Птенчик

***

Рука юноши быстро двигается по стоящему члену вверх-вниз, из-за чего по комнате разносятся тихие хлюпы, потому что слюны, которой Сережа смазал свой член перед мастурбацией, было в избытке. Юноша сидел, широко расставив голые ноги и откинувшись на спинку дивана, одной рукой забравшись под легкую белую футболку и массируя один сосок, а второй не отрываясь от более важного дела — от доставления удовольствия себе любимому. Брюки и легкий халат валялись под ногами за ненадобностью. Разумовский часто и прерывисто дышал, чувствуя, как рыжие волосы прилипли ко лбу от пота и отказывались освободить обзор даже от тряски головой в сторону. На дворе ночь, в помещение пусто, а свет приглушен. Марго скрылась из виду по приказу самого Разумовского, поэтому было тихо и ничего лишнего. Гений не знал, с какого момента жизни начал дрочить на свою вторую личность. Это началось даже как-то спонтанно.

Разумовский начинал чувствовать легкое возбуждение от обычного нахождения Птицы рядом. Пусть тот часто задевал его, унижал или рассказывал о планах, как сжечь Питер дотла, не важно, что он делал. Все, что было для Сергея важным - это голос Птицы, то с какой уверенностью он говорил о дальнейших планах на этот город. Он даже начинал ловить кайф от того, как Птица его душит. Зло, остервенело, пытаясь донести до него, что Питер давно прогнил и ему нужен герой.

Также Разумовского начинало манить само тело Птицы. Особенно когда он приходил без своего костюма чумного доктора и без лица Олега. Когда приходил к нему с такими же рыжими патлами, как у самого Сережи, с ярко желтыми глазами, что впивались прямо в душу и тело. Безумно красивое тело, что, начиная с плеч, было покрыто грубыми, черными перьями. А эти крылья, что так и манили Сережу прикоснуться к ним, пусть Птица и часто их прятал, это ни капли не умаляло желания прикоснуться к его крыльям.

Сам того не замечая, Сережа после ухода Птицы с ее злорадной усмешкой и очередным подколом в его сторону, оставался со стояком в штанах. Порно не помогло, он много раз пробовал, даже жанры менял, но бесполезно. Его просто не возбуждало то, как трахают женщину или что-то в таком духе.

А вот разыгравшаяся фантазия вполне играла на руку. Ну или сыграла с ним злую шутку.

Сережа, когда устал лазить по просторам порносайтов, буквально на минуту представил, как Птица подходит к нему со спины, обнимая черными, покрытыми перьями руками, прижимая к себе ближе. Как он, аккуратно целует его, задирая его футболку до ключиц. Разумовский отдался чувствам, буквально кожей ощущая, как пернатый, аккуратно массируя его тело, добирается до его уже вставшего члена, и, начиная лениво дрочить рыжему. Но даже это сводило с ума. Такое ленивое отношение, с мажущими по губам поцелуями, возбуждало похлеще, чем этот ваш БДСМ-контент.

То, с какой нежностью Птица прикасался к нему, а не душил и обзывал, как обычно, вводило тело Сережи, да чего уж таить, и его разум в экстаз, в путах которого он обычно путался до самого конца. Представлял, как пернатый аккуратно целует его куда-то в шею, пока сам Сережа путается в чувствах.

Разумовский почти ощущал, как мочку его уха легко прикусывают зубами и дышат в это самое ухо, имитируя сбившееся дыхание Сережи, который уже даже не пытался скрывать то, насколько ему приятно от таких манипуляций. Сережа и сам пытался хоть как-то поцеловать Птицу, чтобы не быть таким уж бревном, только вот все его попытки были бесполезны. Птица будто делал это только для Разумовского, для своей Тряпки, которая и умеет только ныть. Целовал так, что утонуть в его поцелуях хотелось, да увязнуть там навечно, а руки Сережи нежно отводил от своего тела, кладя их на подлокотники кресла.

