— А откуда у тебя эти шрамы? — спрашивает Ви как-то, когда выдается свободная минута. Она сидит на старом ящике и поджидает осведомителя, крутит в руках ножик, но это быстро ей надоедает.
Джонни сначала бешено хохочет, а потом, остановившись, подозрительно, очень даже озабоченно спрашивает у нее:
— Постой, так это была не отсылка к «Джокеру»?
— Отсылка к чему?
Он стонет, трагично вцепляясь себе в волосы и повышая тон:
— О, ебаное потерянное поколение! Поверить не могу!
Возможно, он пытается соскочить с вопроса про шрамы; Джонни часто так делает, когда ему что-то не нравится, он ловко ускальзывает в сторону от темы, а уж болтать он может до бесконечности. Но Ви смотрит на него сурово, твердо, намекая, что не отстанет.
Шрамы отпечатываются слева, там, где серебром сияет протез. По шее — почти что к лицу. Разумеется, Ви понимает: если тебе к хуям оторвало руку, не получится выйти сухим из воды. Кибермагия «Арасаки» не позволяет скопировать тело полностью, а может, Джонни недостаточно освоился, чтобы показывать такие фокусы, но что-то Ви подсказывает: под майкой он переебанный начисто, чуть ли не сшитый из отдельных кусков.
Ви представляет, какой была война, по отрывкам, которые приходят ей из памяти Джонни, но там нет ничего конкретного. Ни имен, ни лиц, словно Сильверхенд постарался нарочно их забыть — или спрятать от Ви. Обезличенный ужас, огонь, кровь, чьи-то крики. Строго говоря, все то, что Ви на своей шкуре испытывала в Найт-Сити, только помноженное в сотню раз.
— Как это было? — тихо спрашивает она.
— Панцер взлетел на воздух. Мне не повезло оказаться внутри, — огрызается Джонни. Ви невольно касается жетонов, которые на ней висят, — какого-то неизвестного солдата, что закрыл его собой. — Нет, это было незадолго до того. Я знал, что долго не продержусь один, но почему-то представлял, что это будет проще… Случайный выстрел в голову. Какой-нибудь мексиканский долбоеб, только вчера взял автомат… Прямо сюда, — он тычет пальцем в висок. — Но оказалось все куда ярче. Панцер напоролся на мину…
— Как ты не… ну, сгорел там? — пораженно вздыхает Ви.
— Сумел выбраться… а потом ебнуло следующим взрывом, и… В общем, это были осколки, — поясняет он. — Распахало все слева. Хорошо хоть хирург попался сносный — уродом не остался…
— Ну, как тебе сказать… — фыркает Ви, глупо улыбаясь.
— Тоже тебя люблю.
Она уже ругает себя за то, что спросила, но почему-то кажется нечестным, что Джонни помнит все, даже ее разбитые коленки в детстве, а от нее что-то прячет. Наверно, это потому что Ви привыкла всю душу распахивать, а он скрытный и недоверчивый. Проще показать улыбчивую безумную маску, чем рассказывать то, что больнее всего.
— Да ты не выдержишь, — печально вздыхает Джонни. — Каково, думаешь, мне было каждый день смотреть на себя в зеркало?
Он сердито оглядывается на Ви, вцепляется в шрамы на шее, словно пытается разодрать старые раны. Наверняка когда-то так и было. Ви чувствует призрак боли. Раны старые, уже давно зажившие, но ей кажется, будто обломки остались под кожей, вжили намертво и режутся, причиняют невыносимые страдания…
— Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть, что теперь все это со мной навсегда. Когда ты пацан, думаешь, тебя ничего не убьет. Но, пожалуй, смерти я не боялся… А после войны узнал, что можно остаться калекой на всю жизнь, и от этого как-то… пиздец жутко.
Ви и правда вспоминает ветеранов — конечно, в их век потерянные конечности запросто вернут, да и кожу наверняка можно было пересадить, просто Сильверхенд до этого не дожил. Но что делать с разломанным, жестоко расколоченном рассудком? Часть их сходила с ума, нервная система не выдерживала связи с панцером…
Это ужасно напоминает то, что вскоре ждет саму Ви.
— Вообще-то в наше время кожу уже пересаживали, я не настолько древний, — ухмыляясь, говорит Джонни. — Я просто не хотел.
— Тогда я вообще ничего не понимаю…
— У тебя же самой полно шрамов.
— Это другое… — Ви обреченно качает головой. Она и сама не может объяснить разницу. — И давай-ка ты перестанешь пялиться на меня, когда я пытаюсь отмыться от крови?
— Попробуй делать это с закрытыми глазами, — ехидно советует Джонни, прекрасно зная, что Ви с ее-то везением грохнется в первые несколько минут. — Твои глаза — мои глаза, дорогая, так что разбирайся с этим сама.
— И твои шрамы — мои шрамы? — устало улыбается Ви.
Он дергается — почти незаметно. Видно, хочет возразить, но почему-то не решается, только сдержанно кивает. Немного недоверчиво, будто опасается, что Ви над ним измывается и все это — не более чем их обычная игра.
Но Ви серьезнее некуда. А как иначе говорить с человеком, у которого вместо живого сердца — сплошные осколки?