I.
Нанами аккуратно заходит в квартиру. Хочется скинуть с себя всё: будь то одежда, усталость или какие-либо мысли. Его внимание привлекает откровенно чужая обувь — Нанами кривит сердцем, когда на несколько секунду делает вид, что не узнает эти ботинки.
Годжо Сатору. Два слова — имя и фамилия. Казалось простая формулировка, только отчего-то Нанами душит. Раздражение и еще какое-то чувство, поселившееся в сердце.
Годжо Сатору — терновый куст с маленькими белыми цветами. Нанами вовсе не глупый, он знает. Он знает, чьё имя вырезано до крови на его сердце, знает кого не удержал, знает для кого сохранены самые некрасивые искренние улыбки Годжо Сатору. Нанами неглупый, но в такие моменты хочет быть глупцом. У него самого целый скелет зарыт в шкафу, нежные розовые цветы сакуры вместе с тишиной сидят рядом с ним на лавочке в парке, наслаждаясь убивающем молчанием и звуками природы.
Годжо Сатору идет вперед и не задумывается, что он может сделать — Нанами позволяет. Он позволяет Годжо дотронуться до плеча, когда они обсуждают миссии Сатору, сидя на кухне, позволяет ему крепко ухватиться за руку и не отпускать, позволяет Годжо уткнуться в своё плечо и тихо выдохнуть. Нанами позволяет Сатору проникнуть в его разум и терновым кустом оплести его сердце — маленькими белыми цветами даря чувство близости, искренней нежности и лживой надежды.
Нанами не боится, что выстроенная из осколков и цветов мозаика их отношений разрушится от одного неосторожного движения, нет, дыхания — не боится это потерять. Пропасть между Нанами и Сатору — вынужденное обстоятельство.
Нанами не хочет позволять Сатору всё: его квартира — такое же вынужденное обстоятельство.
— Нанами, ты там что помер? — раздается крик, из его кухни доносятся шаги: наглец наверняка нашел его булку с корицей и заварным кремом. Несколько секунд и перед Нанами предстает сам Годжо. — Привет, красавчик. Какими судьбами здесь?
— Это моя квартира, Сатору, — Нанами вздыхает и проходит дальше в квартиру, игнорируя комически привалившегося к стенке Годжо. В голове кружится цепочка мыслей: переодеться, выпить стакан воды, лечь спать. Идеальный план, конечно, слегка нарушается Сатору в его квартире, но Нанами думает, что справится.
— Ты получил моё сообщение по почте? — раздается ехидный голос где-то за спиной: он чувствует, что Годжо смотрит. Смотрит, как он будет переодеваться.
— Нет. А с чего вдруг?
— Я пытался отправить фото моего члена, но сообщили, что получатель не в состоянии принять такой большой файл.
Нанами не успевает послать того, как Сатору тихо подходит ближе.
— Мне нравится твой стиль одежды, — Годжо льстец и врун, а также человек с дерьмовым вкусом, что кажется возводит в квадрат всё, что с ним связано, доводя до крайней степени нахальства с его стороны. — Но ты никогда не думал, что галстуки не нужно затягивать так сильно?
Пальцы Сатору хватаются за его новый галстук и аккуратно тянут на себя в попытке ослабить узел.
— Годжо.
Сатору расстегивает пуговицы на рубашке, отходит, когда Нанами снимает рубашку а затем и штаны, не отворачивается, когда тот переодевается в спальные штаны и футболку. Сатору аккуратно проводит пальцами вдоль мышц на его руке.
— Мне нравится тебя трогать, — тихо говорит, нет, почти шепчет Сатору. Нанами честно говоря не знает, что ему делать с этой информацией: возможно, было бы лучше не услышь он этого — Ага, — шепчет Нанами и кривится. Шепот в стенах его квартиры — определение их отношений.
Нанами садится на кровать — Ты съел булку?
— Ага, — Нанами вздыхает: с утра он точно ему об этом напомнит. — А что? Хочешь попробовать? — Сатору наклоняется к сидящему на краю кровати Нанами. Несколько сантиметров и ядовитые голубые глаза, прожигающие пятнами его лицо.
