— А покажи клыки, — просит Шепард, прищуриваясь.

Гаррус сухо смеется, откидываясь на спинку дивана в ее каюте, смотрит куда-то сквозь аквариум с пестрыми рыбками. Они все мельтешат, такие беспечные, но несвободные… Шепард потягивается сытой кошкой, смотрит на лицо Гарруса. Турианцы не краснеют, и его эмоции не так-то просто считать, но она уверена, что вогнала бы Гарруса в краску, будь он человеком. Шепард замечает, как дергается — сжимается его трехпалая ладонь, лежащая на колене, когти чуть царапаются.

День у них с самого утра не задается — полное дерьмо, а не день, если честно. Поэтому Гаррус срывается и рычит на главаря космических пиратов, ощерившись, как дикий зверь, распахнув всю пасть перед его бледным оплывшим лицом, пока эта тварь что-то скулит. Шепард удается его оттащить, уцепившись на воротник брони, потому что, кажется, сейчас грохочущий рыком Гаррус способен услышать только ее одну. И как же она сама хочет отгрызть лицо ублюдку, который торгует украденными из колоний детьми, но если его прикончить, то об их местоположении точно никто не узнает. И сейчас, лениво отдыхая после удачной эвакуации кучки зашуганных грязных ребятишек, Шепард может немного успокоить нервы рюмкой крепкого коньяка и разговором со своим парнем.

— Это неприлично, — рокочет Гаррус. — Невежливо. Мы вообще-то высокоразвитая цивилизация. Кроганы — те, пожалуй, могут себя вести как животные, полагаю, они большую часть жизни этим с удовольствием занимаются, но…

— Мне просто интересно. Я тебе показывала все, что тебе интересно… в человеках.

Гаррус смущенно фыркает, прижимая пластинки носа:

— Это какая-то человеческая идея? Фетиш? У вас правда странные вкусы.

И у капитана Шепард — самый странный. Она пожимает плечами, кладет ладонь Гаррусу на щеку, ласково оглаживает, мандибулу по краешку обрисовывает, зацепляя за кончик и ехидно улыбаясь. Слишком человеческая, изобретательная ласка, и Гаррус тихо млеет, тянясь за ее ладонью, шумно вздыхая, когда Шепард обрисовывает его жесткие губы.

Гаррус удивительно чуткий, настороженный, все еще опасается ошибиться: разница культур, несовпадающие представления о привлекательном, упрямая порывистость лично капитана Шепард… Сложная, замороченная партия, в которой, как она думает, не может быть проигравших, но Гаррусу свойственно все немного усложнять.

Если она что-то понимает в турианцах, после того как убила одного и полюбила другого больше жизни, то они всеми силами пытаются спрятать свое звериное поглубже, запихнуть под строгий панцирь логичности военного устава. Им уже приходилось много раз нарушать законы, но Гаррус еще цепляется за привычные правила — наверное, это к лучшему, иначе безумцев на «Нормандии» стало бы неприлично много.

Шепард нежно урчит, глядя на его открыто — покорно — распахнутую пасть, и этот звук совсем слабый, неубедительный по сравнению с раскатистым звучанием субгармоники, но плечи Гарруса немного расслабляются.

Она с извращенным удовольствием рассматривает влажно поблескивающие шилья клыков, завороживающе-первобытные, опасные. Она знает, что Гаррус никогда ей не навредит, но все равно есть что-то будоражащее в том, чтобы их изучать, надавливая подушечками. Язык длинный и синий, обвивает ее заигравшиеся пальцы, гибко, гладко, горячо. Шепард любопытно: с таким же замирающим восторгом Гаррус делает открытия о человеческом теле?

Со времен Первого контакта где-то в голове призраком остается: для людей турианцы жестокие чудовища, выглядящие под стать ночным кошмарам. Клыки, когти, зазубренная броня — вот что ждало их в открытом космосе. И стрекот винтовок. Они не были в этом аду, их народы давно не там, не на дымящихся полях сражений, но все равно они слишком разные…

Какая она для Гарруса?

— Мягкая, но сильная, — говорит он, когда Шепард чуть отстраняется. Человек облизал бы пересохшие губы, но он всего лишь звучит задумчиво и лаконично, словно не может отделяться от ощущения ее тонких, хрупких пальцев на языке. — Самая удивительная женщина во вселенной, и для меня честь служить на твоем корабле.

Он неловко льнет к ее губам — твердая, режущая пластина, не похожая ни на что, испытанное Шепард раньше. По-прежнему потрясающе новые ощущения коротят и вспыхивают, она довольно обнимает его за шею, размеренно поглаживая твердый гребень.

— Мне не стоило так себя вести, — признает Гаррус. — Многие офицеры сочли бы это… необдуманным, и они были бы правы. Это не повторится на миссиях.

— Мне нужен ты, Гаррус Вакариан, а не какой-нибудь там образцовый турианский офицер. Я тоже не идеальна, и я не буду этого требовать от своего напарника, — ухмыляется она. — На нашей службе иначе никак. Всем нужны клыки, — Шепард скалит свои мелкие человечьи зубы.

Гаррус вздыхает и жмется лбом к ее лбу — сдержанное, турианское проявление чувств, в котором читается так много. Шепард тихо смеется — вокруг ничего не существует, нет враждебного космоса, затаившегося врага, плетущего интриги «Цербера» и невыносимого груза ответственности. Она дома, даже если дом ее скалится частоколом клыков — пусть пугаются другие, она видит этот нежный блеск в синих глазах цвета неба над родной землей.