Я к тебе

Длинный день. Очень длинный.

Олег нажал кнопку нужного этажа в лифте и привалился к стене. Усталость сковывала тело, а в голове назойливым роем кружились мысли.

Погуляли, блин. Отметили день рождения Павловой.

«Брагин, а у тебя вообще что-нибудь нормально в жизни бывает?», — язвительно и почему-то голосом Нарочинской поинтересовалось подсознание.

Хм, кажется, не в этой.

На стене кабины пестрели объявления — «Муж на час», «Доставка пиццы», реклама фитнес-центра и какого-то интернет-провайдера… А под ними чернело написанное жирным маркером «Марина + Слава = ♥».

Мужчина усмехнулся.

— Не заладилось у меня с Бурденко, буду уходить.

— Не заладилось с Бурденко или с Мартыновым?

— С обоими.

Никакого «Марина + Слава», короче. Был бы у него с собой маркер, исправил бы это недоразумение довольно быстро, но из пишущего с собой, к сожалению, только шариковая ручка.

Он и рад, что у Маринки с Мартыновым ничего не сложилось. Да и поцелуй в подсобке, кажется, сам за себя говорил. Точнее, то, с какой готовностью Нарочинская на него ответила.

— Как мы будем объяснять, что мы здесь с тобой сегодня оперировали?!

Олегу захотелось глаза закатить. Всё у неё должно быть правильно! Спасибо, что Фаина не вырулила из-за какого-нибудь угла с фразой: «Вы здесь не работаете! Вам нельзя оперировать!». Да и Павлова бумажку уже накорябала — подстраховала.

— Просто объясним и всё, — он кожей Маринин страх чувствовал. — Вон, Павлова написала уже заявление о том, что операция требовала специалистов из других центров.

— Подсуетилась, — Нарочинской кажется, что от каждой буквы на этой бумаге кровью Аленикова пахнет. Но дочитать она не успела — Брагин выхватил заявление из её рук и убрал на верхнюю полку.

— Да хватит! — и за затылок, как обычно властно, к себе притянул, в губы целуя.

И у Марины ноги будто пластилиновые стали. В момент.

Когда-нибудь этот мужчина перестанет на неё так действовать? Но видимо, никогда.

— Ничего не бойся, я с тобой, — тихо, в сплетение губ.

С Брагиным Нарочинской действительно было не страшно.

Страшнее было без него.

***

Кабина с лязгом распахнула двери на нужном этаже. Поигрывая ключами, Брагин повернул к своей квартире и оторопел — на лестничной клетке стояла Марина.

— Привет, — тихо и даже как-то виновато сказала она.

— Господи, напугала! Ты чё здесь делаешь? — сложный вопрос.

— Я к тебе, — простой ответ.

— Чё-то случилось?

Ну конечно, должен произойти конец света, газа и воды, чтобы сама гордая Марина Владимировна Нарочинская первой пошла на перемирие.

—  Не-а. Няня с Катей, не хочу их будить.

— А чё не позвонила?

— Телефон сел.

На самом деле, ничего он не сел — валялся где-то на дне сумки с выключенным звуком.

И Нарочинская знала, что Олег прекрасно знает, что она врёт.

Игра в гляделки. И оба не знают, что сказать друг другу.

Она понимала, что он был прав. И он понимал, что она это понимает.

И взгляды говорили громче, чем слова.

— Я есть хочу, — наконец выдавила из себя Марина. Глупо, но как есть.

Желудок тут же заурчал, умоляя что-нибудь в него закинуть.

«Ну да-ну да, были на дне рождения, а в итоге «есть хочу», — снова съехидничало мужское подсознание.

И мужчина, и женщина прекрасно понимали, что это всего лишь предлог для того, чтобы остаться.

— Я тоже жрать хочу, — желудок Брагина отозвался таким же недовольным урчанием, пока его обладатель прикидывал, что есть в холодильнике. — Пельмени будешь?

— Пельмени на ночь? — «Ой, а типа дома что-то другое будешь есть!». — Буду! — согласилась, правда как-то обречённо, Нарочинская. Выбора-то не было.

Олег улыбнулся. Так широко и искренне, как улыбалась Катька, когда ей дарили новую игрушку. Да только его игрушка вовсе не была игрушкой, а сейчас стояла напротив и так же ему улыбалась.

Два оборота в замке. Распахнутая настежь дверь.

— Заходи, — приглашающий жест. — Не бойся, любовница уже уехала.

Ничего не меняется.

Всё те же дурацкие шутки. И всё те же пельмени на ужин.

***

Щелчок выключателя. Привычное движение и Маринин плащ уже отправлен Олегом на вешалку.

