– я сегодня устал, поэтому лягу прямо сейчас, – саске смотрит на свою девушку, которая увлечённо печатает что-то в мобильном, кивает, непонятно, услышав ли хоть что-то, а после встаёт – услышала, откладывает телефон и подходит к нему.
– конечно, милый, ложись, – мягкой рукой проводит по тёмным волосам, разводит губы в мягкой улыбке и так же мягко целует бледно-розовые губы напротив – учиха чувствует неприятную липкость блеска, пахнущего химозно-приторной вишней – хочется отплёвываться и смыть. – доброй ночи, я приду позже.
парень кивает, бросив скупое «ночи», и уходит в спальню. ему немного радостно – на самой грани ощутимости – от того, что не придётся делать заинтересованный вид, прислушиваясь к рассказам сакуры о том, что происходит у неё в медицинском, как она провела время с друзьями и прочее-прочее-прочее. саске может выдержать это, всегда выдерживал, порой и правда увлекаясь разговором, потому что харуно хороший собеседник, хороший человек и хорошая девушка, слишком хорошая, он чувствует, что её недостоин. но сегодня сил нет совсем, хочется закрыть дверь и не видеть света белого хотя бы неделю. как жаль, что он из тех, кто не может позволить себе ни дня.
постельное бельё пахнет новым порошком – сакуре посоветовала подруга – и саске на секунду кажется, что его сейчас вывернет. запах приятный, что-то свежее с тонкими нотами ванили, но отсутствие того, к чему он привык, почти выбило почву из-под ног. хорошо, что он и так лежал.
уставший организм требует сна, но глаза упрямо пялятся в потолок, будто прикованные. деревянная дверь заглушает звуки какого-то шоу и смех девушки, наверное, говорит по телефону с ино, или с кем-то ещё. она сегодня впервые была на какой-то важной и долгой операции, пока только в роли наблюдателя, но даже это является большим успехом. саске повезло иметь такую умную, добрую, да ещё и красивую девушку. говорят, что у учиха всегда всё самое лучшее? несомненно.
мысли гудят в голове, как рой взбешённых пчёл – саске бы зажал уши, да что толку, только звучать чётче станут. завтра в университет, после – в офис к отцу, а он, по ощущениям, уснуть не может уже вечность. снова проснётся разбитым, побеспокоит сакуру, сделает что-то не так… длинные пальцы сжали одеяло и почти сразу отпустили. к черту. если это помогает уснуть, то его гордость может тихонечко пережить этот удар где-нибудь в уголке, хорошее самочувствие важнее, чем такая мелочь.
саске поднимается с кровати и достаёт из нижнего ящика комода кричаще-яркую оранжевую футболку с чёрным принтом. он не любит такие вещи, никогда не любил, но именно от неё веет всем тем, что способно принести спокойствие в любой ситуации. сплошные парадоксы.
он натягивает футболку на себя, бережно разглаживает складки, в темноте находит знакомое пятнышко от фастфуда, которое так и не отстиралось, и касается его осторожно, с дрожащим трепетом внутри. такая глупость, но именно она делает вещь значимой и дорогой сердцу. «никогда бы не поверил, что ты можешь быть таким сентиментальным, теме», – его голос с такой лёгкостью всплывает в голове, будто саске слышал его не год назад последний раз. память издевается над ним, вновь запуская руки в то, что сшито кривыми большими стежками, никак не похожими на ювелирную работу. впрочем, после такого вряд ли хоть у кого-то остаются аккуратные шрамы. но парень пытается надеяться, что и его когда-то сумеют зарубцеваться, перестав раскрываться от каждой неосторожной мысли.
часы на прикроватной тумбочке показывают двенадцать ночи. скоро придёт сакура, поэтому нужно успеть уснуть до этого момента. учиха устраивается удобнее и закрывает глаза, вспоминая, как его подушка пахла раньше, тем самым порошком, что для него навсегда впитал его запах, небольшую часть. на тыльной стороне век калейдоскоп картинок, глядя на которые и дышать становится легче – воздух будто становится чище и свежее, лёгкие – объёмнее, а жизнь – ярче в тысячу раз. пшеничного цвета волосы, голубое небо, или, быть может, это его глаза? белозубая улыбка и звонкий, неприлично громкий для этого серого мира, голос, звучащий отовсюду. саске почти проваливается в сон, когда ощущает мягкое тёплое прикосновение ко лбу. парень приподнимает уголки тонких губ в едва заметной улыбке и засыпает окончательно, сжимая ладонью ткань футболки. он засыпает в тот самый момент, когда искренне поверил, что поцелуй принадлежал ему.
он засыпает, не успев возненавидеть мир за то, что на лбу остался отпечаток вишнёвого блеска.
***
саске сидит на скамейке в парке и смотрит на площадку для скейтеров. она небольшая, но народу всегда много – больше зевак и компаний, чем самих спортсменов, но всё же. ветер, несущий запах выпечки – на входе стоит ларёк с булочками – треплет тёмные волосы, пуская пряди в глаза. шумит недавно появившаяся на ветках зелень, дети смеются, собаки лают, птицы поют, а учиха смотрит на свои начищенные до блеска ботинки и чувствует, как сильно горло сдавливает галстук.