— Хочу спать, Годжо. Я устал, — Нанами не успевает спокойно лечь, как чувствует легкий толчок в грудь: перед глазами потолок, а спиной чувствуется приятное ощущение матраса, кажется он прямо так и заснет. Годжо убирает руку с груди, другой придерживая его в лежачем положении.
Нанами смотрит: Сатору, заправляющий одеяло сильнее, будто хочет укутать его в какой-то кокон.
Нанами закрывает глаза: надеется, что с утра Сатору не будет в его квартире.
Нанами слышит: “Спи. Спокойной ночи”
II.
Нанами думает: мягкость кресла и тишина, слившаяся в танце с темнотой в его же квартире. Сегодня он мог умереть. Нанами хочет посмотреть на чуть запылившуюся полку с книгами: количество книг на ней с месяцами медленно увеличивается, но ни одна не покидает своего места.
Нанами слышит шаги из прихожей, шуршание пакета, поставленного на пол, и еще больше медленных, размеренных шагов. В спальню заходит Сатору — Нанами думает, что даже с закрытыми глазами угадает нарушителя покоя, потому что это не загадка, если ответ слишком очевиден. На плечи ложатся холодные большие ладони.
Годжо не включает свет, не говорит ничего, позволяя молчанию продолжать руководить этой сценой — только аккуратно, приторно нежно поднимает ладони и кладёт на щеки Нанами. Кончиками больших пальцев вырисовывает круги около уголков губ.
— Что ты делаешь?
— Разглаживаю твои морщины.
Нанами хочет холодно возразить, но Сатору прекращает рисовать круги и осторожно кладет свои ладони поверх его губ, чуть с силой надавливая на них. Нанами открывает глаза — перед ним снег в океане. Льдистые глаза Сатору, обрамленные белыми ресницами: пятна химического вещества на асфальте.
Сатору целует кончик носа Нанами — в груди на секунду душит — целует в щеку и резко облизывает ее.
— Что ты творишь?! Ты что собака?! — Нанами отталкивает Сатору: хрупкий контакт разорван.
— Я пробовал тебя на вкус, — Сатору осторожно разжимает кулак Нанами, берет его пальцы в свои, продолжая наблюдать своими льдистыми глазами: два фонаря в аллее ужасов. Нанами порывается сжать еще раз, но Годжо перехватывает пальцы другой рукой и крепко держится за ладонь — словно от этого зависит его жизнь. Словно они в ледяном океане и рядом затонул Титаник — Джейк и Роза с проклятой дверью на плаву.
— Ты же знаешь, что у меня всё ещё есть другая рука? — ответом Нанами предстаёт кроткая ухмылка.
— Нанами, тебе не хочется узнать какой ты на вкус?
— Нет.
— Сладкий, — Нанами тяжело вздыхает, трет переносицу и холодно смотрит на Годжо. — Я потный ты…
— Сладкий, — перебивает Сатору. — Боюсь, если поцелую — он переводит взгляд на губы — получу кариес, — улыбка до ушей расползается по лицу Годжо.
Нанами думает, что со стороны они оба выглядят абсурдно — два взрослых мужчины в одной квартире в темноте. Правда, один из них явно не такой уж и взрослый — Нанами тянет Годжо за рукав, вытирая его слюну со своей щеки.
Сатору, будто шило в одном месте, забирается на кресло и с королевским видом садится на колени Нанами.
— Нанами, я хочу спать. Я… — оставшаяся часть предложения теряется в шее Нанами. Сатору с тихой нежностью целует его шею.
— И? Не помню, чтобы это было моей проблемой. — Нанами….
— Твоя. Нанами. Твоя. Твоя проблема, — как завороженный продолжает шептать Сатору. Его крепкие руки обхватывает плечи блондина, стараясь не сжимать слишком сильно. Нанами вздыхает, думая, что он сейчас самая настоящая дверь из Титаника — а Роза цепляется за него. Нанами вздыхает еще раз и думает: «Моя?»
