Tell Me That You Love Me In The Way You Say My Name

— Я не извинюсь.

— Разве я тебя об этом просил?

Эндрю скрестил руки на груди, прислонившись плечом к дверному косяку. Нил оторвал взгляд от чистого листа бумаги. Карандаш болтался между его пальцами, рядом был открыт учебник испанского языка на словаре. Из учебника выпал клочок бумаги, усеянный цифрами и уравнениями.

— Ты хочешь, чтобы я это сделал?

Было уже поздно. Снаружи стемнело, солнце уже ушло на дневной покой. Свет на потолке был выключен, а жалюзи закрыты. Белый свет от фонарика телефона Нила осветил стол и половину его лица.

— Зачем мне это? — Нил постучал карандашом по столу и уставился на Эндрю.

Эндрю оттолкнулся от двери и включил свет. Нил зашипел от яркого света, когда Эндрю накинул первую попавшуюся толстовку. В общежитии было холодно. Одеяла валялись в спальне и гостиной, разные толстовки Пальметто были разбросаны по всей мебели.

— Я не собираюсь извиняться перед тобой.

Нил пожал плечами и открыл учебник на странице чтения:

— Я не хочу извинений.

— Я имел в виду то, что сказал.

— Я знаю.

Где-то в ночи дрались еноты. Где-то группа студентов, спотыкаясь, возвращалась в свои общежития. Где-то Кевин сильно пил и громко объяснял Мэтту утомительные подробности падения империи. В их комнате Эндрю натянул свитер и нахмурился, глядя на белую цифру 10, за которой у него на груди последовало «Джостен».

— Я ни о чем не жалею.

Нил зевнул:

— Я знаю.

— Я не чувствую себя плохо.

— И это я тоже знаю.

Где-то во времени маленький ребенок был потерян и сбит с толку, прячась в углу убранной комнаты, воспроизводя сердитые крики безликого взрослого. Где-то во времени ребенок чуть постарше смаргивал рефлекторные слезы и держался за щеку, остальные его собственные выкрикнутые аргументы балансировали на кончике языка. Где-то в свое время Эндрю был старше и знал, что лучше вообще не реагировать на слова аргументами. В комнате Эндрю сжал руки в кулаки и вцепился в толстовку Нила.

Нил оторвался от своей работы, — страница все еще была пустой, и его карандаш не двигался:

— Это хорошо смотрится на тебе.

— Ты с ума сошел?

— Нет, — на мгновение глаза Нила вспыхнули невеселой улыбкой, которая не коснулась его губ. — Ты не ударил меня ножом и не застрелил. Ты даже не прижал раскаленное железо к моему плечу.

На тумбочке у Кевина стояла наполовину полная бутылка воды. Эндрю представил себе землетрясение, достаточно слабое, чтобы не нарушить жизнь тех, кто плывет по течению, но достаточно сильное, чтобы быть известным тем, кто обращает внимание.

— Ты с ума сошел? — спросил Нил.

— Нет. Ты не швырнул меня в стену.

Ты не удерживал меня, пока я не перестал дышать, ты не сделал, ты не сделал, ты не сделал. Было слишком много способов закончить это предложение. Эндрю остановился на самом простом.

Дверь открылась и закрылась, хлопнув достаточно громко, чтобы быть услышанной в спальне общежития, плывущей по вселенной в своем собственном пузыре пространства и времени. Взгляд Нила метнулся на шум, затем снова остановился на Эндрю. Эндрю ощетинился, но не отстранился.

— Тогда что с тобой?

— Что, черт возьми, это значит?

— Если ты не злишься, тогда что?

— Я ничего не чувствую.

— Неправильно.

Эндрю приподнял бровь:

— «Неправильно»?

Нил кивнул:

— Внутри у тебя не так пусто, как ты хочешь, чтобы я думал, Миньярд. Не будь настолько глуп, чтобы думать, что я этого не знаю.

Эндрю хотел разозлиться. Он хотел набраться сил, чтобы уйти, захлопнув за собой дверь, и сидеть на крыше, пока верх не опустится, а низ не поднимется. Но у Нила была своя собственная гравитационная сила, которая никогда не ослабевала:

— Тогда скажи мне, что с тобой?