он встретил его прямо здесь. парк пестрел всеми возможными оттенками осени, вечерние дожди оставляли на асфальте мелкие лужи, которые старательно обходили и объезжали взрослые, и в которые с радостью прыгали дети. саске торопился по каким-то важным делам и чуть было не наступил в огромную лужу – задумался, зарылся в бумаги и едва не испачкал дорогой костюм. парень, оттолкнувший его, хмурил светлые брови и отчитывал, как маленького ребёнка, а учиха все слова растерял и молча пялился, потому что он был действительно красив. чуть смуглая кожа, большие голубые глаза и светлые непослушные волосы, что на солнце отливали золотом. странные, но почти незаметные шрамы на щеках – по три на каждой, подтянутое тело, пропорции которого выгодно подчёркивала повседневная, но яркая одежда, рост, весьма средний для парня – ниже саске. он был красив как-то по-особенному, смотреть на него было почти физически больно, как на солнце.
из-за долгого молчания он даже подумал, что брюнет немой, начал спешно извиняться, а после сам себя вслух отчитал за то, что это ещё тупее, ведь извинения тоже не услышат. учиха фыркнул и назвал его идиотом, а после они почти подрались, но в итоге решили конфликт мирно. саске забыл о встрече с университетским товарищем и сыном друга отца, проторчав весь день в парке с наруто, так звали блондина. он был редким болтуном и язвой, постоянно шутил и ещё больше смеялся, делая по-осеннему невысокую температуру вокруг на пару градусов теплее. они говорили обо всём и ни о чем одновременно, и саске не помнил, когда в последний раз чувствовал себя так легко. узумаки не волновало, чей он сын, что может предложить дружба с ним и что он планирует делать со своим будущим. наруто искренне ужаснулся, когда узнал, что учиха не любит рамен, а на слова об обожании помидоров скривился так, что девочка, проходящая мимо, испугалась. фугаку сделал сыну выговор, и парень с каким-то недоумением понял, что готов выдержать сколько угодно тяжёлых взглядов, если только это сулит встречу с наруто.
– смотри, теме, это облако похоже на большую задницу. такую, как у моей соседки, помнишь? я сегодня заходил к ней за солью, а она выгнала меня веником, представляешь? наверное, в следующий раз нам не стоит так шуметь среди ночи, иначе меня весь дом возненавидит, – наруто смеётся, чуть прищуривая глаза – солнце не по-ноябрьски яркое, слепит, даже когда на него не смотришь. как узумаки, лениво думает саске.
мысли в голове учихи такие же медленные и массивные, как облака. он сидит на деревянной скамейке и о его вытянутые ноги иногда спотыкаются задумавшиеся о своём люди, и он бы убрал их, но наруто, положивший голову ему на колени, каждый раз пускает короткий смешок, и это оправдывает недовольство прохожих.
– ну так что, сегодня переночуешь у меня? чтобы в следующий раз эта противная соседка со мной даже не заговорила, а? – узумаки жизнерадостно придумывает какой-то грандиозный план, пальцами тычет в небо, что-то в воздухе рисуя, а саске не понимает, как от желания быть потише он пришёл к мысли о практически соседской войне. и ещё немного задумывается о том, как успел вляпаться во всё это по самые уши.
– у тебя завтра экзамен, забыл? – голова чуть дёргается, и учиха хмыкает, потому что наруто и правда забыл. он относился к учебе так, что фугаку от неприязни перешёл к холодной ненависти, постоянно твердя, что этот мальчишка уничтожит всё то, что он годами вкладывал в любимое чадо. саске держался отстранённо, но с губ, изогнувшихся в кривой ухмылке, едва не сорвалось «ты настолько успешно что-то в меня вкладывал, что я так и не понял, что являюсь любимым». не хотелось ещё больше ранить микото, прижавшую ладонь ко рту. её он всё-таки любил.
– теме, ну ты меня вообще слушаешь? – учиха очнулся от неприятных мыслей, пелену которых разорвал болезненный щипок за бедро и звонкий громкий голос. удостоверившись, что собеседник весь во внимании, узумаки повторил. – какаши-сенсей поклонник писулек моего старика-извращенца, поэтому я просто притащу ему новую рукопись, которую запустят в печать только через месяц, и он мне «автомат» хоть на весь год обеспечит.
– не думаешь, что стоит хотя бы иногда к чему-то готовиться? первый курс важен, добе.
– спорим, что и на четвёртом ты будешь говорить мне то же самое? – наруто закатил глаза, недовольно сморщившись и потянувшись, чтобы размять затёкшие от долгого лежания конечности. солнце закрыли облака, стало холодать – учихе пора домой, отец не одобряет пропуски семейных ужинов. наруто встаёт на ноги и хитро улыбается. – если сегодняшней ночью ты обещаешь довести соседей до ручки вместе со мной, то весь вечер я проведу за учебником. что думаешь?
небо стремительно сереет, но оно саске и не нужно – его собственное сияет в своих-чужих глазах. узумаки закусывает губу, нетерпеливо переминаясь с носков на пятки, и его кроссовки скрипят об асфальт. отец будет злиться. завтра семинар, к которому парень едва готов. семейный ужин и рассказ обо всём, что он сделал за день. звонкий смех наруто. тупые передачи по тв и «саске, не смотри на меня, я пытаюсь учиться, а со стояком мысли немного не о том». проведённая вместе ночь, воспоминания о которой обязательно смажутся нетерпеливыми поцелуями.
