а потом ему прострелили колено

— Придется рубить нахуй, — говорит Красная Псина и харкает на пол.

Сначала Иззи кажется, что ему послышалось, и он касается уха, чувствует пронзительное жжение рассеченной царапины — чуть не отрубили в бою, заехали топориком. На мясницком столе перед ними лежит Эдвард, неловко вывернув раненую ногу, голова запрокинута, глаза закатились от опиума, который Псина подсунул ему в чадящей трубке. Здесь пахнет сладостью наркотика и ядреной кровью. В детстве Иззи часто проходил мимо скотобойни, устроенной подозрительно близко к церкви, и ему легко было представить тысячи казненных животных. А потом он видел сотни убитых людей во время своей недолгой службы на «Рейнджере».

Но почему-то обманчиво простая мысль о том, что Эдварду рубанут ногу, кажется ему удивительно жуткой. Возмущенный Иззи смотрит на Псину, который пялится на тощую тушку Эдварда с интересом не большим, чем их ебнутый кок разглядывает курицу, которую хочет порезать на суп. Отсеченные конечности и сизая требуха, вываливающаяся из распоротых животов — в этой каюте такое всегда будет тошнотворной обыденностью.

— Ну так что? — спрашивает Псина, почесывая сальные рыжие волосы. Ему явно скучно.

Обычно спрашивают у самих раненых, потому что, каким бы отребьем ты ни был, все-таки своими калечными конечностями можешь распоряжаться. Но Эд сейчас под опиумом видит страшные сны, они сами его накурили, потому что он выл и ничего не соображал от боли, бесился, как подводное чудище из старых сказок.

— Другие варианты есть? — нервно спрашивает Иззи. — Он же… еще мальчишка.

Но Псина только хмыкает; взгляд красноречиво говорит: как и ты, чертов Хэндс.

В Карибском бассейне у каждого второго не хватает чего-нибудь. Чаще всего — мозгов и самообладания. Но Иззи частенько видел в Нассау пиратских капитанов, которые ковыляли, опираясь на железную культяпку. Но то были знаменитые люди, их ценили не столько за то, что они могут ринуться с саблей наголо на абордаж, а за то, что могут распланировать хитрое нападение. Они нужны команде. Но жизнь Эдварда Тича ничего не стоит, если он не сможет влезть в «воронье гнездо» или отдраить палубу.

— Кость треснула, — расслаблено говорит Псина, глядя на красное опухшее колено, — возможно, заживет, но ныть будет всю жизнь. Только хера с два оно заживет. Подхватит какую заразу — и все. Или нога, или могила…

— Ничего, ему часто везет, — отмахивается Иззи. Окрыленный внезапной надеждой, он коротко улыбается — и тут же пытается собраться снова, не позволить затуманиться голове. — Я разберусь. Перевяжи его.

Псина только угрюмо качает головой, принимаясь за работу. «С самим собой разберись, Хэндс». Но Иззи уже не говорит ничего, только дотаскивает Эдварда на нижнюю палубу, в укромный темный угол, пахнущий сыростью корабля. Здесь многие зализывают раны после недавней стычки, потому что наверху царит палящая жара самого солнечного дня на гребаных Карибах.

Эд бредит, ведет себя как пьяный, совсем безумный, хотя опиум точно давно выветрился. Лучше, чтобы он был в себе, потому что Иззи видел людей, зависимых от китайского яда — стеклянные глаза, трясущиеся руки, развязный голос. Эдвард слишком яркий, чтобы сгинуть в кисельной мути наркотика, поэтому боль лучше… Боль всегда лучше. Но, когда Эд начинает орать, Иззи заливает ему в горло ром, потому что этого добра на «Рейнджере» хватает, и сухие губы Эдварда склеиваются от сладости пойла.

Иззи учится менять повязки, промывает рану спиртом, фиксирует ногу собственной саблей, чтобы не дергалась. С перевязанной недвижимой ногой Эд почти не может ходить, наваливается Иззи на шею, когда в короткие минуты просветления тот вытаскивает его наверх. Он младше, но выше его. Не то чтобы это такое уж достижение — быть выше Иззи Хэндса.

