В своей жизни он давно уже смысла не видел: заводя будильник на утро, надеялся не проснуться; отключая назойливую трель, сокрушался очередной неудаче. Каждый из обязательных ритуалов перед выходом из дома — на полнейшем автопилоте. Кружка кофе с круассаном из ближайшего Seven-Eleven не приносит серотонина, но обещает помочь протянуть восемь бесконечных часов рабочей смены. На дно пустого рюкзака падает шоколадка, про которую он непременно забудет, и зажигалка, которую обязательно оставит в курилке одному из коллег.
Его жизнь в принципе состоит из тупых ритуалов — психолог на прошлой неделе снова пыталась напомнить, что существование — не задача с единственно верным ответом и что необходимо наслаждаться процессом. На сеансе он, улыбаясь, соглашался; занимая же место у окна в еще не успевшем переполниться автобусе, скрещивал пальцы в немой мольбе о врезающейся в это самое окно фуре.
Разной паршивости дни сливались в унылое безобразное месиво, насквозь прошитое одним лишь вопросом: если не будет никакого результата, то зачем вообще пытаться достичь чего-либо? Память о нем не задержится в этом мире, некому будет о нем вспоминать и даже короткая черта на надгробии со временем сотрется.
Матушка осторожно спрашивает, мол, родной, случилось что? Нет? Отчего же ты грустный такой? Тобио в ответ лишь головой качает, глаза за челкой пряча: в этом проблема, ма, именно в этом. Ничего не случилось плохого, ничего не случилось хорошего. Что будет завтра — неинтересно, что было вчера — уже успело исчезнуть из памяти.
Слушать ее причитания — его самое худшее наказание; он и сам прекрасно знает, что чудесным и светлым ребенком был, что достиг многого и что о его положении можно только мечтать. Но ей никогда не понять, что вины ее в происходящем нет, а ему никогда не хватит сил признаться, что иногда лишь ответственность перед ней его и держит.
В офис Кагеяма входит в привычные восемь пятьдесят пять. Дорожное происшествие опять не произошло и метеорит на планету снова не упал — охранник привычно улыбается в ответ на вежливое «доброе утро». Если успевать сдавать отчеты к дедлайнам и не оставлять письма на рабочей почте без ответа — никто и не подумает заострить внимание на безжизненность бескрайней синевы глаз. Кагеяме говорят, что талантлив и что будущее его ждет самое-самое светлое, но каждая похвала раздражает лишь сильнее, потому что он делает недостаточно, ведь на большее сил попросту нет. В какой-то момент запал испарился, оставив после себя тлеющие угли в костяной клетке.
Отсутствию мотивации отчаянно хотелось найти причину, ведь с обнаружением первоисточника проблемы появлялась призрачная надежда на ее решение. Кагеяму бесило, что это тупое тело и этот тупой мозг нельзя сдать в ремонт. Ковыряться в поисках ответа самому было неэффективно, больно и страшно: вдруг поломка фатальная? Роняя голову на рабочий стол, мысленно возвращается к уже ставшему привычным разочарованию. Все ведь было по меньшей мере идеально — дипломы с отличием, прекрасные рекомендации профессоров, законченная музыкальная школа и членство в любительской команде префектуры по волейболу. Именно поэтому до ноющей боли в затылке было обидно осознавать, что катализатором для ухудшения ситуации не был ни отказ от первого отдела в приеме на работу, ни назначение самого тупорылого из всех стажеров его напарником.
— Доброе утро! Нас капитан Савамура вызывает, — стоит подумать, что раздражающая рыжая макушка подозрительно давно не мелькала перед глазами, и звонкий голос нарушает мирную тишину офисного пространства, — говорит, дело особой важности!
Чужой энтузиазм не оказывается заразительным, но с места Кагеяма все равно подрывается моментально. Во-первых, нельзя было предоставлять возможность вовлечь себя в бессмысленный диалог: если Хинате удавалось наболтать в его присутствии хотя бы пятнадцать минут, то головную боль не могла унять даже двойная доза ибупрофена. Во-вторых, еще оставалась надежда, что хотя бы с помощью работы получится отвлечься. Конечно, этот вариант сработает, только если дело действительно важное — младший инспектор Кагеяма категорически устал заполнять таблички в экселе на протяжении восьми часов. Тупая механическая работа уже не требовала концентрации: вцепившаяся мертвой хваткой тревога не отпускала ни на секунду. Ее не интересовали ни столбцы, ни колонки, ей нужны были лишь кровавые ошметки и только начинающая тухнуть душа.