саске картинно вздыхает, хмурится – лицо узумаки копирует каждый жест, словно зеркало – и соглашается, едва не рухнув на скамейку снова из-за крепких объятий блондина.
конечно же, никакой учебник наруто даже в руки не берёт. они разливают кофе на белый – «идиот, зачем тебе такой, чем думал, когда покупал?» – ковёр, дерутся подушками и случайно рвут одну, ещё час отплёвываясь от пуха. разбивают миску с яйцами, когда пытаются приготовить яичницу на ужин – после саске ещё неделю называет наруто цыплёнком, и общие друзья не понимают, почему тот краснеет, пихая учиху в бок. в душе устраивают ещё один заход, едва не затопив соседей снизу и, может, слегка оглушив, а потом долго смеются, пытаясь решить, кто же в этот раз пойдёт к соседке – есть правда хочется, а от несолёного брюнет воротит нос, и узумаки с каким-то любовным раздражением обзывает его избалованным аристократишкой. хрюкая от неконтролируемых приступов смеха наруто вдавливает кнопку звонка, сердце колотится как сумасшедшее, а саске старается сохранить спокойное выражение лица – кто тут, в конце концов, учиха?
и с позором проваливается, когда соседка, распахнув дверь, кидает им в лицо огромный распечатанный пакет соли, и её крики совсем не заглушают доносящиеся из глубины квартиры голоса братьев винчестеров. узумаки икает от смеха, не прекращая шутить о том, что их стоны звучат как шум из глубин ада, и в следующий раз он плеснёт на саске святой водой перед тем, как заняться сексом. а учиха пятерней зарывается в спутанные волосы, садится на корточки и глаз от него оторвать не может. наруто сидит на коврике, подушечками пальцев перекатывая крупинки соли. лицо красное от смеха, глаза сияют в полутьме лестничной клетки, поглощая свет тусклой лампы, губы искусаны, но в улыбке растягиваются так, что трещинки вот-вот начнут кровоточить. всё это напоминает сцену из какого-то фильма про наркоманов, соседка грозится вызвать полицию, если они не перестанут ржать, а саске, под аккомпанемент задушенного ладонями смеха, думает, кем же нужно быть, чтобы за два месяца влюбиться каждой клеткой?
– привет, – светлые волосы неожиданно оказываются прямо перед глазами, брюнет вздрагивает. пальцы с прилипшими солёными кристаллами мягко оглаживают скулы, обводят линию челюсти и замирают на опухших от поцелуев губах.
– здравствуй, – саске шепчет едва слышно, языком проходится по подушечке большого пальца, пуская по щекам наруто мягкий румянец, немного персиковый из-за освещения.
узумаки вмиг оказывается на коленях учихи, вжимается в него всем телом, сталкивается зубами, но целует ещё напористее, будто саске у него кто-то может отобрать, будто вокруг них рассыпана вовсе не соль, и сейчас заявятся либо полицейские, либо те, кому они должны были передать товар, и неизвестно, кто опаснее. ладони обжигают кожу, оставляют невидимые отпечатки, хаотично касаясь всего, до чего дотягиваются – мой ничей больше никому только для меня я для тебя а ты для меня – и лампочка гаснет окончательно, увидев слишком много.
наруто в перерывах на глотки воздуха шепчет шумом прибоя, дыхание у него солёное, зрачки огромные, будто глубины марианской впадины, а вокруг неё – шторм, волны, крушащие корабли и утаскивающие на дно каждого. короткие волоски на шее мокрые от пота, солёные, как и весь узумаки, и саске видится, будто тот – русал, вышедший из океана, чтобы забрать его с собой. наруто такой неземной, а учиха цепляется за него ещё сильнее, отчего-то боится, что тот исчезнет, пытаясь удержать его влажными, как и всё вокруг, поцелуями. мир плывёт, набрасывается на них, мотая из стороны в сторону, и единственное, что они могут – крепче обхватывать плечи-запястья-губы-талию-сердце, чтобы ни за что не разорваться.
саске прижимается лбом ко лбу наруто и в глазах, одуревших от близости, хочет найти ответ, но и так его знает. кем нужно быть, чтобы за два месяца увидеть в чьих-то глазах целый необъятный мир? наруто узумаки и саске учихой, всё просто.
соседка тарабанит в дверь, и они оба смеются, скрываясь в квартире узумаки. экзамен наруто просыпает, саске матерится, пытаясь впихнуть в одну штанину две ноги, потому что проклятая экономика первой парой, а он и на вторую опоздал. узумаки смеётся, обнимая подушку, целует на прощание складку меж бровей и остаётся дома, досыпать – либо к первой, либо выходной. учиха злится на весь белый свет, с нежностью поглаживая воспоминания о сонном наруто, шепчущем глупости и засыпающем у него на груди, не отпуская ладони. отец будет кричать, мама – одёргивать его, итачи потреплет по волосам и скажет, что его маленький братишка вырос. по экономике придётся писать доклад, соседка узумаки наорёт на него при случайной встрече, дождь пойдёт тогда, когда до дома останется десять минут ходьбы. но саске встретит всё это с улыбкой, потому что наруто пообещает увидеться в субботу (которая обязательно зацепит воскресение и хвостик утра понедельника).