Годжо Сатору — ни Роза из Титаника, он в принципе не главный герой романтического фильма, поэтому он тяжелый. Тяжесть чужого тела приятно ощущается в его руках — почти двухметровый взрослый мужчина, уцепившийся за его плечи, за его душу. Нанами относит его в гостиную: знакомый диван принимает такого же знакомого человека в свои объятия.
— И даже не укроешь одеялом?
— Нет, ты сам знаешь, где оно лежит.
Он разворачивается и хочет уйти из комнаты, оставляя Годжо на мягком диване.
— Нанами?
— Что еще?
— Знаешь, мне мама как-то сказала кое-что, — говорит Сатору, смотря на него этими своими глазами.
— Ох… И что же сказала тебе мама? — Нанами на секунду чувствует неловкость. Сатору на мгновение отводит взгляд и складывает руки на груди.
— Мама сказала, что акушерка, принимавшая роды, упала в тот момент. Представь, она думала, что тянет меня за ножку, — у поганца есть смелость улыбаться.
— Спи, — Нанами громко выходит из комнаты, закрывая за собой дверь.
III.
Нанами не до конца понимает, как они в одно время оказались в его квартире, но привычная обстановка: тишина, диван в гостиной его квартиры, где они сидят плечом к плечу.
Сатору аккуратно переплетает их пальцы: свои длинные и убийственные и Нанами — такие же только чуть короче. Сатору всё также аккуратно тянет Нанами на себя: неимоверная сила истончается до ласковой нежности, знакомой Нанами до боли, до вопля сердца, опутанного терновым кустом. Сатору говорит: «Потанцуем?»
Нанами встаёт с дивана и не хочет отвечать — ему кажется, что он случайно расскажет, как в юности мечтал танцевать со своей любовью, своей погибелью в их квартире и не важно какая музыка играет, умеют они танцевать или нет, грустно им или весело. Важно — что они вместе. Из мыслей Нанами вырывает знакомая мелодия, чей мотив он хотел, нет, желал забыть.
— Сатору.
Годжо лишь смеется своим противным ехидным смехом и бережно кладет свои ладони на талию Нанами, чуть сжимая при соприкосновении.
— Ну же, Нанами, вспомни свою молодость, — сквозь смех выговаривает Годжо.
Нанами не знает куда деть руки: положить на талию, отметив про себя, что у Сатору узкая талия, или на шею Годжо. Удивительно, Сатору решает за Нанами сам — кладёт его руки себе на плечи. Сатору начинает энергично прыгать на месте, держась за его талию.
Нанами думает, что нежная юношеская мечта только что улетела в пропасть и разбилась вдребезги под играющую «Еmo boy», потому что Сатору продолжает громко и противно смеяться. Потому что Сатору на самом деле не умеет танцевать, как впрочем и сам Нанами. Потому что Сатору пытается то ли растрясти его, то ли выбить из него весь смысл существования.
Нанами не собирается поддаваться, стоя на месте рядом с прыгающим в такт Годжо. Честно говоря, он хочет провалиться в Ад — он знает, что это его квартира, что кроме Сатору его никто не видит, что всё равно не внушает ему доверия.
Нанами думает, что это самое худший сценарий его юношеской мечты: музыкальный вкус у Сатору, конечно, то еще дерьмо. Потому что Сатору такой Сатору, что по-другому, возможно, у них бы не получилось. Нанами про себя подмечает, что по-другому, он бы, возможно, и не захотел.
— Нанами? — Сатору перестает прыгать как раз в момент, когда песня наконец-то заканчивается. Нанами морально готовится к следующей ужасающей песне, но Годжо убирает руку с талии и выключает музыку. Нанами молчит.
Сатору обнимает его, вжимаясь в Нанами. Пытаясь раствориться в нем.
— Пошли на свидание? Ты и Я, — Сатору крепче сжимает его в объятиях и смотрит на него.
— А до этого мы ходили на свидания еще с кем-то третьим? — Нанами отвечает, опуская факт, что они вообще не ходили на свидания.
— Я вообще-то серьёзно говорю.
— Да, я тоже.
— Или надо было зажечь свечи, — Нанами думает про себя «спалить крватиру» — принести цветы? Или большой букет с твоим любимым хлебом.
— Очень смешно, Сатору. Такими темпами я действительно пойду на свидание скорее с хлебом.