— Смотри, тут ванная, выключатель слева. Тут — туалет, выключатель справа, — краткая экскурсия. — Устала?

— Угу. Душ хочу принять. Можно? — неловкость просто зашкаливает почему-то.

— Конечно. Иди, сейчас полотенце принесу. И надеть тебе что-то найду.

Белоснежная ванная напомнила о стерильной операционной. Хм, удивительно, что весь кафель всё ещё белый и даже зубная щётка в стаканчике стоит, а не валяется просто так. Марина упёрлась руками в раковину и посмотрела на себя в зеркало.

Чёрт тебя, Нарочинская, дери! Что ты творишь?

Переться в ночи к почти бывшему мужу было так же глупо, как во времена учёбы в меде врать папе о том, что не прогуливала пары.

До абсурда смешно — не захотела ехать домой ну просто потому, что из-за всех произошедших событий тебя будут мучить кошмары. Без него.

Ну взрослая же женщина. Жила же как-то все эти месяцы. И эту ночь пережила бы. Спала бы так привычно на его половине. Как всегда, когда он был в ночную или уходил раньше тебя или в твои выходные.

«Ну ничего, ты перебесишься, я подожду и будет у нас всё по-прежнему».

А как это «по-прежнему»?

Маринины размышления прервал стук в дверь — Брагин, целомудренно не заглядывая, протянул ей полотенце и одну из кучи своих футболок. Женщина глупо хихикнула, прислонившись спиной к снова закрывшейся двери.

«Сам дурак!».

Нарочинская залезла под душ и закрыла глаза. Шум воды успокаивал, но от мыслей было никуда не деться.

Длинный день. Очень длинный.

И странный. Очень странный.

Все были ощутимо напуганы произошедшим, но старались сохранять хладнокровие.

И она тоже. Но у неё, особенно в присутствии Олега, получалось плохо.

Да и этот поцелуй в подсобке… После него решение не ехать домой показалось единственно верным. Ведь с Олегом, несмотря на все его выходки, Марине было не страшно быть слабой.

А Брагин был прав. Чертовски прав, когда говорил, что она перебесится.

Без него не получалось.

— Что не так?!

— Брагин.

— Что «Брагин»? Вы разошлись!

— И что? Я его люблю.

— Почему вы не вместе?

— Потому. Не получается вместе. И не вместе тоже не получается. Тупик.

— Это идиотизм, Марина!

Идиотизм-не идиотизм, да только от неё пахнет его гелем для душа, а на плечах очень привычно и уютно повисает его огромная футболка.

Настоящий идиотизм — это расходиться с Брагиным.

И верить в то, что на чужом несчастье можно построить счастье.

Больше всего сейчас хотелось оказаться в огромных брагинских лапищах и забыть обо всём.

Мокрые следы на полу. Щелчок выключателя. Темнота.

***

Пока Нарочинская принимала душ, Брагин уже успел сварить пельмени, высокохудожественно разложить их по тарелкам, поставить на стол банку с остатками сметаны, кетчуп, майонез и что-то ещё, что смог найти в холодильнике. А ещё разлил по бокалам так любимое обоими красное полусладкое.

— Ну ничего себе, романтика, — фыркнула Марина, оглядывая всё то великолепие, которое служило сегодняшним ужином. — Слушай, Брагин, а ты квартиру получше найти не мог?

И действительно, съёмная однушка, больше почему-то напоминающая гостинку, с узким и коротким диваном, служившим, судя по всему, и спальным местом, и местом для приёма пищи, выглядела очень странно. Учесть тот факт, что Брагин был тем ещё неуклюжим медведем и вечно спотыкался на ровном месте и натыкался на углы, удивительно, что всё (включая его собственную голову) ещё было целым и даже стояло на местах.

— Времени особо не было, хотелось поскорее от Нинки съехать.

— А Нинке-то ты чем не угодил? — Нарочинская удивилась — чтобы та и выставила своего лучшего друга за порог…

Но Дубровская его и не выставляла — сам ушёл. Не рассказывать же ему Марине, в самом деле, о том, из-за чего.

— На мишку Варькиного задницей сел в темноте. Носки раскидывал. А Пашка с ними играл — «Кто мы? — Носочки дяди Олега! Что мы хотим? — Найти па-а-а-ару!», — изображая руками каких-то говорящих существ, видимо, являвшихся теми самыми носками, писклявым голосом произнёс мужчина. — Да и тут всего пятнадцать минут пешком до поликлиники. А в метро я, сама знаешь, спускаться пока не хочу. Ну и мне что, много надо, что ли? И вообще, давай уже есть садись! Остывает всё!

