— Эти отношения — ненормальные.
Скалл на слова Лар только улыбается, растягивает накрашенные губы широко-широко, привычно, бормочет что-то откровенно глупое, как делал всегда. И совершенно не обращает внимания на синяки на теле, на разбитую и саднящую губу. Ему же не в первый раз, да и не так уж сильно болит от них тело.
Он вскакивает с пола вновь, активничает, лезет к Реборну, улыбаясь, смотрит на него, в рот едва ли не заглядывает, в ответ получая только раздраженный взгляд и презрительную усмешку. Но этого, впрочем, достаточно, чтобы сделать Облако счастливым.
Эй, семпай, смотри на меня!
Он ненавидел киллера в самом начале, ругался, кричал, пытался достать и ударить побольнее, а выходило наоборот. Выходило так, что получал сам. Болезненные удары, пинки, подзатыльники, жалящие самое сердце и душу слова, что на повторе заедают в голове, выстрелы, откровенное пренебрежение…
Это все запоминается. Запоминается намного лучше каких-то хороших действий, едва заметного одобрения в темных глазах, сокрытых шляпой. И де Морт просто не может не думать об этом снова и снова, и снова. Он будто заевшая пластинка, плохой актер, чья игра скоро раскроется, а маска веселого будет сдернута.
Но каскадер рвется вперед, привлекает внимание, едва ли не из штанов выпрыгивает, чтобы привлечь внимание Реборна, заставить признать себя, не понимая, что таким образом только проблем наживает. На свою же голову.
Эй, семпай, что ты делаешь?
Все вылилось в лишь большее насилие. Ужасающее, оскверняющее, унижающее насилие, вытерпеть которое и не сломаться — сложно, до чертиков сложно. Скалл выдержал это только из-за внутреннего стержня, хотя что-то внутри него абсолютно точно сломалось навсегда.
Просто в один вечер Реборн прижал его лицом к стене и использовал. Как одну из тех дурочек, которые вешаются на него пачками из желания хотя бы один раз пробыть в постели с величайшим киллером. Идиотки даже не представляют, что мужчине они отвратительны, что ему откровенно плевать на них.
Тогда Солнце берет его грубо, нисколько не заботясь о чувствах «лакея» и «шестерки», о его физическом или моральном состоянии. Только поправляет свои штаны, когда заканчивает, и смотрит с отвращением на то, что сам и сотворил.
Скалл тогда еле возвращается в свою комнату, отмывается кое-как и плачет, обнимая самого себя за плечи, потому что это о т в р а т и т е л ь н о.
Впрочем, на одном разе ничего, конечно же, не заканчивается.
Сначала Скалл пытается вырываться, сбегать, скрываться, но разве можно остановить Солнце, когда оно что-то желает?.. Потом он старается абстрагироваться от происходящего, на что Реборн лишь усмехается, становится жестче, грубее, издевается над ним действиями и словами. А под конец…
Под конец он начинает чувствовать удовольствие. Позорное, ненавистное удовольствие, становящееся лишь новым поводом для насмешек над ним. И киллер совершенно не скуп на слова, когда замечает это в первый раз. В последующие — тоже.
Скалл не замечает, как принимает отношение к нему. Так, будто бы это должное. Так, будто бы все и должно быть подобным. Так что слова Лар, Колонелло, Десятого Вонголы или кого-то из Шимон вызывают в нем лишь смех. Ненормальные? О чем это они? У него с семпаем все отлично, не стоит даже волноваться.
И лишь наедине с самим собой ненависть к себе накрывает его волной, поглощает в себе. Потому что де Морт считает себя недостойным, не достаточно хорошим, слишком отвратительным для Реборна.
Эй, семпай…
Это происходит случайно. В мире мафии нападения семей — не такое уж и редкое явление, поэтому ни один из Аркобалено не удивлен, когда подобное происходит во время их совместного пребывания в особняке.
Сражение не затягивается надолго, потому что среди мафиози не так уж и много достаточно сильных людей, способных сравниться с бывшими Проклятыми. А те, что есть, достаточно умны, чтобы этого не делать. Да и дружат они. Так что победа достается им легко.
Если бы не одно «но».
Скалл — единственный, кто видит, как пистолет в руках одного из напавших поднимается, упираясь дулом прямо в спину Реборна. Он даже не особо думает, когда делает рывок вперед, желая защитить, не дать умереть этому человеку.
Он умрет. Прямо здесь и сейчас.
Он чувствует это, знает точно, поэтому лишь улыбается, когда раздается звук выстрела, а через мгновение сталь прошивает мягкую, податливую плоть. Каскадер чувствует вкус крови на языке, знает, что она смешивается с помадой на губах, когда оборачивается к остальным Аркобалено и растягивает губы в улыбке.
— …люби меня, пожалуйста, семпай.
Это все, что он успевает сказать, прежде чем силы покидают умирающее тело. Прежде чем веки наливаются свинцом, а колени подгибаются под тяжестью гравитации. Зеленая трава воспринимается им как мягкая перина, самая удобная и приятная в мире. Такая, как когда-то давно. Очень, очень давно.
Он не видит, как Реборн кривится в отвращении, смотря на него, и медленно уходит к особняку, игнорируя непонимающие и приправленные самой настоящей яростью взгляды товарищей.