Поступая на службу в следственное подразделение префектуры Мияги, ждал он, разумеется, совсем не этого. Будучи мальчишкой, Кагеяма представлял себя чуть ли не героем обложек местных газет. Ему нравилась перспектива защищать и оберегать, быть важным для окружающих и полезным. Матушка всегда трепала его по голове после очередной пролопоченной вслух надежды, усердно подкидывая полешки в разгорающиеся ярким костром мечты. Но реальность оказалась куда скучнее, ведь, к сожалению, Кагеяма был талантлив.
После сразу нескольких открытий в области распознавания лиц человеческим мозгом применение полученных знаний на практике было лишь вопросом времени. Маленькая тайна сотни нейронов оказалась раскрытой, а при последующем детальном изучении было обнаружено, что скорость их реакций у некоторых людей сильно превышает среднюю. Мозг такого счастливчика способен извлекать из визуального материала информации больше, чем тот в себе содержит изначально.
Новостные выпуски редко уделяют внимание научным прорывам, но этот факт освещался каждым телеканалом, каждой радиостанцией и каждым печатным изданием, потому что привычному укладу жизни было суждено измениться в самое ближайшее время. С каждой новостью общественное мнение все больше сводилось к тому, что некоторым тайнам следует оставаться тайнами. Клинические испытания шли одни за другим: правительство умалчивало о погибших участниках экспериментов, граждане выходили на стихийные протесты. Попадание в фотографии, которое может привести к переписыванию будущего? Возможные последствия пугали, и прогресс совсем не казался манящим.
Под общественным давлением официально исследования были прекращены, но на круги своя ничего все равно не вернулось. Наркоторговля процветала за счет продажи стимуляторов; школьный медосмотр включал в себя анализ скорости реакции нейронов; социальным сетям потребовалась пара лет, чтобы вернуть пользователей. Когда самые громкие крики о неэтичности открытия умолкли, государство начало спонсировать лаборатории снова при условии о подписанных соглашениях о неразглашениях. Ученым никогда не снискать славы за свою работу при жизни, но жажда знаний переселила у подавляющего большинства.
Слухи то и дело всплывали, но в основном к ним относились как к конспирологической теории. На деле же раскрытие самых громких убийств и ограблений теперь сводилось к дотошному поиску всевозможного визуального материала следователями. Их интересовало любое изображение, захватывающее место преступления: записи видеокамер, селфи из социальных сетей, фотографии журналистов. Всю остальную работу делали смотрители и треспассеры. Первые были способны видеть события, произошедшие в течение двенадцати часов на небольшом расстоянии от места съемки. Вторые же могли погружаться в изображение, захватывая разум фотографа, и прошлое исследовать.
Такие специалисты всегда работали в парах: у смотрителей был ограничен кругозор, треспассеры не могли предугадать, что произойдет в следующую секунду. Для всех родственников и друзей Хината и Кагеяма были обычными младшими следователями, но для своих коллег они были последней надеждой, обходиться без которой предпочитали в девяносто девяти случаях из ста. Слишком много неизвестных в уравнении, с которыми приходилось считаться — неудачное действие треспассера было способно изменить судьбу десятка людей, а такую ответственность брать на себя не хотелось ни в коем случае.
Самым отвратительным для Кагеямы было абсолютно одинаковое их с Хинатой рвение: они оба жаждали быть погруженными в расследования и им обоим было категорически наплевать, применяются ли их способности. Поиск улик, допросы, восстановление справедливости — вот, что интересовало вчерашних подростков, но им раз за разом повторяют о необходимости доверие заслужить. Капитан Савамура на планерках устало трет переносицу, пытаясь придумать новую версию старого и уже хорошо известного всем в отделе ответа: «У распоряжения начальства однозначная трактовка: привлекать вас, гениев, только в крайнем случае».
Будь у Кагеямы возможность, он от своей гениальности отказался бы вовсе. Его мечтой был первое специальное следственное разделение, но они отказывались от сотрудничества с людьми со способностями из принципа. Нынешний капитан отдела Ушиджима безукоризненно следовал указаниям своего наставника, предпочитая кропотливый труд чужим отклонениям в мозгу. Личное дело Кагеямы было перенаправлено Савамуре моментально — менеджеру хватило быстрого взгляда на результаты медицинского обследования; ни предыдущий опыт, ни надлежащая подготовка не имели значения.