– привет, давно ждёшь? – сакура улыбается, заправляя прядь розовых волос за ухо и придерживая полы кремового пальто. она нежная-нежная, по-весеннему лёгкая и свежая, но никто из них не виноват в том, что саске всегда был влюблён в лето.
саске едва не отзывается на до боли знакомое «привет» до боли знакомым «здравствуй» и прикусывает язык до крови. это только их, даже спустя полтора года, только их, не её.
– привет. не так давно, всё в порядке, – учиха приподнимает уголки губ в улыбке, харуно слышит хруст картонной маски, но почти искренне улыбается в ответ, будто не заметила. берёт парня под руку и заводит разговор о чём-то несущественном. саске смотрит на волосы цвета сахарной ваты, пропускает длинную прядь сквозь пальцы, не заметив удивлённый взгляд изумрудных глаз и заминку в монологе. мягкие-мягкие и совсем не колятся.
саске на четвёртом курсе, но напоминать о важности учёбы больше некому.
***
саске смотрит в изумрудные глаза, но не находит там ни разочарования, ни обиды. девушка радостно улыбается, звонко целует в щёку и начинает перечислять тех, кто находится в их доме. гостей так много, что учиха уверен: он едва ли знает хотя бы половину. они ни разу ещё не отмечали с таким размахом, но полгода отношений, вроде бы, требовали этого, поэтому парень смирился. матери и отца нет, харуно шепчет, что уже уехали, так и не дождавшись сына, и саске, правда, неловко. неловко из-за того, что ему вообще приходится здесь находиться.
он проводит с сакурой от силы пять минут, не улыбнувшись ни разу. хорошо быть учихой – люди так привыкли к тому, что твой эмоциональный диапазон невелик, что любая недостача чувств списывается на это. «он любит её, просто не показывает на публике». дурная привычка после отношений с парнем, так и есть. вот только он не любит и наедине не показывает тоже.
девушка убегает куда-то в самую гущу толпы, то тут, то там мелькает её нежное персиковое платье, и учиха позволяет себе немного выдохнуть, взглядом натыкаясь на старшего брата, стоящего у стены. тот поднимает бокал с шампанским и уголки губ, приглашая присоединиться, и саске покорно подходит, взяв со стола бокал с алкоголем.
– добрый вечер маленький братец, поздравляю тебя, – парни кивают друг другу под звон посуды, и младший учиха осушает бокал до дна, даже не успев толком распробовать. брат хмыкает и делает небольшой глоток, смакуя вкус на языке. – с тем, что забыл о собственной годовщине.
– спасибо, нии-сан, – изящные брови сдвигаются к переносице, но от внимательного взгляда итачи не укрывается то, как расслабляются плечи. внутри шевелится радость от того, что он всё же нашёл время и приехал в самый нужный момент. – лучше бы сакура о ней тоже забыла.
старший фыркает и идёт к балконной двери, зная, что саске следует за ним. чем спокойнее вокруг, тем замученнее выглядит младший, и когда замок щёлкает, он едва удерживает себя от того, чтобы взвыть – не хватало ещё дать слабину перед братом. и без того ранил множество раз.
итачи садится прямо на пол и достаёт из пачки сигарету. саске не курит, но для порядка легонько толкает носком колено старшего – он сидит в кресле, и иначе достать просто не получается. молодой мужчина хмыкает и отталкивает ногу, позволяя пламени зажигалки коснуться кончика сигареты.
– нет, братишка, женщины никогда подобного не забывают, не научился на примере мамы? – младший морщится от табачного дыма и распахивает окно настежь – весенняя свежесть и лёгкий сквозняк мгновенно утягивают едкость. – с ним было гораздо проще, знаю.
саске морщится, как от зубной боли. итачи мягко улыбается, и мелкие морщинки вокруг его глаз собираются сеточкой, совсем как у отца. старший сын унаследовал внешность отца и чуткое сердце матери, и саске любит их в нём сильнее, чем реальных родителей. итачи улыбается, снова затягиваясь, но за улыбкой этой скрыт какой-то душевный надлом, и младшему больно и за это тоже.
– правда, проще, – голос звучит глухо, и он откашливается – горло саднит от дыма и воспоминаний. второе режет почти до крови, и саске проглатывает фантомный металлический привкус. – проще, потому что я помнил все наши даты.
итачи закрывает глаза и докуривает до фильтра, едва не обжигая пальцы. смотреть на такого брата невыносимо, и потому он позорно отворачивается, доставая из пачки вторую, доставая то время, за которое можно спрятать боль, накрыть чёрным покрывалом и замаскировать его под собственные зрачки, лишь бы без красных обжигающих всполохов.
саске понимает и отворачивается тоже, наблюдая за котом, что вальяжно прохаживается по соседнему балкону, едва-едва не сбивая цветочные горшки с полок. улыбается, когда красивая герань валится на пол, а в комнате зажигается свет. крики не пропускают толстые оконные стекла, и парень не понимает, почему же с музыкой из собственной квартиры это не срабатывает. наверное, стекло, как и он сам, попалось какое-то бракованное.