Он ненавидит Эдварда Тича. Он хочет его спасти. Лучше бы его убили.

Через несколько дней они пристают в шумный пестрый Нассау, и Иззи с радостью понимает, что сумел дотащить Эда до суши, несмотря на то, что по ночам тот скулил и выл, как побитая собака, и Большой Лин угрожал пристрелить его. Пару раз Иззи успешно проебывал вахту, и тогда Желтозубый охаживал его плетью по спине — но это была ерунда, только рассеченная кожа чесалась. Теперь все позади.

Когда команда радостно выливается в Нассау, бежит проигрывать деньги, пить или трахать беззубых шлюх, Иззи осторожно планирует все, подсчитывая вырученные деньги — свою долю и Эда тоже. Этого хватит, чтобы снять комнатку и, возможно, найти какого-нибудь врача. Бывают же такие даже в пиратских городах. Точно должны быть.

Осторожно они поднимаются к трапу, нога Эда по-прежнему нелепо примотана к сабле, и со стороны на них жалко глядеть. Иззи представляет, как будут смеяться в порту, если они наебнутся с «Рейнджера» в воду, и самые худшие предчувствия вцепляются ему в спину.

— А-а, мистер Хэндс, — вальяжно окликает его капитан Хорниголд, словно бы воплотившийся из ниоткуда. — До меня доходили слухи… Так значит, мальчишка еще жив? — с легкой обеспокоенностью спрашивает он, будто не приказал бы вышвырнуть тело Эда за борт, пока оно не начало гнить.

— Да, сэр, — односложно говорит Иззи. Подумав, добавляет: — Простите, сэр. Все в порядке, сэр.

Он прекрасно знает, как быть хорошим пиратом. Смотреть на ботинки, на потрепанную полу кожаного плаща, но точно не в лицо. Не бросать капитану вызов, потому что в его силах переломать какого-то там Иззи Хэндса. Лучше застыть, стиснуть зубы и покорно молчать. Пока его не отпустят, небрежно отмахнувшись.

Эдвард стал бы дерзить, выдал бы пару безумных шуточек, подмигнул, вертелся бы вокруг Хорниголда, не способный устоять на месте, но Эд сейчас — благодарение богу — слишком слаб, чтобы связно говорить.

— Только не забудь его отмыть, если он захочет вернуться на корабль, а то, знаешь ли… — хмыкает Хорниголд и, видимо, презрительно кривится. Иззи по-прежнему смотрит на трап и на плещущееся внизу синее море.

Ему и правда удается выторговать комнату в ближайшей вшивой гостинице, потому что хозяин оказывается сердобольным стариком, который видит, что Эдвард вот-вот подохнет у него на пороге. Совет Хорниголда кажется удивительно здравым, и Иззи помогает сыну хозяина дотащить лохань с водой на второй этаж.

Он надеется, что Эд не утонет, когда тот, ничуть не сомневаясь, засовывает голову в воду.

— Почему ты?.. — слабо говорит Эдвард, отплевавшись и проморгавшись. Вид у него мокрый, ошалелый, но бодрый, однако Иззи отчетливо помнит его потное лицо в темноте ночи, когда тот звал кого-то и в ужасе кричал, что видит кракена. — Блядство, чувствую себя ужасно, — скрипит Эдвард голосом, совсем не подходящим для шестнадцатилетнего мальчишки. Как будто успел постареть на полвека за эту безумную недельку.

Ужасно ему — потому что он теперь должен. На корабле Хорниголда это не пустые слова, это связи между толпой головорезов, которые превращают их в команду. И Эд теперь тоже в этой цепи.

— Ты меня спас, — говорит Иззи. Он точно не репетировал эту речь. Совершенно точно. — Ты меня загородил от того испанца. Я просто… возвращал услугу.

