Любимая работа переставала доставлять Дотторе удовольствие ровно тогда, когда он осознавал, что у него уже не первый час адски болит спина. На данный момент любимая работа мучила предвестника уже как пару дней. Если до этого у него был стимул не замечать гнущую пополам боль — висящая на проводах посреди лаборатории кукла — то сейчас стимула не было. Зато были отчёты. Оставшись один на один с наводящими тоску бумажками, которые нужно было постфактум заполнить и предоставить начальству, Дотторе внезапно начинал чувствовать бессмысленность происходящего. То, что он не мог пропустить эту часть, прямо-таки выводило из себя. Вот он, минус работы на государственную структуру. Плюсов, конечно, было больше, но сейчас, с больным позвоночником, говорить о каких-то плюсах было бы просто жестоко.
Дотторе отодвинул от себя очередной кое-как заполненный документ и тихо заскулил. Минута слабости, которую он позволяет себе в качестве компенсации за всю эту писанину.
Вкрадчивые шаги за спиной дали понять, что его услышали. Дотторе уронил голову на руки, позволяя дальнейшим событиям развиваться без его непосредственного участия. И события не заставили себя ждать.
Его плечи мягко сжали и Дотторе непроизвольно вздрогнул. Тёплое дыхание клона согрело шею.
— Ты уже на человека не похож, несчастный, — фыркнули ему куда-то под воротник. Клон уткнулся носом в его лопатки. Он горячо дышал прямо в спину Дотторе, словно издеваясь, а его пальцы в это время довольно грубо мяли доктору плечи. Если бы не это обстоятельство, Дотторе наверняка бы заснул. Уже само присутствие клона отодвигало ненавистные бумажки на задний план.
— Если у тебя есть идеи, что с этим делать… — пробормотал предвестник и, не закончив фразу, тихо зашипел от боли: зубы клона сомкнулись на его ухе. Не самое его любимое место для укусов и не самое подходящее время. — Давай ты начнёшь есть меня после того как я умру, ладно?
Кто-то, поверхностно знакомый с Дотторе, никогда бы не поверил, что предвестник может говорить вот так — устало, хрипло, тихо. В этом голосе совершенно не угадывался его властный официальный тон. Клон видел его таким, пожалуй, ничуть не реже, чем наглым и властным. И клона это не расстраивало.
— Какой же ты жалкий… — прошептали ему в ухо. Клон явно наслаждался тем, как последнее слово подходило к ситуации. Прежде, чем Дотторе решил, стоит ли вообще на это отвечать, или дать клону возможность продолжать издеваться, его решительно потащили из-за стола.
Заваленная всяким хламом подсобка встретила их миганием умирающего светильника. Просевшая кровать, которую не застилали как минимум две недели, сейчас казалась Дотторе невероятно заманчивой, и он без малейшего сопротивления позволил клону стянуть с себя халат. Дотторе довольно зажмурился, когда сильные руки клона в бархатных перчатках прошлись по его усталому позвоночнику. Ткань не давала ему получить всё тепло пальцев его копии, и это заставляло его быть особенно жадным. Кто знает, когда ещё клон расщедрится на такие нежности…
Клон отпустил его спину. Не дожидаясь дальнейших его действий, Дотторе развернулся к нему лицом, перехватил костлявые запястья и прижал ладони клона к своей груди.
— Что, силы сразу появились? — фыркнул клон, ухмыляясь во все тридцать два нечеловечески острых зуба. Нет, сил у Дотторе не было, он просто отчаянно хотел близости, и его усталость не позволяла ему увидеть в улыбке клона что-то зловещее.
Рассеянно глядя куда-то в сторону, он сжал запястья клона и потянул его руки вниз, поглаживая себя чужими пальцами. Во взгляде клона, который явно представлял предстоящее несколько по-другому, промелькнуло беспомощное недоумение, но сопротивляться он начал лишь тогда, когда его ладони несколько раз прошлись по груди и животу доктора.
— Ты чего руки распускаешь? Иди тогда пиши свои бумажки, раз такой самостоятельный! — негодующе прошипел он. Дотторе вздрогнул и отдёрнул руки. Выдержав паузу в несколько мучительных секунд, клон расхохотался. Смех, сравнимый со скрежетом бензопилы, кончился тем, что клон захлебнулся собственным весельем и закашлялся, согнувшись пополам и капая слюной.
— Шучу… шучу, дурной. Не пущу, и так… кх-ха… весь день пишешь, — выдавил он, вытирая рукавом рот.
— Псина бешеная… — ласково прошептал доктор. Не прекращая кашлять, клон крепко схватил его за плечи и повалил на кровать, тут же придавив вздрагивающим от приступов кашля телом.
— Больной ублюдок… несчастный жалкий урод… — продолжил Дотторе, наблюдая, как клон давится воздухом, только бы удержать кашель в себе и не прослушать любовные оскорбления.
В конце концов клон сдался и просто зажал ему рот. Дотторе лениво прикусил пальцы, но дальше не пошёл: ткань перчаток было далеко не так приятно кусать, как кожу.
— Опять своевольничаешь? — шепнули в ухо. Дотторе примерно мог предположить, что последует за этими словами. Клон уже не кашлял.