Но Марина стояла на месте, стеснительно переминаясь с ноги на ногу.

И Брагин залип.

Какая же она красивая! Рассыпанные по плечам светлые волосы, в которые так и хотелось зарыться пальцами. Его огромная для неё футболка, болтающаяся на узких плечах и едва прикрывающая аппетитные бёдра. Длинные ноги и босые ступни. Полное отсутствие макияжа.

Такая его, такая домашняя. И такая безумно любимая.

«Марин, я тебя люблю. Слышишь, Нарочинская?».

— Ты очень красивая, — карие с нежностью заглянули в голубые напротив. Нарочинская засмущалась, хотя, казалось бы, чего мужчина там не видел.

«Какая ты красивая в этой форме. И то, что внутри этой формы, тоже красивое».

Простая фраза окунула в прошлое. В первые месяцы совместной жизни. В те редкие совпадающие выходные, в которые Марина, поднявшись с постели, надевала футболку Олега и шла готовить завтрак. Правда, завтрак в такие дни (по понятным причинам) чаще всего случался в обед и состоял из этих самых пельменей.

Женщина улыбнулась, понимая, что мужчина вспомнил то же, что и она, устраиваясь на диване и принимая из его рук тарелку с пищей.

Привычный жест и уставшие за день ноги легко оказываются на мужских коленях.

И Брагину уже далеко не ужинать хочется. И его большая ладонь ложится на Маринино колено. Осторожно, пуская по хрупкому женскому телу вереницу мурашек. Но заходить дальше он справедливо опасался — знал, к чему приводит нарушение личных границ его своенравной почти бывшей жены.

И им обоим кажется, что ничего вкуснее они никогда не ели.

***

Опустевшие тарелки и почти пустые бокалы занимают своё законное место на кухонной тумбе, служащей столом. Брагин снова приземляется на диван.

— Иди ко мне, — такое тёплое и привычное.

И Марина поспешила оказаться в до боли родных объятиях, удобно устроив голову на крепком мужском плече.

И говорить не хотелось. Хотелось просто вот так сидеть, наслаждаясь близостью друг друга. И он, кажется, единственный для неё мужчина, чьи прикосновения доставляют истинное наслаждение.

— Как же хорошо, — промурлыкала Нарочинская, довольно щурясь от того, что пальцы Олега скользили по её предплечью.

«Господи, Брагин, как хорошо. Только ты не испорть ничего!».

Длинный день. Очень длинный.

И все эти месяцы друг без друга очень длинные.

А теперь всё, кажется, по-прежнему.

И пельмени с вином на ужин.

И умиротворённая, беззащитная, домашняя Нарочинская, чуть ли не мурлычущая под тёплым брагинским боком.

И эти крепкие объятия, за которые в те редкие встречи по его «родительским дням» хотелось отдать всё, а сейчас просто не вылезать из них никогда.

В расти друг в друга, пустить корни, сплестись телами и больше никогда никуда не отпускать.

И Брагин, на правах всё ещё мужа и чувствуя Маринину беззащитность, просто утыкается губами в её пшеничную макушку, признавая беззащитность свою собственную.

И Марина так привычно берёт его лицо в свои ладони, ощущая подушечками пальцев колкую щетину на щеках, а затем касается губами мужских губ.

Они не торопятся, наслаждаясь таким сладким моментом и упиваясь этой нежностью.

И будто не могут оторваться, чтобы просто посмотреть друг другу в глаза.

Посмотреть и утонуть.

Во взглядах.

В чувствах. Сильных. Тех, которым нет сил сопротивляться.

Это как цунами. Накрывает с головой.

И поцелуи становятся более жадными и страстными.

И горячие ладони Олега скользят по нежным изгибам Марининого тела. Мягко сжимают ягодицы:

— Какая жопа хорошая! — оценивающе.

— Дура-а-ак, — протянула Нарочинская, закатывая глаза.

Зацепила холодными пальцами край мужской кофты, желая снять её и выбросить куда подальше.

— И куда ты несёшься так? — поддаваясь, спросил у неё мужчина.

— Куда надо, Брагин, — фыркнула Марина, отбрасывая ненужную вещь и накрывая его губы поцелуем.

И от её чуть хриплого голоса Олегу просто сорвало крышу. Он рывком затянул Нарочинскую к себе на колени, оставляя ладони на её талии. Воздух вокруг, казалось, раскалился.

И женские пальцы путаются в мужских волосах, пока губы нежно терзают губы.

Кажется, столько времени в разлуке — чересчур много для обоих.

И твёрдая уверенность — не было никого другого. Ведь никто так идеально не подходит, никто не способен так касаться.