И только после ласкового шепота Птицы: «Птенчик», прямо на ухо, рыжий смог кончить, жалея, что подлокотники кресла не мягкие, и он не может достаточно сильно впиться в них ногтями. И больше ничего вокруг его не отвлекало, пока Сережа не стал отходить от оргазма.

Очнувшись с опавшим членом в руке, задранной футболкой, что мятым полотном упала вновь на тело и искусанными почти в кровь губами, Сережа посмотрел на свой облитый спермой живот и тихо выдохнул.

— Пиздец.

Это было скорее отчаянно, без злобы, даже смиренно. И вот так, сидя, откинувшись на кресле с собственной спермой на теле, растрепанными волосами и алым румянцем на щеках, Разумовский смирился с тем, что ему нравится Птица. Нравится, блять, да так, что он дрочит на него, не имея смелости подойти и признаться. И понимая, насколько это тупо.

Но это совсем не мешало юноше иногда, когда тот был совершенно один, даже когда Птица не навещал, рыжий мог отдаваться полностью своим фантазиям, не замечая абсолютно ничего вокруг.

Так и сейчас, Разумовский был почти на грани экстаза, вновь, будто ощущая этот треклятый шепот «Птенчик» на ухо. Закусив губу чуть ли не до крови, рука юноши задвигалась активнее на члене, желая получить разрядку как можно скорее.

Чувствуя, что совсем скоро вновь будет облит собственной спермой, Сережа слепо начал шарить свободной рукой по дивану, где так дальновидно оставил пачку салфеток, совершенно не отвлекаясь от своего занятия.

— Держи. — раздалось совсем близко с юношей, и нужная вещь мигом оказалась в руке.

Неосознанно выдохнув тихое «Спасибо» вместе с очередным стоном, Разумовский провел рукой еще пару раз, после чего последовал тихий, заглушенный закусанной губой стон и белесые капли спермы все же оказались на одежде. Все еще не открывая глаза, Сережа приходил в себя. Перед глазами все плыло от оргазма, поэтому, приложив чистую руку ко лбу, Сережа откинулся на спинку дивана, глубоко дыша и приходя в себя. Когда дыхание было более-менее нормализовано, в голову Сережи забралась мысль. Он же один. Кто, черт возьми, подал ему салфетки?

Резко открыв голубые глаза, Разумовский вновь неосознанно часто задышал, боясь повернуть голову. Только не он, пожалуйста, кто угодно кроме него. Словно в замедленной съемке повернув голову в сторону, глаза Разумовского расширились в неимоверном страхе. Всего в метре от него сидел Птица. И он же так любезно подал ему эти чертовы салфетки.

Чернокрылый сидел, закинув ногу на ногу и поставив согнутую в локте руку на колено, и положив на запястье подбородок, а янтарные глаза с черной подводкой в виде треугольников под ними, глядели прямиком на Сережу. Изучали, смотрели явно не минуту, которую он приходил в себя, а довольно давно наблюдали за процессом. Это и пугало. Разумовского затрясло. Он был готов к чему угодно, но только не к этому. Ну, и к нахождению вообще кого-либо в кабинете он был не готов, будем откровенны.

— Чего застыл? — первым нарушил тишину Птица, отвернувшись и скучающим взглядом оглядывая кабинет. Ему будто и не было интересно то, что творил сейчас Сережа, будто он так, пришел интерьер посмотреть. Хотя Разумовский знал, что нихрена не интерьер он пришел посмотреть.

— Я…Я…Э-это не то…что…ты…это. — Сережа не мог связать и двух слов меж собой, что уж говорить о предложениях. М-да вот он гений. Его все еще сильно трясло, будто в лихорадке, и он отчаянно прикрывался халатом, который подобрал с пола, будто его это спасет от внимательного взора янтарных глаз.

— Да? А что это, по-твоему, было? — усмехнулся Птица, резко возвращая, заинтересованный взгляд желтых глаз на Сережу, что жался в угол дивана, стараясь уползти от пернатого. Только вот некуда. Никуда он от него не уйдет и Сережа это прекрасно понимает.