Сначала клон укусил его в основание шеи, аккуратно и почти нежно, лишь слегка сдавив челюсти, но этого хватило, чтобы Дотторе сжался, втянув голову в плечи. Неодобрительно хмыкнув, клон нажал на его лопатки так, что под его пальцами захрустело, а Дотторе сипло выдохнул, вздрогнув всем телом. Следующий укус пришёлся в плечо, и на этот раз клон даже не пытался смягчить ему ощущения: он пару раз прикусил кожу в разных местах, выбирая, где вцепиться, и наконец грубо впился зубами, распоров кожу. Дотторе застонал, выгнулся, насколько позволял уставший позвоночник, но тут же обессиленно растёкся по кровати. От боли на глазах выступили слёзы. Пытаясь отдышаться, он чувствовал, как клон осыпает его несчастное плечо поцелуями, слизывая выступающие капли крови и обжигая рану горячим дыханием. Как ни парадоксально, прикосновения губ и шершавого языка, причинявшие ещё больше боли, успокаивали. Подождав, пока успокоится дыхание, Дотторе с трудом приподнялся на локтях и поймал очередной слюнявый поцелуй. На губах ощущался привкус собственной крови и, закончив целовать обмякшего от неожиданной ответной нежности клона, предвестник довольно облизнулся.
Клон мягко надавил на его плечо — только одно, здоровое. Дотторе послушно снова лёг. В голове слегка шумело, и теперь-то у него точно не было сил «своевольничать», чем и воспользовался клон. Усевшись прямо сверху на Дотторе и сдавив его бёдра своими, клон принялся массировать предвестнику спину. Его движения были дёрганными и грубыми, он явно не знал, как делается то, что он пытался сделать, но он прекрасно знал, что должно понравиться доктору. Чувствовать прикосновения, которых он вряд ли осознанно, но всё-таки избегал порядочное время, ощущать тепло, и…
…боль. Боль явно была одним из языков, на которых они двое признавались друг другу в любви. Иногда клон нажимал слишком сильно, и Дотторе сдавленно стонал в подушку, кусая губы. Иногда клон хотел прямо сейчас услышать этот хриплый стон, заставляющий всё внутри него переворачиваться, и он сжимал пальцы так сильно, что даже бархатные перчатки не облегчали ситуацию. И Дотторе послушно хрипел, игнорируя сползающую в сторону маску и полностью сосредоточившись на прикосновениях. Маску он мог поправить и потом.
— Это… спасибо, — выдавил Дотторе, когда ему повезло урвать побольше воздуха в лёгкие между мерными нажатиями на спину. — Кукла так не могла…
Ладони на его спине замерли, словно сказанное что-то значило для клона.
— …при всей своей идеальности, — закончил предвестник и сонно потянулся, похрустывая суставами. Клон медлил. Дотторе заволновался бы, будь он в состоянии обдумать происходящее, но сейчас на прекращение поглаживаний он отреагировал закономерно: начал проваливаться в сон.
И почти моментально очнулся от нового прикосновения: клон стягивал с него штаны.
— Т…ты чего творишь.? — пробормотал Дотторе, уже прекрасно понимая, что тот творит. — Эй, не надо, я устал…
Внезапно больное плечо сжали так, что в глазах потемнело.
— Это я устал! — взвизгнул клон, с силой нажав на спину Дотторе, хотя тот даже не пытался встать: он корчился от боли, намертво придавленный к кровати, а по прокушенной губе катилась капля крови. Клон то ли не замечал этого, то ли игнорировал. — Ах, кукла, ах, божественное создание, такой послушный, нежный и не кусается! С ним можно делать что угодно… А со мной нельзя, у меня есть личность, границы и мозги, какой ужас!
До этого спокойный и насмешливый голос изменился до неузнаваемости: он дрожал и то и дело срывался на истеричный визг. Дотторе прослушал как минимум половину этой тирады, пытаясь прийти в себя.
— Какого… Я не… — в недоумении начал он, но клон даже слушать не стал, влепив ему пощёчину так, что голова дёрнулась в сторону, и в несчастном позвоночнике что-то хрустнуло. Этого хватило Дотторе, чтобы окончательно проснуться и яростно дёрнуться всем телом в попытке вырваться из хватки обнаглевшего клона. — СОВСЕМ МОЗГИ РАСТЕРЯЛ, БЕЗУМЕЦ?! ИДИ ПОСПИ, МОЖЕТ ЧТО-ТО УМНОЕ В ГОЛОВУ ПРИДЁ-
Он тут же пожалел о своих словах. Совершенно озверев, клон яростно вцепился в его шею, и теперь это не было способом показать привязанность: зубы глубоко вошли в плоть с противным хлюпаньем. Крик боли был загнан обратно в лёгкие доктора ударом по спине. Клон навалился всем своим весом, не давая дышать, его тощие запястья вдавили руки Дотторе в матрас, и внезапно никаких путей отступления не осталось. Клон укусил его ещё раз, оставляя на втором плече такую же кровавую метку, и вцепился пальцами прямо в рану, расширяя её и делая ещё больнее. Он продолжал кусать спину Дотторе в качестве то ли наказания, то ли мести. Каждая попытка вырваться приводила к новым ударам и укусам, каждая попытка закричать — к тому, что его лицо всё сильнее вжимали в подушку грубыми толчками. После одного из таких у Дотторе хрустнула переносица. Окончательно сползшая маска не добавляла приятных ощущений, и Дотторе замолчал, осознав, что так он может сломать нос или лишиться глаза, а клона это вряд ли остановит. Он никогда не ощущал себя таким беспомощным, уставшим и опозоренным.