Во втором же начинающего специалиста раздражало все: коллеги, отсутствие настоящей работы, слишком громкое дребезжание кофемашины. Кагеяма откровенно завидовал настоящим стажерам: пока Цукишима кривил нос от выездов в поле, ему приходилось сортировать бумаги; когда Ямагучи бегал к судмедэкспертам, ему было позволено вычитать отчет на предмет опечаток. Не было никакой возможности совершенствоваться и не было перспектив роста. Годы, потраченные на обучение, напоминали скомканную бумагу, уже готовящуюся отправиться прямиком в мусорку. Там ее уже поджидали зажеванные принтером копии договоров — он тоже имел свойство уставать от монотонности рутины.
Сегодняшний день резко отличался от десятка предшествующих, и сердце Кагеямы, не выдержав, ускорило бег в надежде на лучшее. Во время стажировки в Токио ему дали почувствовать себя идущей по следу ищейкой, что пастью щелкать не боится и что к самой гуще событий допускается, но, вернув домой, в Мияги, будто спилили только-только заострившиеся клыки. Кагеяме отчаянно хотелось пустить их в дело пока не затупились окончательно: лучшему студенту когорты не надлежало зализывать раны слишком уж долго.
— Доброе утро, капитан. Вызывали? — не дает он и слова вставить Хинате. Раз уж им суждено работать вместе ближайшие годы, Кагеяма приложит все усилия к тому, чтобы брать на себя всю ответственность.
Ведь Хината Шоё определенно ему достался за все прегрешения этой жизни и каждой из прошлых. Наставники неустанно говорили о том, как доверие между смотрителем и треспассером важно: переплетение сознания даже на несколько минут оказывает колоссальное давление на мозг. Чем ближе напарники, тем легче им даются задания — прописная истина, чуть ли не аксиома на первой странице учебника. Но Кагеяма уверен, что с Хинатой ему не удастся сработаться никогда: он теряет концентрацию за долю секунды, болтает лишнее во время расследования, постоянно шутит, а еще улыбается в любой абсолютно ситуации.
Если доверие команды необходимо заслужить, то помощи в этом деле ждать неоткуда. Благо, что в собственных компетенциях Тобио уверен: ему достаточно будет одной лишь возможности, чтобы показать — он в отделе нужен не только ради так до конца и не объясненной способности нейронов его мозга разгоняться до запредельных скоростей.
— Верно, не стойте в дверях, — поднимает голову Савамура, — разговор предстоит долгий.
В подобных ситуациях не пристало радоваться; раз капитан готов прибегнуть к их помощи, то случилось нечто страшное. Люди умирают ежедневно, но Кагеяме нравилось думать, что большинство в последний раз закрывает глаза уже будучи готовым. Сам он, по крайней мере, давно уже был. Именно поэтому несвоевременно оборванные жизни волновали его так сильно: почему кому-то так отчаянно не свезло? Моральным долгом казалось докопаться до правды и снискать хоть какую-то справедливость для усопшего. Кагеяма всегда хотел быть тем человеком, которому не все равно и который не забудет. Каждое свое стажировочное задание он выполнял с осторожностью и деликатностью — вносить какие-либо изменения в прошлое казалось кощунством. Он не должен был там появляться изначально, значит, следовало сделать вид, что его там и не было.
Не коситься на сидящего подле напарника не выходило. Кагеяме казалось, что еще секунда, и он обязательно скажет какую-то глупость, и капитан отошлет их назад перебирать бумажки. Но в глазах Хинаты был лишь огонь, готовый спалить все вокруг в своей жажде поглотить мир. Эта его черта раздражала не меньше всего остального — складывалось ощущение, что ему жизненно необходимо быть центром всех существующих орбит одновременно, и с идеологией незаметности оно сочеталось из рук вон плохо.
— Был убит бывший сотрудник подразделения, Такеда-сан. Несколько лет назад его повысили внутри министерства, — заметив сведенные брови подчиненного, Савамура слегка улыбнулся, — да, вы вряд ли о нем слышали. Он… был одним из смотрителей и, пожалуй, главным сторонником использований способностей в расследованиях. Несложно догадаться, что поддержки у него было немного, однако ваше присутствие здесь — целиком и полностью его заслуга.