— Я тут подумал. — Птица резко встал с места, закладывая руки за спину и медленно идя по направлению к Сереже, что упрямо жался в угол дивана, будто это его спасет. — Что-то слишком часто стали мне видеться фантазии моей дорогой Тряпки с моим участием. Не объяснишь мне это, а, птенчик?

Выделив интонацией последнее слово, Птица уже стоял напротив того угла, в который так упрямо жался Разумовский. Взгляд последнего же бегал где угодно, кроме лица собеседника. Рыжий беспомощно прижимал к себе халат, будто он сможет спасти его от гнева Птицы. А он зол, это точно. У юноши вновь сбилось дыхание, но в этот раз из-за страха. Сильного страха. Рыжие волосы упали на лицо, закрывая покрасневшие щеки от взора ярких желтых глаз. Сережа теребил руками халат, совершенно не обращая внимания на Птицу. Дрожал всем телом, мотал головой, отчего рыжие пряди ходили туда-сюда, комкал в руках несчастный халат и отказывался смотреть на Птицу.

А вот ему это явно не понравилось. Тряпка и вдруг в игнор пошел. Удивительно, ничего не скажешь тут. Но это забавляло, подливало масла в огонь.

Наклонившись ближе и расставив руки так, чтобы Сережа не мог сбежать, Птица чуть повернул свою голову в сторону, прямо к уху Разумовского, но только для того, чтобы томно прошептать.

— Птенчик, так ты ответишь? — дразнится, как и всегда. Но в такой обстановке в этом что-то было.

На эту фразу юноша отреагировал мгновенно, резко поворачивая голову и чуть ли не встречаясь своим носом с носом Птицы. Слишком близко. Смотрел в его прикрытые глаза цвета меда и не мог взгляда отвести, настолько Птица ему нравился, настолько под кожу проник, настолько все мысли заполонил, что и смотреть на него невозможно, но и не смотреть на него тоже невозможно.

— Я… — Сережа хотел начать оправдываться, но все слова резко покинули его голову, стоило только еще раз взглянуть в янтарные глаза, в которых плескалась чистая заинтересованность в происходящем и явный азарт.

— Ну, продолжай, я… Дрочил на свою вторую личность. — с легким смешком закончил Птица, усмехаясь страху, что плескался в голубых глазах. Ему так нравилось дразнить Сережу, прям до дрожи в коленях. Нравилось, когда Сережа чувствовал себя загнанным, нравилось чувствовать свое превосходство над ним.

Разумовский же, не в силах больше выдерживать эту пытку, стыдливо опустил голову, руками закрывая лицо. Ему слишком стыдно стало перед пернатым, и он больше не в силах был выносить его пристального взгляда и теплого дыхания, которое он ощущал на своей щеке. А так хоть немного скроется от пристального взгляда, да и красные щеки прикроет. Птица на это отреагировал по-своему. А именно придвинулся еще ближе и аккуратно поцеловал внешнюю сторону ладоней.

Оставив несколько легких и почти невесомых поцелуев на руках Сережи, Птица все смотрел на него, чуть прикрыв глаза. Его это тоже начинало заводить, но пока не время или же?

Все же убрав руки от лица, Разумовский еще со страхом глядел в янтарные глаза напротив. Не увидев там гнева, Сережа неожиданно решился на один шаг, ведь так хотелось, так, почему бы нет? Резко приблизившись к лицу Птицы, гений аккуратно мазнул своими губами по его, ожидая реакции. А, не встретив сопротивления, аккуратно попробовал действовать дальше. Провел языком по губам, будто прося открыть, и мысленно обмирая. Вдруг оттолкнет? Вдруг ударит? А вдруг…

Не закончив мысль, Сережа удивленно промычал в поцелуй, чувствуя, что на его действия отвечают. Птица затягивал его в более глубокий поцелуй, руками играясь с его волосами и чуть царапая кожу на шее острыми когтями. Языком он прошелся по влажным губам Сережи, посасывая нижнюю губу и чуть прикусывая ее, после чего перешел к чужому языку, захватывая его в плен.