Нил на мгновение задумался. Его глаза закрылись, а пальцы задергались. Мускул на его челюсти напрягся, затем расслабился:

— Я полагаю, что я счастлив.

— Почему?

— Ты здесь. Мне не нужно тратить ночь на поиски косметики, чтобы скрыть новые синяки, порезы и пулевые ранения. Я не жду, что мы откажемся от правды, из-за уязвленного эго, или продолжим отношения, которые слишком слабы, чтобы выдержать бессмысленные разногласия, — Его улыбка не коснулась губ, но она прожгла дыру прямо в самоуважении Эндрю. — На тебе моя толстовка.

Эндрю осторожно подвинулся, пока не оказался достаточно близко, чтобы заставить Нила посмотреть на него. Ноги Нила раздвинулись, и он протянул руку, приглашая Эндрю подойти ближе. Что он и сделал:

— Ты мне не нравишься.

— Я знаю, — Нил не поднял руки и не притянул Эндрю ближе за свободную ткань своей толстовки. — Правда за правду. Сделай одолжение мне, хорошо?

Гравитационное притяжение, правда, которая превратилась в честность, взгляды и прикосновения, которые превратились в нечто, называемое желанием, прежде чем у Эндрю было время полностью осознать. Руки Эндрю на плечах Нила, и колени Нила стукаются о колени Эндрю, прежде чем исчезнуть.

— Я не счастлив.

— Я и не ожидаю, что ты будешь таким.

— Почему ты счастлив?

— Я думал, что уже ответил на это, — Эндрю не был уверен, когда отвращение к физическому контакту превратилось в потребность почувствовать вес Нила под своими руками. Хуже того, он не был уверен, когда мысль о руках Нила, лежащих на его руках, талии, бедрах, начала заставлять его кожу краснеть. — Я счастлив, потому что это больше, чем я когда-либо мог себе представить.

— И ты так уверен, что это не сон?

— Сон — это странная вселенная, где птицы поют навязчивыми голосами, а трава цветет под непрерывными потоками крови.

— Кошмарный сон?

— Если бы это был кошмар, я бы не смог пощупать твой пульс. Ты был бы холоден и мертв, а мир был бы в огне, — он взял одну руку Эндрю в свою и слегка потянул за конец повязки. Когда Эндрю кивнул, Нил прижал палец к ровному пульсу на запястье Эндрю. — Ты теплый, и я чувствую, как бьется твое сердце. Мир холоден и тих.

Руки, теплые, уверенные и нежные. Мозоли и шрамы, карта зверств. Эндрю не был уверен, когда эти руки прекратили свой акт агрессии и перешли к благоговейным способам разбирать Эндрю по частям, пока все, что осталось, не стало неосторожным проявлением доверия. Эндрю не был уверен, когда он стал скучать по касаниям и притягиваниям Нила, и поддался пьянящему ощущению, позволив кому-то целовать его, пока контроль ничего не значил.

Я хочу видеть, как ты теряешь контроль.

— Я не знаю, что я чувствую.

— Хорошо.

— Я устал.

— Иди спать.

— Мне холодно.

Нил что-то напевал и втирал круги в ладонь Эндрю. Он массировал напряжение, впиваясь в мышцы ладони.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне.

— Я прикасаюсь к тебе.

Когда их общее пространство оторвалось от линейной временной шкалы? Когда едва-едва прикоснуться к граням честности стало труднее, чем быть полностью ясным? Когда это совместное пространство, комната, кровать, сердце с кем-то стали такими привлекательными?

Эндрю фыркнул и взял обе руки Нила, положив их себе на бедра:

— Вот так, придурок.

— Ты хорошо выглядишь в этом, — он засунул руки под толстовку. Эндрю наклонился ближе, его руки снова легли на плечи Нила. Руки Нила были прохладными на его коже. — Я тебе это уже говорил?

— Слишком много раз.

— Тебе это нравится.

Споры означали крики, вопли и извинения, которые заканчивались большей болью, чем крики. Разногласия состояли из крови и холодной, захватывающей дистанции. Эндрю никогда не задумывался о существовании аргумента, который мог бы иметь какое-либо отношение к прохладным рукам и теплым свитерам.