а с наруто ведь и правда было куда проще. каждую дату учиха помнил и, даже если не успевал что-то придумать, парень сам делал это. «эй, теме, ты снова был занят до вечера, поэтому я заказал пиццу на дом. посмотрим фильм и спать?». «саске, ты ведь помнишь, какой сегодня день? так вот. ты, конечно, невыносимый и редкостный засранец, пусть я всё ещё выношу тебя, но, клянусь, если ты сейчас не принесёшь мне стакан воды, то я просто умру». и пока брюнет, проклиная ленивого добе, плёлся на кухню, блондин доставал из шкафа какую-нибудь огромную коробку с кучей бесполезного хлама, который саске после бережно складывал в комод.
узумаки никогда не притаскивал домой друзей, не устраивал званных вечеров, не надевал лучший костюм – учиха бьётся об заклад, у него его даже не было. но он всегда улыбался ярче солнца лишь для одного саске. жарко целовал, оставляя на коже метки принадлежности, словами разрывал душу и ими же залечивал, не желая видеть никого, кроме учихи, не пытаясь стать «своим» в его обществе. потому что ему хватало быть «своим» для саске. одно это было сказочным подарком.
– думаешь о наруто? – итачи тушит вторую сигарету о край массивной пепельницы, которую сакура купила специально для гостей и для него в частности. учиха-младший однобоко улыбается, не считая нужным отвечать на такой откровенно глупый вопрос, потому что даже брат о нём думает, о чём вообще речь. – я слишком сильно тебя опекаю, маленький братец.
саске не думает, что это так, не сейчас. итачи бывает навязчив, бывает чересчур раздражающим, но только не сейчас. он – последний рубеж, якорь, что держит корабль у берега. если железная цепь оборвётся, саске точно унесёт течением, и он не сможет выбраться. поэтому саске мотает головой, бросив быстрый взгляд на балкон напротив – кота нет. сидит где-нибудь под диваном, бедняга. наруто бы сейчас только посмеялся – всегда больше любил собак, а сам – вылитый лис.
– нет. я благодарен тебе.
итачи снова кивнул. узумаки всегда бесила эта истинно учиховская привычка, он сжимал кулаки и говорил, что от пары слов язык не отвалится, а от этих кивков и хмыканий за километр разит высокомерием и снобизмом. сегодня его бы точно хватил удар.
старший поднялся на ноги и подошёл к креслу, немного наклонившись. гвалт гостей постепенно стихал, значит, ему тоже пора. два пальца коснулись центра лба, легонько надавливая, и саске улыбнулся одними глазами, зная, что брат точно заметит. этот жест возвращал их в детство, дарил чувство защищённости и тепла, был своеобразной клятвой в вечной братской любви. однажды отец сказал, что поцелуи – глупость, и их не должно быть между братьями, и маленький саске ужасно расстроился, едва не заплакав. разве итачи мог допустить, чтобы его маленький отото плакал? «я буду делать так, а ты отвечай какой-нибудь эмоцией. это будет словно поцелуй, только особенный, только для саске и итачи учиха».
– береги себя, маленький братец.
саске остался на балконе совершенно один. в квартиру не хотелось. сакура не скажет ни слова, но придётся придумать какую-нибудь ложь, мол, подарок задерживается из-за непредвиденных обстоятельств, а после срочно найти что-то, что порадует её, и заказать в сети. телефон вибрирует в левом заднем кармане, и парень достаёт его, молясь, чтобы отец дал какое-нибудь поручение, и у него был повод сбежать из квартиры.
«чуть не забыл: подарил сакуре жемчужное ожерелье от твоего имени, она была в восторге. всегда пожалуйста».
возможно, этот вечер всё же имеет хоть какие-то шансы.
саске отметает эту мысль, когда в спальне его встречает сакура в чёрном кружевном белье. он бы отдал всё ради криков наруто во время просмотра футбольного матча, хотя даже не фанат, жирных пятен на постельном белье, «добе, опять придётся перестилать, сегодня пододеяльник твой», и поцелуев со вкусом пряностей. тяжёлое ожерелье висит на изящной шее холодным камнем, но девушке кажется, что поцелуи саске гораздо холоднее.
***
обед проходит так, как и должно быть в образцовой семье: микото и сакура говорят о чём-то женском, улыбаясь друг другу самыми ласковыми улыбками, саске слушает диалог старшего брата и отца, изредка что-то комментируя, если его мнение кого-то интересует. невыносимая скука разливается в помещении вязкой патокой, и младший учиха не против в ней утопиться, лишь бы всё это прекратить.
с наруто всё было совсем по-другому. он много говорил, микото смеялась так, как делала это только в кругу по-настоящему близких, итачи постоянно шутил, подхватывая идеи узумаки, и саске не мог поверить, что этот клоун – его умный, сдержанный перед отцом, взрослый аники. фугаку молчал, хмурил брови и одёргивал парней, если шум становился слишком громким, но старался делать это как можно мягче – его жена и дети выглядели счастливыми, и он всю неделю набирался терпения, чтобы истратить его на субботнем обеде с парнем младшего сына.