— Невыносимый, — в драматичном отчаянии почти визжит Сатору и утыкается лбом ему в плечо. Нанами кривится и думает, что в другой день ещё поспорил бы кто из них двоих невыносимый. Но вместо этого решает сделать свой шаг: это не первый его шаг на хрустальном мостике, который висит над пропастью между Нанами и Сатору. Однако почему-то этот шаг кажется самым важным, и даже если сейчас Нанами не может видеть в конце своего пути Сатору, он аккуратно идет вперед — осторожно обнимает Сатору. Нанами чувствует, как тот затаивает дыхание. Нанами не знает, что ему делать: с руками, с самим Годжо. Он лишь неловко поднимает правую руку и медленно гладит чужую твердую спину.
Левая рука скользит чуть выше, достигает шеи и на несколько секунд останавливается. Нанами думает, что слишком часто представляет, свои руки, сжатые на шеи у Годжо, когда тот в тысячный раз говорит несмешную шутку про член. Нанами слегка сжимает твёрдую шею Сатору, игнорируя выдох того, и поднимается выше, зарывая всю пятерню в белоснежную копну волос.
— Сатору, — ответом на шепот Нанами служит неопределённый мык.
— Сатору, что твои руки делают на моей попе? — Нанами, перестает обнимать Сатору и берёт его лицо в свои руки, чуть поднимая на себя. Перед ним предстаёт всё та же чеширская улыбка Годжо, который видимо слишком доволен сложившейся ситуацией
— Я проверяю не оставил ли ты что-то в карманах своих штанов. Знаешь перед стиркой нужно всегда проверять.
— Сатору.
— Ещё несколько секунд, Нанами.
И Нанами соглашается, почти сдаётся. Но Нанами никогда не боролся с Сатору: внутренние сомнения, мысли и переживания долгое время вели маленькую расправу внутри его ума. И только сегодня они идут на перемирие.
— Сатору, давай просто медленно потанцуем. Как если бы мы были на свидании.
Они начинают медленно и аккуратно топтаться на месте — это с трудом можно назвать медленным танцем, когда музыка далеко не романтичная, а вы оба безнадежны в чувствах, в танцах. — Хорошо, — шепчет Сатору. — Очень хорошо, — уже громче говорит он, сжимая Нанами осторожнее, но чуть крепче. Нанами видит на его лице ту самую глупую некрасивую улыбку.
Годжо улыбается: Нанами даже не догадывается какой он красивый, когда так спокойно улыбается.
Нанами представляет: они герои романтического фильма и в скором времени они пойдут на свидание, а после первого свидания будет второе и третье, четвертое и пятое. И может однажды они уедут: куда-то далеко, где тепло и никто их не знает. Туда, где Нанами будет читать книги, нежась в тени, а Сатору брязгаться в воде. Туда, где они будут держаться за руки, красть у друг друга невинные сладкие поцелуи и неловко танцевать. Туда, где Сатору узнает тысячу новых ужасных шуток про член. Туда, где есть Нанами Кенто и Годжо Сатору: молодые и влюбленные. Они идут по теплому песку около моря или океана — оставляя хрустальный мост позади.
Сатору сонно говорит: «Пойдём спать»
И Нанами не нужно представлять, как они тихо пойдут в спальню, разденутся — Нанами аккуратно сложит вещи на специально поставленный для этого стул, а Годжо скинет на них следом свою одежду. Нанами кинет на него злостный взгляд, в неизвестно какой раз повторит, что вещи нужно не бросать, а нормально складывать — и положит аккуратно его одежду рядом со своей, мимолётно расправляя слегка мятую ткань. Сатору обнимет его, пока Нанами попытается ущипнуть его за бок — они упадут на кровать.
Нанами из вежливости и щемящего чувства в груди скажет: «Спокойной ночи”.
Сатору нависнет над ним, смачно поцелует в одну щеку. Затем в другую. И невыносимо аккуратно, по-любовному нежно — в лоб. И только после с самодовольной улыбкой сытого кота ответит: «Сладких снов»
Пока часы на прикроватной тумбочке будут показывать 31 октября 03:07 утра.