— 120%, продолжай в том же духе, и будешь на 140.

— Я начинаю подозревать, что у тебя есть склонность ко лжи, Дрю.

Нил водил большим пальцем взад и вперед по обнаженной коже Эндрю.

Эндрю запустил одну руку в волосы Нила, другая прижалась к его шее. Основание его ладони надавило достаточно сильно, чтобы почувствовать биение сердца Нила:

— Скажи это еще раз.

— Что сказать?

— Что ты счастлив.

Скажи мне, что ты счастлив здесь, со мной. Скажи мне, что меня достаточно. Скажи мне, скажи мне, скажи мне.

Нил моргнул:

— Могу я провести рукой по твоей спине и притянуть тебя ближе, да или нет?

Эндрю кивнул, и рука Нила скользнула вверх по его спине, притягивая Эндрю ближе, пока подбородок Нила не уперся в его грудную клетку.

— Могу я обхватить тебя другой рукой за талию, да или нет?

Эндрю снова кивнул. Его локти впились в плечи Нила, но тот не жаловался. Стул неловко придвинулся к коленям Эндрю, но Нил смотрел на него так, словно мир перестал существовать. И мир действительно перестал существовать. Ничего, кроме глубины глаз Нила и сильного чувства безопасности в прикосновении Нила, не существовало.

— Я счастлив, Эндрю, — если Нил и почувствовал учащенное биение сердца Эндрю, он был достаточно умен, чтобы оставить это невысказанным. — Я счастлив, что веду с тобой глупые споры, не извиняюсь и мне доверяют достаточно, чтобы оставаться вместе даже после того, как мы поссоримся. Я счастлив ложиться спать слишком поздно и просыпаться слишком рано, чтобы услышать, как Кевин жалуется на наши шансы в этом году.

— Я счастлив ночь за ночью забираться в дерьмовую кровать с дерьмовыми одеялами, потому что это становится моим домом. Я счастлив забраться в твою дерьмовую кровать с твоими дерьмовыми одеялами, потому что тогда это станет моим домом.

Он постукивает пальцем по лопатке Эндрю в такт ритму своего сердца.

Границы между реальностями были слишком размыты. Детали из любой временной шкалы были размыты. Момент времени, который ознаменовал капитуляцию Эндрю перед сентиментальностью Нила, был неизвестен. Он прикусил внутреннюю часть губы и фыркнул:

— Я ненавижу тебя.

Нил улыбнулся только глазами:

— Я знаю, любимый.

— Останься со мной сегодня вечером, да или нет?

— Да.

— Мне не нужно, чтобы ты успокаивал меня после ссоры.

— Кто сказал, что я это делаю?

— Ты мне не нужен.

— Но ты хочешь меня.

Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты прижал меня к себе. Я хочу, чтобы ты пригласил себя в мое сердце и назвал его своим домом. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня и держал за руку, пока мы не заснем. Я хочу, чтобы ты продолжал доказывать, что любишь меня.

Я хочу тебя, я хочу тебя, я хочу тебя.

— Кто сказал, что это правда?

— Я тоже хочу тебя.

Эндрю наклонился достаточно низко, чтобы поцеловать Нила в лоб. Довольного гула, вызванного этим жестом, было достаточно, чтобы в мире Эндрю воцарилась тишина. Он не отстранился, и Нил тоже. Подбородок Эндрю прижимается к носу Нила, и его дыхание скользит по шее Эндрю.

— Поцелуй меня, да или нет?

Я хочу, чтобы ты любил меня медово-сладкими поцелуями.

— Да.

Счастье было неуловимым, но Нил был заразителен. Эндрю не был уверен, когда вновь появилось отчужденное ощущение тепла, змеящегося между его ребрами. Может быть, это было как раз вовремя с дымящимся ожогом ледяной синевы, который глубоко проник в его кости.

— Останься.

Останься здесь навсегда. Оставайся рядом со мной, пока не наступит конец света. Оставайся в моем сердце так долго, как это только возможно. Останься.

— Я останусь, Эндрю.

Скажи мне, что ты любишь меня так же нежно, как произносишь мое имя.