heu conscienta animi gravis est servitus¹

—

Как только наступает час отъезда, всё будто постепенно затихает в её голове. Ну, или Лиза убеждает себя в том, что может найти себе место в непрекращающейся беготне нескольких сотен солдат.

Тем не менее, необходимость следовать чьим-то приказам, помогать с загрузкой пушек, орудий и ящиков с продовольствием помогает успокоить расшатанные нервы.

Подойти, взять, пройти несколько ярдов, осторожно уложить, повторить ещё несколько десятков раз.

Да, Лизавета могла бы спокойно сидеть с другими гришами в пассажирском отсеке, но если она останется наедине со своими мыслями хоть на секунду, то сойдёт с ума, не иначе. Даже пространные рассуждения возвращают девушку в духоту уменьшающейся на глазах комнаты, хотя в лицо продолжает усиленно дуть шквал ветра.

Что говорить о погоде, та будто пытается выдуть из каждого последние частички самообладания. Будто кто-то хочет, чтобы у них всё вышло боком из-за этих сумасшедших порывов. К слову, в шоке даже Зоя, которой не хватает глотки, чтобы перекричать завывания со всех сторон. Подходить к шквальной близко Громова не испытывает большого желания, но думает, что поговорить с генералессой всё же стоит. Наверное, лучше уже после того, как все устроятся в более-менее комфортабельных условиях.

Когда все грузы уже на своих местах, а ждать никого не нужно, ветер капельку утихает, позволяя Назяленской не кричать, срывая связки, а в обычной манере громко сказать:

— А теперь в темпе вальса распределяемся по местам. Всем найдётся, где сесть! Если я узнаю, что кто-то начал конфликт из-за неудачной рассадки, я отправлю этого человека верхом до самого Карьева с одной коркой хлеба!

Угрозу все понимают с первого раза, никто не хочет проверять на себе правдивость обещаний Зои. Именно поэтому не возникает никакой даже малейшей ссоры, и уже через шестую часа они готовы отправляться.

Машины, а скорее летательные аппараты, что довезут их до пункта назначения всего за несколько часов — «Ласточки». Разумется, название придумывал Николай, за что Лиза даже благодарна. Хотелось ради простоты обозначить их просто цифрами, но интересные ассоциации, связанные с этими машинами, каким-то образом вдохновляют.

«Ласточки» после длительной и усердной работы фабрикаторов оказываются чуть ли не в два раза больше «Колибри», а всё ради того, чтобы помещать в себя больше груза и людей. Предшественницы послужили опорой для создания новых чертежей. Потому Громова и не хотела менять название, но Ланцов настоял, ведь колибри в реальном мире — крохотные птички с ошеломительной скоростью. Соответственно, новые корабли уже никак нельзя с ними сравнивать, но поскольку получившиеся модели всё ещё быстры и довольно изящны, воображение короля подкинуло новую прекрасную предствительницу крылатых.

На самом деле, Ласточки довольно сильно различались внутренним устройством от всех предыдущих кораблей, разработанных Николаем и фабрикаторами. Они сконструированы так, чтобы не слишком сильно нагружать гришей работой, как это было с Колибри. Теперь основная сила, двигающая машину вперёд — винты. Они расположены по бокам корабля и управляют каждым по три шквальных, но не одновременно. В обычную погоду достаточно одного гриша и, чтобы работа была максимально эффективной, производится периодическая смена, а если быть точнее, раз в три часа.

Очевидно, бывают разные критические ситуации, когда работать должно сразу несколько солдат. В основном такое происходит в определённых погодных условиях, как, например, они наблюдают сейчас. Поднимаясь выше в небо, всё чётче ощущается невероятная сила ветряных потоков, периодически сбивая их с курса.

Именно с этим фактом связана определённая расссадка, где шквальные всегда сидят ближе всех к выходу из пассажирского отсека, чтобы как можно быстрее, в случае чего, добраться до винтов и коллег.

Кроме того, теперь на бортах есть капитаны — специально обученные за довольно короткий срок люди, задающие направление. Очевидно, эти товарищи безумны, раз добровольно согласились на такую довольно рискованную авантюру. Тем не менее, кроме главного пилота в кабине так же сидят ещё два человека. В основном это фабрикаторы, но в кораблях, задающих направление, находятся Зоя и Николай.

Несмотря на то, что Лиза занимает не последнюю позицию в разработке этих машин, её не пустили в кабину пилотов. Но Громова ни сколь не расстроена этим фактом. Ей наоборот кажется, что она совсем не смогла бы помочь в управлении, но если возникнет техническая неисправность — фабрикаторша всегда готова.

По воле случая Лизавета летит на одном корабле с Давидом, Тамарой и Зоей — единственными, кого она здесь знает. Но так как Костюк и Назяленская в основном следят за тем, чтобы пилот не накосячил, единственным вариантом для разговора оказывается сердцебитка. Девушка явно не против, учитывая её приветливую улыбку, напоминающую о более тёплых и расслабленных временах.

