждёт, когда можно будет включить, и, закрыв глаза, тихо тянет: — Бля-я-я, ну…

— Работодатели?

— Ага. Могу там больше не появляться, — беспомощно кивает он и тяжело вздыхает. — Нет, я всё понимаю, им нахуй не нужён сотрудник, который на собеседование вообще не явился, время — деньги и все дела, но всё равно обидно.

— Найдёшь что-нибудь ещё, здесь много возможностей, — Арс старается звучать ободряюще, но где-то в глубине души неправильно рад за то, что не получилось, потому что, если бы Антон не потерялся и прибыл вовремя, этого вечера у них бы не случилось. — Выгляди хорошо, улыбайся, будет настроение — тащи, и всё тогда будет.

— Думаешь?

— Уверен.

Антон снова прячет глаза, улыбается с лёгкой кротостью, задумывается, наверное, о чём-то, потому что опять губы свои невывозимые поджимает и кусает, а Арсений опирается на подоконник теперь уже поясницей, повернувшись к нему, и хочет подумать о том, что будет дальше, но себе не разрешает. Это слишком энергозатратно и сложно сейчас, а ещё его немножко ведёт, он разморён и хочет растечься где-нибудь у Антона в руках до самого утра, не разговаривая, а просто чувствуя его рядом. И целуясь, да.

Жаль, что возможностей действительно много, но эти желания в их число не входят.

— Арс, а какой у тебя адрес? Я такси себе вызову, — осторожно спрашивает Антон, и Арс диктует номер дома и улицу, а на душе медленно, но верно бабочки превращаются в скребущих кошек. Антон внимательно набирает это всё в телефоне и, неловко переминаясь, спрашивает снова: — Я тогда твои вещи в ванной оставлю?

— Да, конечно, — и Антон, кивнув, что понял-принял, уходит переодеваться обратно в своё, возможно, не до конца даже высохшее, но на оставленном гореть экране телефона светится надпись о том, что машина подъедет примерно через семь минут, и Арс уже ничего не может с этим сделать, поэтому идёт в коридор, облокачиваясь на стену напротив входной двери. Кроссовки у Антона тоже мокрые, под ними лужа грязная образовалась, но Арсений думает не о том, что надо будет протереть пол, а о том, что наверняка неприятно сейчас будет надевать промокшую обувь на высохшие ноги.

А Антон выходит, и на клетчатой рубашке до сих пор проглядывают в некоторых местах мокрые пятна. Вот если бы он оставался здесь подольше, то всё бы высохло, и даже кроссовки можно было бы просушить.

— Ещё раз спасибо тебе, что позвал, — Антон неловко улыбается, и Арсений, глядя снизу-вверх, чуть улыбается в ответ. — И вообще за всё спасибо.

— За всё пожалуйста.

— Арс, а можно… в щёчку поцелую? — и Арсений в этот момент хочет кричать на весь мир о том, что он не против, чтоб Антон куда угодно поцеловал, и вообще очень сильно за, а тот, приняв молчание и блаженный вид за согласие, тянется к нему и аккуратно, почти невесомо касается щеки губами, ещё и мягко придерживая за плечо. Веки сами закрываются, вместо следа на лице как будто расцветают цветы, и Арс стоит, молчит, потому что ничего сказать не может, и не придумывает просто тех слов, которые могли бы сейчас его внутреннее состояние передать.

Антон возвращается в комнату за телефоном, сверяется с ним, кладёт в карман и надевает куртку, а Арсений хочет спросить, как они потом найдутся, можно ли взять номер телефона или, может, ник в соц.сетях, каких угодно вообще, чтоб связаться там, ведь они, кроме имён, ничего и не знают, но почему-то продолжает молчать. Мозг, затянутый пьяной пеленой, подсказывает, что, если судьба свела их один раз, то сведёт и второй, хотя это так не работает, но хочется включить романтического героя и отдаться её воле. Вот об этом Арс пожалеет точно, будет судорожно искать всех возможных Антонов по всему Санкт-Петербургу, но сам Антон инициативу дать свои контакты или взять его собственные не проявляет, и Арсений то ли из глупости, то ли из гордости не подрывается тоже.

Может, Антону всё это вообще не надо. Может, он просто пьяный натурал, убеждённый, что один раз — не пидорас. Кто знает? И такие в жизни Арсения были, но Антон всё равно не кажется одним из них.

— Ну, до встречи? — и это «до встречи», не подкреплённое на деле абсолютно ничем, всё равно вызывает у Арса внутри трепетные искры веры в это.

— До встречи… А ты помнишь, что обещал?

— Помню, — кивает Антон, и Арс сам открывает ему дверь, взглядом провожая до тех пор, пока тот не скрывается, спускаясь по лестнице этажами ниже.

Он возвращается в квартиру, убирает сложенные Антоном аккуратной стопочкой вещи в шкаф, допивает вино с меланхоличными раздумьями о жизни и вытирает мокрые лужи в коридоре. Ему завтра на работу, и хоть бы голова на утро не раскалывалась, хоть бы на утро всё хорошо было — во всех смыслах и тайных надеждах.

Но на утро Антона ожидаемо нет — ни в квартире, ни в телефоне, нигде никаких весточек, и Арсению стоило быть к этому готовым, но он всё равно чувствует себя разбито, спасаясь крепким чёрным кофе от тяготящего внутри чувства брошенности. Интересно, что было бы, если б они вчера не только поцеловались, но и переспали? Изменило бы это ход событий? Может, тогда Антон остался бы на ночь? Но он мог бы тихо уехать утром, и тогда Арс бы даже не попрощался, а это гораздо обиднее, и в общем всё сложилось даже неплохо — так, что можно рассказывать эту историю потом в компании и заливать улыбку с нотками горечи каким-нибудь другим вином. Не тем, что они с Антоном пили вместе.

Арсений старается отвлекать себя работой, коллегами, чем угодно, по пути домой заскакивает в кофейню, где ещё долго любовно гладит живущего там кота, оставляет чаевые улыбчивой девочке-бариста, а потом видит под козырьком парадной парня со скромным букетиком хризантем, и всё переворачивается в нём с ног на голову.

Это же слишком волшебно, чтобы быть реальностью, но Антон улыбается и мерзляво топчется у подъездной двери, шмыгая заложенным носом.

— А я номер квартиры не знаю, — без предисловий начинает он, когда Арс подходит ближе и останавливается напротив. — Решил здесь ждать.

— А если бы дождь пошёл? Сегодня по прогнозу обещают, — Арсений усмехается и принимает букет из его рук — цветы красивые, только их надо поскорее от холода спасти, как самого Антона вчера.

— Ты говорил, что я могу оставаться, пока дождь не закончится.

— Я вчера так говорил.

— А сегодня?

— А сегодня ты хитрый жук и шантажист.

— Ну я же вижу, что тебя цветы подкупили, — Антон довольно улыбается, а Арсений даже уже не отрицает, с интересом наблюдая за парнем. — Кстати, я подумал, и… ну, было бы здорово попробовать.

— Я обниму тебя, когда мы зайдём в квартиру, а то здесь люди могут не понять, — Арсений снаружи только счастливо улыбается, склонив голову, а внутри распускаются разноцветными бутонами салюты — сложно поверить в происходящее, и он правда в какой-то сказке, не иначе.

Просто так совпало.