наруто ему не нравился, и об этом знали все. узумаки не следил за языком, говорил то, что думал, не был наследником влиятельной семьи, но зато имел горячий нрав и всегда – абсолютно всегда – вступал в пикировки с фугаку. саске и наруто были разными настолько, что каждый считал своим долгом упомянуть об этом. и только учихе-старшему поперёк горла вставало единственное их сходство – то, что они оба были парнями. многие обеды заканчивались ссорами на пустом месте, когда зрелого терпения не хватало, а юношеская пылкость не позволяла терпеть предрассудки. тогда микото гладила мужа по плечу, саске защищал узумаки, перед этим наступав под столом ему на ногу – он не прав, но это мой отец, веди себя почтительнее – а после извинялся, вытаскивая наруто на балкон, чтобы проветриться. итачи никогда не вступал в словесные баталии, но саске знал – если отец попытается сделать что-то узумаки, то брат ни за что ему это не позволит.
сакура рассказывала о практике в больнице, о том, что родители улетели в штаты по каким-то делам – саске, откровенно говоря, было всё равно. фугаку и микото сосредоточенно слушали, задавали вопросы и поддерживали беседу, видя бездействие сыновей. итачи сверлил младшего нечитаемым взглядом, но тот был слишком поглощен собственными мыслями.
отец не любил узумаки, но даже он оживал рядом с ним. солнечный свет, глоток воды в пустыне, тепло после месяцев холодов – наруто был всем этим для каждого из учих (и немного для других людей). и саске не виноват в том, что так и не научился без всего этого жить.
– саске, милый, какие у вас с сакурой планы на летние каникулы? – темноволосая женщина немного наклоняет голову набок, такая у неё привычка, и мягко улыбается, отпивая чай из чашки с фамильным гербом. дань официозу, не более, ведь все присутствующие знают, что у каждого члена семьи есть нормальная кружка.
– мы пока об этом не думали, мама, – девушка, в общем-то, уже искала какие-то варианты, но парень мало её слушал – приближался конец учебного года, сроки сдачи работ поджимали, отец давал всё больше поручений, связанных с бизнесом, а кристально чистые глаза насмешливо искрили из памяти и ехидно просили продержаться ещё год без него. так, будто они собираются в его жизни появиться вновь.
сакура начинает говорить о море, потом о горах, итачи периодически пинает брата под столом, чтобы тот вовремя кивал или хмыкал, и младший учиха благодарит мироздание за то, что у него такой замечательный брат. кивком головы отец объявляет время чисто мужских бесед, и приходится подняться со стула, чтобы пройти в его кабинет.
саске тяжело вздыхает и скрипит зубами – мысленно – усаживаясь в мягкое кресло и принимая из рук фугаку бокал с виски. сейчас придётся говорить о бизнесе, учёбе, если учиха-старший выпьет достаточно, то и о женитьбе тоже, и хочется сбежать на край света. ткань обивки не отпускает, обвивает путами, особняк – клетка, птицы в которой скованы золотыми цепями, изящными, невесомыми для чужого взгляда, и столь неподъёмными для них самих. на подрезанных крыльях далеко не улетишь, традиции и фамильные обычаи хуже ошейника, и тут даже птицам повезло больше – у них, в отличии от саске, шею не сдавливают дорогие галстуки, на которых бы повеситься. он любит свою семью больше всего на свете, но легче от этого не становится.
– что-то случилось, саске? – мысли лихорадочно носятся в голове: бизнес? забыл документы? встреча? о чём речь? – вы поссорились с сакурой?
лучше бы бизнес.
– нет, отец, всё в полном порядке, – фугаку поднимает бровь в фирменном учиховском жесте. неубедительно. – много работы, в университете постоянные доклады, экзамены и прочее, сессия совсем скоро. да и сакура вся в заботах, но у нас всё хорошо.
мужчина отпивает виски и смотрит тёмными – ни капли тепла – прямо в душу. итачи едва заметно качает головой из-за спины отца, но тот кивает, и младший учиха немного расслабляется. разговор возвращается к привычным и обыденным вещам, съезжая с опасных личных тем. харуно – партнёры компании учиха, и саске даже не заметил, как начал встречаться с их дочерью. она появилась на деловом банкете цветущая, жизнерадостная и искренняя, словно свежий апрельский ветер, обдала всей прелестью жизни и зачем-то осталась насовсем. а у учиха не было сил выгонять. окружающие мгновенно поверили в то, что у них большая и чистая, пророчили скорую свадьбу, головокружительный успех фирмы и новые горизонты, которые обязательно откроет саске.
два с половиной года отношений с наруто будто замазали корректором. с фоном сливается, и ничего постороннего нет, а криво, шершаво, не заживёт никогда, сколько не лечи. учиха понимает, честно. сакура красивая, умная и лёгкая. сакура нежная и чуткая, от неё пахнет сладостью надежд, неуёмными амбициями и бальзамом для волос. сакура – харуно, дочь успешных родителей, лучшая ученица меда и будущее светило медицины. сакура, в конце концов, девушка. и уж точно достойная партия для такого, как саске.