В общей сложности, сидят они на соседних местах, но разделяет их целый метр прохода, не позволяющий особенно скрыть разговор. В любом случае, пересаживаться уже нельзя, таковы правила, так что Тамара, замечая то, что Лиза довольно долго смотрит в её сторону, начинает разговор.

— Не знаешь, сколько мы будем лететь? — довольно странный вопрос, учитывая, что Зоя буквально перед самой посадкой всё рассказывала про их предстоящее путешествие. Хотя, может быть, сердцебитка стояла слишком далеко, чтобы всё расслышать, да ещё и ветер, вероятно, не улучшал ситуацию.

Исходя из этих рассуждений, Лизавета всё-таки отвечает:

— Часа четыре. Планировалось меньше, но из-за погодных условий можем задержаться, — Громова наклоняется ближе к Тамаре, стараясь при этом не упасть со своего места.

— Ого, кажется, мне пора приготовиться к деревянной заднице, — сердцебитка смеётся и ёрзает в своём месте, будто она уже не может терпеть этот мир без движения целых десять минут. Лизе это в ней нравится слишком сильно. В девушке напротив всегда было так много энергии, которая постоянно заинтересовывала фабрикаторшу как новый чертёж или двигатель. И скорее всего именно эта увлечённость ею как задачкой, а не живым человеком и не понравилась Тамаре. Что ж, Лизавета её не винит, но не понимает, как искоренить в себе эту черту, чтобы прийтись до душе хоть кому-нибудь.

Лиза не успевает закончить свою мысль, как дёргается от тычка в плечо.

— О чём задумалась, Златовласка? — и снова это прозвище, о котором она почти забыла. — Что будешь делать пока мы летим? В крайнем случае, думаю можно поиграть в города со всеми желающими, — а теперь эта улыбка настоящей разбойницы, завлекающей украсть вместе какую-нибудь дорогущую вазу из дома богатого купца. Краем ума Лизавета отмечает, что по энергетике ухмылки Тамары и Николая невероятно похожи. Те, перед которыми Громовой сложно устоять.

— Прости, но, пожалуй, откажусь. Я взяла с собой книгу, думаю, ей и займусь. Надеюсь управиться за четыре то часа.

— Ух ты, а я и не подумала хоть что-то прихватить с собой. Что за проиведение? — сердцебитка заинтересовывается до такой степени, что чуть не падает прямо в проход между ними, чтобы рассмотреть книгу.

— Да так, один приключенческий роман. Перечитываю его уже не знаю, в который раз.

— Серьёзно? Я ожидала увидеть у тебя что-то связаное с твоим этим черчением или алхимией, не знаю, — узкие глаза Тамары округляются до размеров миндаля, что немного забавляет Лизу. Фабрикаторша улыбается, замечая как красиво блеснули карие очи подруги. Лизавета невольно отмечает, что цвет этот темнее, чем у короля. Сердцебитку можно сравнивать с тёмным шоколадом, от пят до макушки. А вот Николай — мёд. И от этой мысли Лиза чуть было не валится с места.

— Да…э… — и теперь она отчаянно пытается вспомнить о чём разговор.

— Ладно, неважно, — Тамара выпрямляется на своём месте, стараясь принять наиболее удобное положение. А потом вновь смотрит на Лизавету с усмешкой. — Судя по твоим частым зависаниям, лучше оставить тебя наедине со своими мыслями, Златовласка.

Сразу после этих слов, девушка потягивается, а потом подаётся вперёд, привлекая внимание сидящего к ней спиной сердцебита. Незнакомый Лизе парень поворачивается, и молодые люди тут же начинают оживлённую беседу. Что ж, Громова надеется, что её витание в облаках не обидело Тамару.

Проходит ещё несколько минут, прежде чем Лизавета отгоняет прочь свои домыслы и страхи и углубляется в чтение.

***

Резкий толчок будит фабрикаторшу. Книга падает с колен прямо на пальцы ног, вызывая шипение девушки. Не самое приятное пробуждение…

Судя по тёмному небу за маленьким окном, прошло больше четырёх часов с момента их отправления. Книга, которую она скоро сможет цитировать, оказалась не таким интересным чтивом. Разумеется, роман иногда мог довольно сильно захватить внимание Громовой, но после второго часа стало откровенно скучно, и Лизавета сама не заметила как задремала.

Так и войну проспать недалеко.

Впрочем, думать об этом сейчас ни к чему. Слегка дезориентированная фабрикаторша старается как можно быстрее покинуть корабль, еле передвигая задеревеневшими конечностями.

Толпа точно таких же спешивших размяться гришей будто выталкивает Лизу с борта. В лицо невероятно резким порывом ударяет ветер, не давая сделать и шагу. К ночи буря заметно усилилась. Смогут ли они сражаться в таких погодных условиях?

После того, как природа капельку сжаливается над девушкой, и она начинает слышать что-то кроме ужасных завываний, на неё набрасывается гомон огромного количества людей. Лизавета и не думала, что с ними будет сражаться столько солдат Первой армии. По первому взгляду сложно сказать, сколько здесь человек, и Громова надеется использовать как предлог для разговора с Зоей именно выведывание точной численности их армии.