Он прикусывает язык. Возможно, это была случайность, которую он воспринял слишком серьезно — с кем, блядь, не бывает. До этого они говорили несколько раз. Обсуждали нападение на испанский корабль, но там было еще пять человек, а Эда потряхивало от предвкушения. Иззи не особо обращал внимания на пацана, навязавшегося на корабль, потому что не так давно он сам был таким же, и ему очень даже на руку оказалось, чтобы кто-то занял его прежнее место. Хотя он немного завидовал: ему доставались все тычки и оскорбления, а Эд быстро поладил с командой, даже будучи мальчишкой на побегушках.

Эдвард пожимает плечами: ну, да, спас, бывает же такое. Само как-то вышло.

Это мучает Иззи, изнутри выедает. Заботиться о ком-то считается весьма извращенным занятием, особенно если это не твой родственник или должник. Но правда в том, что ему стало совестно, что кто-то чуть не лишился ноги из-за него. Неправдоподобно совестно.

Эд слишком заигрался — это заметно. Все плавание на «Рейнджере» казалось ему каким-то неведомым приключением, он бешеной белкой носился по кораблю, залезал на самую высоту, ничуть не боясь свернуть шею, смеялся и слушал самые глупые морские байки от старших. Умудрился набить кривую татуировку в первую неделю. Грезил победами. К сожалению, обычно сказки заканчиваются тем, что ты умираешь от сепсиса.

Наш флаг означает смерть, любил говорить Хорниголд. Мы все рано или поздно подохнем.

— Спасибо, — осторожно говорит Эдвард, глядя на него исподлобья. Он не привык кого-то благодарить, а Иззи — принимать благодарности, поэтому им до безумия неловко.

— Ладно, — откашлявшись, решает Иззи. — Ты вымойся, а я раздобуду нам еды. Хочешь что-нибудь конкретное?

— Еще рома, — только просит Эд.

***

Высушенные волосы Эдварда Тича кажутся обманчиво мягкими и пушистыми, и Иззи невольно вспоминает спаниеля своей матери. Как он гладил его в детстве по огромным ушам. Обстановка этого вечера действует на него странно умиротворяюще, а может — это потому что больше не нужно думать, что делать, если Эд умрет у него на руках.

На еду тот набрасывается диким зверем, хотя Иззи сумел достать внизу на кухне только дрянную похлебку, в которой мусора больше, чем овощей, и ломоть хлеба. Эд косится на него иногда, как будто опасается, что Иззи у него отнимет. На корабле обычно такого не случается, иначе достанется от старпома: совсем ебнулись, драться за еду! Значит, это откуда-то из дома… То, от чего он бежит.

Эд рассматривает его, как какую-то редкую птицу.

— А что это за кольцо? — вдруг спрашивает Эдвард, прищурившись по-кошачьи.

Он точно рассчитывает услышать какую-нибудь легендарную историю.

— Это моей матери. Она умерла, и мне пришлось стать пиратом, потому что иначе я бы сдох от голода, — угрюмо объясняет Иззи, поддевая пальцем серебряное кольцо, которое таскает на засаленном шнурке на шее. — Она настаивала, чтобы я подарил это кольцо своей невесте. Хотя не думаю, что найдется какая-то девушка, которая согласится выйти за пирата, поэтому… просто напоминание, кто я такой, — нелепо заканчивает он.

— Ой бля, извини, — дергается Эдвард. — Я имею в виду… душевная история, но я не хотел тебя расстраивать.

Иззи не помнит, когда последний раз рассказывал кому-то про свою семью. Но правда в том, что его и не спрашивали: на корабле ты не человек, а часть команды. Всем плевать, что именно осталось на суше. Многие пытались забыться в море, и Иззи сам иногда задумывался о том, уж не бежит ли он от чего-то — за тысячи миль от дома, он, страдавший от морской болезни поначалу так, что хотелось зарезаться. И все-таки он остался на «Рейнджере», привык к постоянной качке под ногами, прижился как-то.

— Ты был… ну, знаешь, этим напыщенным лордом? — не отстает Эдвард, и его взгляд немного ожесточается, будто эта мысль трогает его гораздо больше, чем он хочет показать.

— Почему ты так решил?

— Мой отец пропил бы любое серебро в доме, хранить такое — дворянские штучки, — усмехается он. — А еще ты умеешь махать саблей, я видел.