а что узумаки? раздолбай, катается на скейте, в университете как дрейфующая льдина, во многом наивный и упёртый, как баран. солнце, впитавшееся в кожу, насквозь лучами её прошившее, сильные руки без намека на что-то тонкое, упругие мышцы и широкая улыбка – не девушка, как ни посмотри. с двух лет живёт с опекуном, из наследства только яркие отцовские глаза да светлые волосы – никаких миллионов на счету в банке. жалко, быть может, да только саске на всё это плевать. наруто – счастье концентрированное. огрызается, в драку лезет, обижается и брови светлые хмурит, но любит отчаянно, словно завтра конец света. конец наступил, вот только его всадником стал именно узумаки, когда исчез в один день, будто его никогда и не существовало.
итачи и фугаку поднимаются со своих мест. саске, видимо, выглядит так плохо, что его даже лишний раз не трогают. если бы здесь был наруто, то они бы обязательно повздорили, сделали бы что-то до ужаса глупое, а после закрылись бы в спальне старшего и смеялись-смеялись-смеялись до боли в животах. интересно, отец скучает по его смеху?
– больше, чем ты можешь себе представить.
саске не понимает, как умудрился произнести такой вопрос вслух, но может поклясться, что перед тем, как фугаку закрыл за собой дверь, в его глазах промелькнуло сожаление под застарелой корочкой боли.
сакура кивает на прощание, лаконично целуя воздух рядом с щекой микото. саске отстранённо вспоминает, что наруто крепко обнимал маму, улыбаясь её смеху, пожимал руку итачи, рассказывая последнюю на сегодня шутку, и ехидно называл главу семейства «папой», выводя того из себя и уворачиваясь от – это вообще фугаку? – подзатыльника.
саске отстранённо вспоминает, что рядом с наруто его крылья начинали заживать, а цепь становилась легче с каждой секундой.
***
– саске, ты слышал? хината хьюга через месяц выходит замуж, надо же! – девушка удивлённо восклицает, перелистывая страницу глянцевого журнала. парень пытается свести отчёты уже третий час, но ошибка не желает себя обнаруживать, и его терпение на грани. до дочери бывшего партнёра их компании ему дела нет совершенно, но что-то тянет его к сакуре, сидящей на диване. харуно подвигается, будто бы ему места мало, но он благодарно кивает и заглядывает в журнал.
многообещающее «наследница корпорации хьюга вернулась из нью-йорка спустя полтора года со своим избранником» - последнее, что запомнил саске перед тем, как увидел родное до каждого миллиметра лицо. выхватив из рук сакуры издание, брюнет выскочил на балкон и захлопнул за собой дверь, не слыша ничего. его словно поместили в банку, крышку плотно закрыли, оставив воздуха всего на сотню вдохов – иначе почему так жжёт в груди? пальцы дрожат, а ноги подводят, и учиха крошится в кресло и не спешит собираться. вдох-выдох, ещё один вдох, ещё один выдох, запускать систему, устранять неполадки, вдыхать кислород и смотреть на мир, что теперь стал слишком ярким, до болезненной рези в глазах. полтора года под водой, а сейчас саске выбросило на берег, и он не знает, что со всем этим делать.
наруто на фото улыбается. у него волосы чуть короче прежнего, в глазах какая-то взрослость и капля обречённости – набор, который настиг и его, а ведь говорил, что этого не случится. широкая ладонь бережно обнимает тонкую талию чуть смущенной девушки с иссиня-тёмными длинными волосами и светлыми глазами. они выглядят гармонично. правильно и естественно, дополняя друг друга, как инь и ян, а у саске ни одной эмоции нет, только щёки почему-то влажные и на страницах капли. узумаки яркий и солнечный, только повзрослевший и более обходительный, от него веет спокойствием и уверенностью, которые учиха в нём не застал. случайных фото на страницах множество – вот они гуляют в парке, держась за руки. блондин смотрит на девушку так, будто ничего прекраснее в его жизни не было и быть не может, а она очаровательно смущается. вот они сидят в кафе. наруто заливисто смеётся, откинувшись на спинку – знакомая привычка раздирает раны, втыкает нож и крутит-крутит-крутит, выворачивая кровавое наизнанку. кино, магазин, парк аттракционов, будто корреспондентам больше заняться в токио нечем!
сбежал, ничего не сказав. ни записки, ни сообщения – ничего, только развороченное сердце и непрекращающиеся головные боли на протяжение полугода. укатил в свою америку вместе с богатой красивой девчушкой и пропал на полтора года, исчез отовсюду, а сейчас так нагло врывается в размеренную, только-только по кирпичикам отстроенную жизнь саске. хмыканье само по себе срывается с губ – беспорядочная хаотичность так в его стиле.
а он-то, дурак, чего-то ждал. любил, надеялся и верил, что всё не просто так, выдумывал сотни причин для оправдания, не мог отпустить и отравлял жизнь всем близким людям. ведь стоило наруто только сказать о том, что всё кончено, что он больше не любит, что они себя исчерпали – саске бы двигался дальше. раздирал себя, ненавидел всё вокруг, тосковал до звериного воя, но двигался дальше хотя бы из-за упрямства и гордости. научился бы не вспоминать голубые глаза, забыл бы его любимые фильмы и интонации голоса, медленно и методично выдворил бы всё, не позволяя возвращаться к узумаки даже мысленно. а теперь он сидит над глянцевыми страницами и отчаянно хочет выйти в окно, и чтобы не спасали.