Осмелев окончательно, Разумовский вдруг перехватил инициативу, обнимая Птицу руками за плечи и притягивая к себе ближе, заваливая к себе на диван. Пернатый тут же оперся одной рукой на спинку дивана, чтобы не завалится на Разумовского, такого открытого сейчас перед ним, а второй играл с рыжими волосами, перебирая их меж острых когтей. А коленом он уперся в край дивана, чтобы иметь хоть какую-то точку опоры, чтобы не свалиться, да и стоять, согнувшись в три погибели не особо удобно.

Поцелуй выходил смачным, даже ленивым, но обоюдно странно желанным. Будто этого им только и не хватало в жизни. Сережа безумно желал этого, а Птица просто забавлялся.

Оторвавшись от желанных губ, Разумовский смотрел на возлюбленного затуманенным взглядом, вновь целуя его куда-то в уголок губ и пьяно улыбаясь. Хоть он и не пил, улыбка его была пьяной и абсолютно счастливой.

И тут Сережу спиной валят на мягкий диван, что тут же прогнулся под весом двух тел. Халат спадает на пол с тела Разумовского, пока Птица, нависнув сверху, вновь целует уже со всей страстью, подчиняя, и подминая разгорячённое тело под себя. А Разумовский не мог сдерживать стонов, судорожно хватаясь за плечи пернатого и чувствуя под пальцами грубые черные перья, которые тот не поленился сегодня выпустить.

«Все же грубые» — пронеслась шальная мысль в голове гения, которую тут же заменили ощущения.

Когда Птице надоело играть с опухшими от поцелуев губами рыжего, то, укусив нижнюю губу напоследок, он перешел к открытой шее. С ней он тоже поиграться и пометить очень хотел. Поэтому, чувствуя власть над Разумовским, он без зазрения совести вылизывал ключицы Сергея своим длинным языком, царапал острыми когтями плечи, изредка переходя на подбородок и чувствуя, как Сережа жмется к его телу и как губами целует куда-то, то ли в волосы, то ли в лоб. Но все равно так трепетно, так нежно, он так хочет его прикосновений, это даже мило. Руками тянется, тоже участвовать хочет в процессе.

— Ну чего же ты, птенчик, потерпи чуток. А то ты у меня такой нетерпеливый. — жарко выдохнул Птица, оставляя очередной поцелуй на шее. А чуть приподняв голову и посмотрев прямо в голубые глаза, Птица протянул к опухшим губам руку, пальцами аккуратно водя по чуть влажным губам, намекая, чтобы Сережа рот открыл, взглядом намекая облизать.

Разумовский понял, не глупый ведь мальчик. Поэтому, приоткрыл рот и все же запустил тонкие пальцы. Его юркий язык ловко обводил пальцы, обильно смачивая их слюной, даже изредка причмокивая и снизу вверх смотря на Птицу невинными глазами. Птица внутренне умилился такой картине, что нехило так возбуждала, но он и тут решил развлечься. Небрежно двигая двумя пальцами во рту, Птица улыбался, глядя, как это миленькое личико, да и само тело начинает давиться. Из-за такого небрежного действия рыжий закашлялся, на что получил лишь поглаживания когтистой руки по рыжим патлам и поцелуй куда-то в щеку. Что-то похожее на извинение. Не похоже на Птицу.

— Ну прости, прости, птенчик. — вновь извинился Птица, водя мокрыми пальцами от ключиц до живота парня, останавливаясь на его члене. Усмехнувшись, пернатый вновь мазнул по губам Сережи, будто отвлекая от чего-то. Разумовский уже не соображал, просто отдаваясь ощущениям, решив, что даже если это его очередная фантазия, то это самая охуенная фантазия в его жизни. Птица аккуратно убрал свои острые когти, чтобы случайно не навредить своему птенчику, прежде чем уделить внимание стоящему его члену.