Голова шла кругом: руководителей министерства положено было знать поименно, и ни разу Кагеяма не слышал фамилию Такеда. Никогда не было сомнений в том, что его ушей достигала лишь малая часть информации, но только сейчас появилось ощущение об абсолютной необъятности мира. Вопросов было великое множество: есть ли подозреваемые? Были ли в разработке новые законы? Повлияет ли его смерть на их с Хинатой положение?
— На месте преступления отсутствуют улики, а у Такеды-сана множественные колотые и резаные раны. Ламинат в апартаментах был залит кровью, белое постельное белье стало бордовым без единого светлого пятна. Я был уверен, что при таком количестве биологического материала жертва невозможно не оставить отпечатков, но их нет. Ни единого, — устало вздыхает Савамура. Несмотря на многолетний опыт, рассказ давался ему тяжело, — Результаты всех экспертиз говорят о самоубийстве, но я в это верить отказываюсь. Мы изъяли телефон Такеды-сана, там есть несколько фотографий, сделанных в день убийства. Также есть записи с камер, но ни один из следователей не заметил в них ничего подозрительного.
Произошедшее действительно было ужасным, однако Кагеяма — ищейка по своей природе — уже чувствовал воодушевление перед охотой. От одной мысли о добыче его начинало вести: трудностей он не боялся; наоборот, предвкушал каждую из них. Ближайшее будучное становилось определеннее и отчетливее. Погружение в фотографии он и вовсе начал предвкушать: подушечки пальцев начинали рефлекторно покалывать.
Тяжелый взгляд из-под прикрытых капитанских век никак не вязался с тем, что чувствовали младшие следователи. Для Савамуры расследование смерти Такеды было личным — впервые увидев тело своего бывшего начальника, он еле сдержал подступающую рвоту. За столько лет на службе ему начало казаться, что уже никакая сцена не вызовет у него выворачивающего наизнанку отвращения, но никогда нельзя зарекаться.
— Я понимаю, что дело чрезвычайно сложное, поэтому я даю вам право выбора…
— Мы согласны.
Кагеяма с Хинатой отвечали в унисон не сговариваясь. Они не обменивались тайными знаками и не совещались о времени, когда надо прервать речь капитана. Однако пожар одного сердца уже начинал перекидываться на тлеющие угли, что остались от второго.
— Ого, ну что же, тогда задавайте вопросы.
Казалось, Савамура позволил себе расслабиться впервые за день. Почти доломанный карандаш отправился в мусорку: туда, где уже покоились десятки бумажных журавликов разной степени аккуратности. У капитана было тяжелое время, и их согласие оказалось первой хорошей новостью. Откинувшись в кресле, он наконец вгляделся своим надеждам в лицо. Еще вчера они были подростками, но теперь им придется повзрослеть и достаточно быстро. Мрачное предчувствие ползло мурашками по коже и оставалось на ней липким ознобом.
Перед тем как обратиться к капитану, Кагеяма заставляет себя поймать взгляд Хинаты.
— Я начну, ладно? — цедит сквозь зубы, заставляя себя вспоминать слова наставников о доверии. Но ожидаемого сопротивления не поступает, напарник лишь пожимает плечами, и это, если честно, бесит тоже.
Неужели ему не хочется задать все вопросы самому?
Однако все это сейчас неважно, и Кагеяма устремляет свой взгляд на Савамуру.
— Я хочу о многом спросить, но сначала, пожалуйста, скажите, вы подозреваете кого-то из министерства, верно?
Тишина — неуютная, липкая и тягучая — повисает в воздухе, но Кагеяма ее будто не ощущает вовсе. Его действительно интересует многое: и отсутствие подозреваемых при наличии камер, и возможное орудие убийства, но каждая такая деталь отступает на задний план перед первым приходящим на ум мотивом. О том, кем являлся Такеда, знали единицы, которым наверняка это дело захочется замять. Так насколько Савамура готов ворошить осиное гнездо? Насколько его действия соответствуют указаниям руководства?
Кагеяма улыбается — у его существования появляется смысл хотя бы на обозримое будущее. Будет все-таки грустно завтра не проснуться.