«саске, а давай после того, как ты станешь крутым боссом, мы поедем в америку и поженимся? представляю лица твоих коллег, вот смеху-то будет! или нет, давай лучше дождёмся, когда однополые браки легализуют в японии?».
саске тогда сказал, что они умрут раньше, чем это произойдёт, а всё оказалось куда проще. почему-то вариант с тем, что кто-то устанет ждать, он просто не рассматривал. расчётливый и умный учиха, как же.
буквы плывут перед глазами, и вылавливать получается только отдельные предложения. «она замечательная, и я влюбился с первого взгляда, будто мы были рождены для того, чтобы быть вместе. дождаться не могу двадцать шестого июля».
«знаешь, теме, это может прозвучать глупо, но увидев тебя в парке я почувствовал, будто это происходит не впервые. словно мы встречались так сотни раз. нет, не в парке – тихий смех и едва ощутимый поцелуй в переносицу – просто встречались. словно наруто узумаки встречает саске учиху изо дня в день, при разных обстоятельствах, но всегда именно его. будто нам в роддоме на лодыжки прицепили ярлыки «для саске» и «для наруто», и они всегда с нами, независимо от того, кто мы и где мы. молчишь? думаешь, значит. а говоришь, что я дурной. любишь, правда? я тебя тоже».
«время нужно отмерять не годами, а моментами, событиями, которые ты прожил с человеком. и хината за эти полтора года подарила мне счастья больше, чем кто-либо другой за всю жизнь».
«ты идиот, порой ты невыносим до ужаса, мы часто ссоримся и ни дня не можем без травм, не смотри косо, я не специально ударил тебя дверцей шкафа, говорил ведь уже. но никто и никогда не любил меня так искренне и нежно, клянусь, никогда. хэй, посмотрите-ка, я смутил непрошибаемого саске учиху! твою мать, теме, ну по голове за что? беру свои слова назад, ты – полная задница. как у той самой соседки, помнишь?».
«она – та, кого я всегда искал».
«никогда не думал, что моя родственная душа – такая злобная язва. и что я только в тебе нашёл, ума не приложу! всё, что искал, наверное».
«мы часто вместе посещаем картинные галереи, музеи и театры. я не особо разбираюсь в искусстве, но смотреть на неё, когда она так увлечена – лучше всех самых изысканных картин мира».
«у тебя такой умный взгляд, когда ты выбираешь продукты, и вообще, ты же аристократ, откуда знаешь, какое мясо лучше? такой профи, я снова влюбился».
однажды наруто потерялся в супермаркете и имя саске объявили по громкой связи:
– добе, ты опять отстал возле отдела с раменом! задолбал теряться, я на тебя скоро повешу колокольчик.
– извините, мистер помидоры-мои-помидоры, нужно торчать в овощном поменьше, и тогда я не буду как дурак просить охранника позвать тебя к третьей кассе!
однажды наруто тоникой покрасил волосы итачи в голубой цвет, и фугаку чуть удар не хватил прямо в фамильной гостиной, потому что он решил, что внуков ему и от старшего сына не видать.
однажды наруто… этих однажды был миллион. все, казалось бы, незначительные моменты обрели смысл и истинную ценность сейчас, когда наруто нет. ни наруто, ни их любви, ни саске, того саске, которым он был полтора года назад. есть новые люди, новые моменты, а их уже нет.
наруто сонно моргает, кутаясь в одеяло и потирая пятку пальцами другой ноги, потому что это был последний раз, когда саске видел его невыспавшимся перед учёбой. наруто с гримасой отвращения отмывает плесень от контейнера, о существовании которого забыл на два месяца, и саске помнит эту гримасу потому, что больше никогда её не увидит. наруто плачет над «хатико», наруто танцует стриптиз, наруто гортанно стонет, наруто падает в лужу, ест мороженое, кусает саске за нос… наруто, наруто, наруто, и нет конца этим разноцветным стеклышкам в калейдоскопе, со временем они лишь превратились в настоящие драгоценные камни, и учиха царапается острыми гранями, но набирает полные ладони, а после прячет в карманы.
саске так и не научился жить без наруто, до смешного простая истина. он давится рыданиями, кусая ладонь, потому что узнал о том, что узумаки не умирал каждую секунду, когда он сам бросал монетку на «удавка или таблетки». что он всё ещё дышит, когда учиху панические атаки хватали за горло и прижимали к стене.
что он счастлив и ни разу не захотел рассказать об этом саске.
сакура тихо стучит в дверь и спрашивает, всё ли в порядке. она хорошая. совсем не глупая и не лезет туда, куда саске не зовёт. с ней удобно и, быть может, он даже когда-то сможет полюбить её. как близкого человека, к которому ты проникся уважением за всё то, что он пережил вместе с тобой.
саске вытирает слёзы, распахивает настежь окно и дышит свежестью летней ночи, позволяя ветру, задевающему рубашку, побыть на секундочку теплом тех самых объятий.
саске заталкивает журнал за полку и обещает себе никогда больше не прикасаться к глянцу.
саске открывает балконную – в новую жизнь – дверь.
саске становится перед сакурой на колено.
предложение руки и сердца оглушает пушечным выстрелом обоих.
слова любви не звучат.