Взяв член рыжего в руку, он аккуратно провел большим пальцем по головке, постепенно размазывая естественный предэякулят по стволу. Двигая рукой вверх-вниз, Птица наслаждался стонами Разумовского, которые тот не мог сдержать. Сейчас он лежал под ним, запрокинув голову и выгибаясь всем телом от удовольствия. Птице это льстило. Только для него он такой. А Разумовский даже не знал, за что ему хвататься, за диван или за Птицу. Кстати о Птице.

Проведя рукой по члену еще пару раз, Птица хмыкнул, спускаясь ниже к сжатому колечку мышц. Сережа уже как-будто находился не здесь, потому что тупо пялился в потолок мутными от возбуждения глазами и хмурился. Птица не особо уже обращал внимание на него, потому что сейчас мальчика придется разрабатывать. Что-что, а разработать нужно, а то еще больно будет. Птица псих, но не до такой же степени, верно?

Поднеся два пальца ко рту, Птица быстро облизал их, оставляя как можно больше слюны, после чего аккуратно поднес их к промежности парня. Сережа дернулся, когда почувствовал что-то мокрое и немного холодное между ног, пока пернатый аккуратно обвел пальцем его дырочку, размазывая слюну вокруг. Вновь глянув на Разумовского, пристально смотря на его эмоции, что сменялись сейчас со скоростью света, Птица начал чуть проталкивать палец внутрь. Сережа от этого под ним зашипел, напрягаясь, явно выражая протест, чтобы в его тело вторгались.

— Тише, птенчик, тише. — Птица вновь склонился над своим рыжим чудом, успокаивающе целуя того в щеки, нос, губы, веки, куда придется, лишь бы от боли отвлечь. И корил себя за то, что не попросил мальчика расслабиться. Как он забыл про это?

Разумовский же в это время глубоко дышал и старался расслабиться, понимал же, что и ему лучше будет и Птице. А пернатый это почувствовал, начиная аккуратно продвигаться чуть глубже, под болезненные стоны рыжего. Птица все это время его успокаивал и поддерживал. Говорил, что это только в первый раз так больно и нужно чуть потерпеть и расслабиться и тогда боль уйдет. А Сережа старался расслабиться. Пусть и зажмурился, пусть хватался за перья на плечах Птицы, чуть ли не вырывая их, но расслаблялся.

Когда первый палец более-менее нормально проходил, Птица аккуратно добавил второй палец, тут же успокаивая Сережу, что уже начинал поскуливать от боли. Птица аккуратно поглаживал его живот, целуя ключицы и плечи, только бы отвлечь от боли и доставить удовольствие. Хоть желание взять его без подготовки только росло.

— Умничка, птенчик, тише тише, скоро станет полегче. — успокоил Птица, пытаясь продержаться еще немного. Только не сейчас. Нельзя накидываться на мальчика, он только начал ему открываться. Одно неловкое движение и он вновь закроется, а Птице этого не нужно.

Когда два пальца свободно двигались внутри расслабленного тела на манер ножниц, Птица решил, что уже достаточно смог разработать Сережу. Поэтому, аккуратно вынув пальцы под выдох Разумовского, Птица провел по разработанному колечку мышц своим вставшим членом. Вновь облизнув пальцы, Птица провел ими по члену, размазывая слюну по всей длине органа. После, вновь проводя головкой по анусу парня и медленно начиная входить в податливое тело. Медленно, следя за реакцией Сережи и давая тому время, чтобы привыкнуть к ощущению наполненности.

— Вот так, тише тише. — Птица успокаивающе погладил Сережу по щеке, стирая мокрую дорожку слез. Он наверное даже не заметил, что начал плакать от непривычки. Все же первый раз всегда больно. Но вместе со слезами на лице юноши промелькнула тень улыбки. И как бы юноша не старался скрыть ее, Птица ее заметил. А Сереже было приятно в первый раз заниматься этим с не-совсем-человеком-но-с-тем-кто-о-нем-заботится.