И мужские ладони будто заново изучают такие знакомые изгибы. Открывают для себя всё новые и новые чувствительные точки на таком податливом женском теле.

***

Мягкий свет торшера освещает комнату. Отбрасывает на стену причудливые тени. Он никогда их не смущал (правда, с появлением Катьки пришлось учиться бесшумно и наощупь выдвигать верхний ящик тумбочки).

Сейчас же пляшущие на стене расплывчатые силуэты будто возвращали в прошлое. В ту точку, в которой мир сомкнулся вокруг них двоих, заставляя перестать искать других.

Марина чувствует, прикасаясь губами к плечу Олега, что затягивать он больше не намерен. Щелчок застёжки бюстгальтера. И проворные брагинские пальцы бегут вниз по позвоночнику, вызывая очередную волну мурашек. И к чёрту всё — футболка, а следом за ней и верхний элемент белья летят в сторону. Тёплые ладони накрывают мягкую грудь, заставляя Нарочинскую рвано выдохнуть.

И всё происходящее кажется каким-то до безумия правильным.

И остатки одежды покидают разгорячённые тела.

Новая пачка презервативов — своеобразный, пусть и дебильный, символ примирения и начала нового этапа.

Она всё так же сверху. Он мягко придерживает за бёдра, помогая и иногда целуя в шею и ключицы.

Ощущение наполненности. Сложившегося паззла. Полного расслабления.

И даже совесть замолчала, забившись в дальний угол — не твердила, что они тут не понятно, чем занимаются, а ребёнок дома с почти посторонним человеком.

А что, если этот посторонний человек сейчас спасает их брак?

Плавные движения, привычный ритм. Едва ли забытое в этой сначала вынужденной, а потом такой глупой разлуке.

Тонкие Маринины пальцы на крепких плечах Олега. И он мысленно усмехается, радуясь, что его жена — нейрохирург и не оставит никаких следов. А расцарапанные плечи это больно (уж он-то помнит, что было в отпуске, когда у Нарочинской ногти отросли).

Очередная волна страсти захлёстывает с головой. Накрывает.

И открывает второе дыхание.

Темп увеличивается. Соседи наверняка недовольны обилием шума.

Финишная прямая. Дрожь.

Взрыв.

Одновременно. До искр из глаз.

Плавные движения по инерции. Нежные поцелуи.

— Я люблю тебя, — практически в один голос.

Узкий диван. Одна подушка на двоих. И очень опасная близость.

Брагин крепко-крепко прижимает Нарочинскую к себе, чтобы не дай Бог, не сбежала.

Потерять её ещё раз? Нет уж, увольте.

А Марина, довольно улыбаясь, крепче жмётся к груди Олега, так привычно закидывая на него ногу.

***

Утро ворвалось в распахнутое окно тёплым весенним ветром. Принялось колыхать тюль.

Но разбудило Нарочинскую совсем не это. А то, что Брагин, забывшись на момент, попытался повернуться, однако, вовремя опомнившись, предотвратил встречу своей дорогой и любимой жены с холодным полом и крепче прижал её к себе.

— Я б, конечно, приготовила завтрак, — сонно произнесла Марина, не открывая глаз, — но у тебя в холодильнике нет ни черта, кроме пельменей.

— Ну если такие сюрпризы будут каждый вечер, — таким же сонным голосом ответил Олег, — я по такому

— Угу, — женщина знала, как мужчина ненавидит геркулес.

— Чай индийский… — продолжил перечислять.

— И йогурты, — подхватила Нарочинская.

— И йогурты, — подтвердил Брагин.

Ими холодильник вечно набит — и Марина, и Катюха страшные любительницы тонны сахара и какой-нибудь химической клубники, которую в эти самые йогурты и запихивают.

И вставать совсем не хотелось. Но судя по ожесточённому писку будильника, доносящемуся откуда-то из коридора, было нужно.

— Блин, — Нарочинская глаз всё ещё не открыла, — мне надо ещё перед работой домой заехать.

— А зачем тебе на работу заехать? — рука Брагина тут же под одеялом оказалась, тянясь к самому чувствительному месту на теле Марины и заставляя её открыть глаза.

Она рассмеялась, когда его губы сплелись с её. Ответила на поцелуй, снова проваливаясь в блаженную негу от мужских прикосновений.

***

На работу Нарочинская, конечно же, опоздала.

— О, Марина Владимировна! — Василиса, сидящая в ординаторской с чашкой кофе, хитро посмотрела на довольного нейрохирурга. — Вы с Олегом Михайловичем помирились, что ли?

— Василис, иди работай! — смеясь, отмахнулась от ассистентки Марина.

По бессовестно счастливому выражению её лица всё и так было понятно без слов.