Хуже стало, когда клон вспомнил о том, что изначально хотел сделать, и рывком сдёрнул с него штаны. Не прекращая остервенело грызть превратившуюся в кровавое месиво спину Дотторе, клон без всякой подготовки вошёл в него. Ощущалось это так, как будто внутри него разбили бутылку. Лёгкие горели от недостатка воздуха. Доктор уже не чувствовал в себе сил на то, чтобы отвоевать право на крик, всё, что он мог — молча разрыдаться в подушку и вцепиться в неё острыми зубами, только потому, что иначе он бы в кровь сгрыз губы.
Кажется, клон принял вздрагивание плеч Дотторе за сопротивление. Тот уже не мог различать отдельные укусы и даже не пытался бороться.
Клон не сразу осознал, что тело под ним не двигается. Он, конечно, тут же слез, принялся звать по имени, тормошить за руку. Дотторе отреагировал тихим стоном лишь тогда, когда его ухватили за плечи, и боль снова прострелила его тело насквозь. Он не хотел выслушивать извинения и что-то отвечать. Дыхание давалось с трудом, и Дотторе даже не думал о том, чтобы пошевелиться. Он был просто рад, что его не продолжают рвать на части, как старую тряпку.
Спустя какое-то время клон ушёл. Дотторе при всём желании не смог бы сказать, сколько он пролежал прямо так, как его оставили, наслаждаясь долгожданным покоем и не до конца в него веря, но спустя какое-то время ему стало холодно. Шипя от боли и просчитывая каждое движение, он добрался до одеяла и натянул его до подбородка. Прикосновение плотной ткани к искусанной спине выжало из Дотторе остатки слёз. Он отключился, как только уронил голову на подушку.
Он не проснулся, когда скрипнула дверь. Он даже не пошевелился, когда клон поправил одеяло, то ли чтобы согреть, то ли чтобы просто не видеть содеянное. Клон простоял над ним минут пять, и ему пришлось потрясти Дотторе за плечо, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию. Он даже честно пытался выбрать плечо, которому досталось меньше.
Дотторе открыл один глаз и молча уткнулся в ещё мокрую подушку лицом. Постояв ещё минуту, клон вздохнул и развернул его к себе, положив на одеяло какой-то свёрток.
— Ты заказывал, — глухо выдавил он. Дотторе покосился на, судя по всему, шаурму. Он не заказывал.
Клон снова вздохнул и начал разворачивать бумагу. Делал он это долго, с раздражающим шелестом. Дотторе было начал снова засыпать, но шаурму ткнули ему в лицо. Он молча смотрел на клона, старательно игнорируя тот факт, что пахло просто замечательно, а не ел он примерно столько же, сколько не спал. Он был просто не уверен, что его организм справится с пищей, а ещё брать что-то у клона прямо сейчас не хотелось.
— Ты… не хочешь? — спустя какое-то время спросил тот. Дотторе устало поднял и положил поверх одеяла судорожно вздрагивающую руку.
— Я не могу.
В полутьме глаза клона подозрительно блестели, но Дотторе не хотел думать о том, что тот тоже плачет. Вообще-то, ему было плевать. Пусть хоть плачет, хоть смеётся, только уйдёт и оставит его в покое. Он закрыл глаза, надеясь, что на этом разговор закончится.
И тут его губ коснулось что-то тёплое. Дотторе распахнул глаза. Клон сидел на кровати совсем рядом, держа шаурму у его лица.
— Кусай. Мои руки… твои.
Технически это было верно. Дотторе печально фыркнул и откусил. Не потому, что отказ занял бы много времени и потратил энергию, а потому, что хотел есть, и потому что смехотворная забота клона всё-таки делала ему легче.
Жевать тоже было непросто: челюсть то и дело вздрагивала. «Жалкий.» — думал Дотторе, не глядя клону в глаза. Ему было стыдно. До этого подобным образом выглядели разве что его жертвы, не он. Слабые, глупые, недостойные люди. Что ж, иронично.
Тёплые пальцы погладили его по щеке, вытирая соус.
— Хочешь ещё? — шепотом раздалось у самого уха. Дотторе понял, что, пока он занимался самоуничижением, клону удалось его покормить, и теперь он задумчиво облизывал руку. Хорошо хоть снял перчатки… Подметив эту деталь, Дотторе криво улыбнулся.
— Хочу спать, — выдохнул он и ткнулся лицом в гладящую его ладонь, а потом сполз обратно под одеяло. Сытость и тепло запоздало придавили его к кровати.
Сон пришёл мгновенно, заглушив тихие извинения.