И вот так, медленно, но заботясь о чувствах партнера, Птица все же смог войти чуть больше, чем наполовину, оставаясь без движения. Подождав, пока Разумовский привыкнет к чувству наполненности, Птица аккуратно начал движение внутри этого хрупкого тела. Первое время Сереже все еще было больно, из-за чего с его губ непроизвольно срывались всхлипы, вперемешку с болезненными стонами. А пернатый, чтобы отвлечь мальчика от боли, зацеловывал его лицо, водил руками по телу, иногда оставляя красные царапины, а также медленно надрачивая чужой член, что, как и все тело Сережи жаждал прикосновений. Сережа на это реагировал, выгибался, ластился к прикосновением Птицы, которые тот ему дарил со всей нежностью, даже с любовью.

Толкнувшись еще раз, чуть сменив направление, до слуха Птицы донесся первый стон от явного удовольствия. Поняв куда нужно толкаться, чтобы Сереже было максимально приятно, пернатый начал движение именно в этом направлении. Наградой для него за это стали громкие стоны от рыжего с желанием продолжить, о котором он стонал и буквально молил. Разумовский хватался своими хрупкими руками за плечи Птицы, прижимаясь к нему ближе и явно игнорируя свое возбуждение, потому что даже не прикоснулся к своему члену за все это время, а ногами он обхватил его поясницу. Было похоже, что он хочет слиться с ним в единый организм.

По кабинету Разумовского теперь разносились лишь громкие похабные стоны, и хлюпы от соприкосновения двух тел. Сережа уже даже счет времени потерял, просто отдаваясь чувствам и полной безнаказанности со стороны Птицы за свои действия. Поэтому и придвигался к нему как можно ближе, стеная прямо на ухо и ловя ртом его жадные поцелуи. Птица был на удивление нежен и заботился о чувствах Сережи, лишь изредка оставляя болезненные красные засосы и укусы на видных местах. Особенно сильно пострадала шея Разумовского. Она была полностью заполнена укусами и красными засосами. А Сережа даже не сопротивлялся такому напору, начиная неосознанно подмахивать бедрами в такт толчкам.

Ускорив толчки внутри тела, пернатый вновь обхватил пальцами член Сергея, начиная надрачивать ему в такт своим движениям. У голубоглазого, от переизбытка чувств, снесло крышу. Сережа не знал, за что ему хвататься, даже не пытаясь сдерживать громкие стоны, которые, если бы не звукоизоляция, слышал бы весь Питер.

Он пытался вцепиться пальцами в диван, но понял, что это бесполезно, поэтому вновь впился пальцами в плечи Птицы, которые немало видели его прикосновений только за этот вечер, будто пытаясь расцарапать их. Но естественно грубые перья не дали этого сделать. А Птица даже не поморщился, будто Сережа и не цеплялся за него руками и не впивался в перья ногтями.

Разумовский, от долгого воздержания до этого, и неимоверных ощущений, кончил первым, изливаясь себе на живот и глубоко дыша, из-за чего толчки внутри тела ощущались чуть сильнее. Сережа буквально чувствовал, как в его теле движется пульсирующий член Птицы. Последний же, не горя желанием кончать внутрь, вышел из податливого тела, начиная надрачивать себе. Рука ходила по смазанному члену быстро, из-за чего разрядка наступила тоже довольно быстро и спустя буквально минуту Птица вслед за Сережей кончил ему на живот.

***

Разумовский крепко спал, чистый и укрытый каким-то одеялом, что валялось на диване, пока Птица задумчиво сидел рядом и аккуратно перебирал медные пряди острыми когтями. Сережа немного ворочался на диване и хмурился во сне, пока Птица задумчиво перебирал его волосы. Взглянув за панорамное окно, пернатый чуть улыбнулся, глядя, на все такой же неугомонный Питер и, легко поцеловав Сережу в щеку, из-за чего тот вновь нахмурился, Птица встал с края дивана, исчезая в темноте.

— Спи спокойно, птенчик.