Иззи отрубил руки тому ублюдку, который чуть его не убил, и только потом рассек горло.

— Не настолько напыщенным, как ты думаешь, — улыбается он немного польщенно. — Может, мой прадед — да, но я… Говорю же: в конце концов у нас не осталось денег, все ушло на оплату долгов. У меня из ценностей только кольцо и красивое имя. Израэль Хэндс.

Боровшийся с богом — вот что это значит. Иногда Иззи кажется, что бог немного обиделся за это на него и его семью.

— Это что-то из Библии? — хмурится Эд. — Мне мама рассказывала…

— Ты не умеешь читать? — пораженно переспрашивает Иззи, но быстро одергивает себя: стоило оказаться подальше от всего этого вонючего сброда с корабля, как напрочь забываешь, что цивилизация дошла еще не до каждого. — Могу научить, — невольно предлагает он, — все равно тебе лучше сейчас не двигаться, пока нога не заживет.

Эд смотрит на свежие повязки раздраженно, как будто не понимает, почему нельзя просто сорвать их прямо сейчас и пойти обратно на корабль.

— Лучше научи меня потом драться, — предлагает Эдвард.

Почему-то, даже чуть не потеряв ногу, он рвется в море, и Иззи немного ему завидует.

***

Ночью он просыпается от задушенного крика. Не сразу понимает, почему пол под ним не покачивается, и только потом вспоминает про гостиницу, про странный разговор по душам… и понимает, что орет, очевидно, Эдвард. Иззи вскакивает, едва не стукаясь головой об кровать. Кровать в комнате одна, узкая и скрипучая, а чтобы положить на полу Эда с его ногой, надо быть последним извергом.

— Болит? — хмуро спрашивает Иззи, замечая, как блестят глаза, слепо уставившиеся в потолок. — Завтра я поищу какого-нибудь костоправа, а пока есть только ром…

— Кракен, — слабо бормочет Эдвард. — Из, ты тоже его видишь?

Иззи вздыхает.

— Не-а, — спокойно отвечает он. Эд, возможно, все еще немного спит. На всякий случай Иззи смотрит наверх, рассматривает темное прокопченное пятно на потолке от лампы. — Никаких чудовищ, — ответственно говорит он. — Мне, может, еще под кроватью проверить?

Теперь он почти злится, что его разбудили посреди ночи ради этих детских страхов, но Эд окончательно просыпается, глядит на него осмысленнее. И даже немного смущенно.

— Я видел сон, — тихо говорит Эд. — Я был самым знаменитым пиратом во всех морях, и я был счастлив, и враги сдавались от одного звука моего имени, — захлебываясь, рассказывает он, чуть приподнимается на постели, — и у нас было все, о чем мы могли мечтать, и я даже вроде влюбился в кого-то такого светлого, как ангел… А потом появился кракен. Вытащил щупальца из воды, разрушил все, разбил, уничтожил, утащил меня на самое дно, там темно, как будто море из чернил, из чернил и крови… И я захлебнулся там, и больше ничего не было, — обреченно заканчивает Эдвард, рассматривая свои руки, словно пытаясь убедиться, что еще существует.

— Так получается, я тоже был в твоем сне? — спрашивает Иззи, садясь на полу, прислонившись к кровати.

— А-а, да, — ожив, кивает Эд. — Ты был моим первым помощником, конечно.

Иззи усмехается от такой наглости, но потом медленно кивает. Вообще-то это по нему роль: чтобы командовать людьми, нужно упрямство и много злости, а вот чтобы вести их за собой… чтобы вести, нужен кто-то вроде Эдварда, раздираемого своими мечтами.

— И я не убил кракена? — недоверчиво переспрашивает Иззи. — Я же должен защищать капитана. Это моя работа. Какой-то неправильный сон тебе приснился. В следующий раз сам увидишь. А теперь ложись, тебе отдыхать надо.

— Ну если ты так говоришь… — неуверенно возится на кровати Эдвард.

Он никогда не думал, что кто-то защитит его от кракена?.. Всегда был один в своем кошмарном сне?

Иззи думает об этом уже в полудреме. И засыпает с усталой усмешкой.