Назяленскую не удаётся найти даже спустя полчаса, что несколько настораживает, но после Лиза встречает Евгения, который любезно приглашает девушку на чай. Ситуация кажется несколько сюрреалистичной: непринуждённо чаёвничать, когда ваша страна на пороге войны. Тем не менее, лучше набраться сил перед битвой за беседой с коллегой и добрым другом, чем переживать по поводу того, что может вскоре произойти с их жизнями.

— Какой ты обычно пьёшь? — дружелюбно интересуется мужчина.

— Чёрный, без сахара.

— О, тебе повезло, только такой и есть.

Фабрикаторша фыркает и мысленно радуется, что удаётся провести время именно с таким человеком как Евгений. В такой компании всегда чувствуешь себя комфортно и спокойно. Они сидят в одной из палаток, что не слишком отличается повышенным комфортом, но никто не собирается долго находиться в лагере, а для скромных посиделок место подходит довольно хорошо. Вряд ли кто-то ещё захочет присоединиться к ним в этом тесном пространстве.

Чайник закипает довольно быстро, чему поспешно радуется девушка. После первого глотка ощущается странный привкус гари, но фабрикаторша отчаянно старается игнорировать это и всецело посвятить себя разговору.

— Кстати, хотела узнать, вы не видели, куда запропостилась Зоя? — осторожно отпивая свой странный чай, спрашивает Лизавета.

— Видел. Убегала куда-то сразу же после прибытия. Смею предположить, что нужно решить одни из многих организационных и военных вопросов с королём и Триумвиатом.

Что ж, Лиза тоже думала о таком развитии событий. Но тревожность от подтверждения собственных предположений не утихает, а наоборот поднимается внутри и накатывает снежным комом. Длительное молчание Громовой не остаётся без внимания.

— Что тебя тревожит? — осторожно начинает Евгений, излучая всем своим существом тепло и заботу. В общей суматохе этих дней он кажется Лизе несколько сюрреалистичным. Как можно оставаться настолько спокойным и даже оптимистичным? В том-то и дело, что нельзя. Сколько масок он надевает перед ней, перед другими? Взрослый мужчина со смутно известным прошлым, который несмотря ни на что вызывает так много доверия. — Можешь рассказать мне всё, что угодно, это не выйдет за пределы палатки.

Фабрикаторша тяжело вздыхает, не находя правильных слов. Лучшей возможности высказаться точно не представиться в ближайшее время, даже учитывая мутные тревожные мысли насчёт давнего друга, его открытости. К тому же это может быть последний разговор по душам в их жизни, и завтра они уже не проснутся.

— Я… М-мне просто… — чертыхается, приводит мысли в относительный порядок и начинает заново, не давая себе остановиться. — Страшно, что спокойствие больше не вернётся в наши будни. И-и даже если мы выживем сегодня… Мы вряд ли увидим ещё раз ясное небо над головами.

— Что ж… — видно, что мужчине тяжело даётся поиск правильных слов, как минимум потому что он сам не раз размышлял о том же. — Я не думаю, что всё это так неизбежно. Вероятность вернуть жизнь в прежнее русло всегда есть, хоть иногда и кажется, что она ускользает прямо на глазах, — Евгений говорит медленно и спокойно, но не с равнодушием, наоборот. Тоска пеленой застилает взор мужчины на несколько мгновений. Лиза очень ценит то, что может поговорить именно с тем, кто не душит заботой, но при этом участливо гладит по плечу.

— Говорите прямо как Николай.

— Надеюсь, походить на короля — признак хорошего человека, — немного ухмехаясь произносит алкем.

Лиза отпивает свой чай, небольшая горечь которого теперь не кажется такой уж ужасной. Теплота момента разбавляет напиток, превращая его в нектар.

После они проводят ещё около четверти часа, обсуждая разнообразные темы. Даже те, что тяжело даются. Даже учитывая, что обоим больше хочется не разговаривать, а зажмуриться и очнуться от всего происходящего, как от страшного сна.

***

— Ради всех Святых, как можно было забыть проверить исправность орудий перед отъездом на войну?! — каким-то образом большую часть времени генералессу Лизавета находит именно по громким крикам. Это уже превращается в традицию.

Ругается Назяленская на группу простых солдат Первой Армии, которые просто невероятно оплошали, судя на немного вибрирующему воздуху вокруг Зои. Шквальная в скором времени замечает, что привлекает своими возгласами много внимания и, злобно шипя на парней, отправляет их восвояси.

— Чего без дела стоишь, Громова? — приветствует генералесса.

— Да так, морально готовлюсь умереть сегодня.

Зоя понимающе кивает и немного смягчается в плечах, когда понимает, что большая часть наблюдавших постепенно разбредается по своим делам. Шквальная молча разворачивается на сто восемьдесят и быстрым шагом начинает удаляться от Лизы. Громова воспринимает это как предложение идти следом.

Пытаясь угнаться за быстрым шагом генералессы, Лизавета краем глаза замечает, как тренируются эфиреалы. Среди прочих девушка узнаёт Надю и Адрика, что сражаются друг с другом на довольно серьёзном уровне. Знакомые лица радуют глаз, но подойти фабрикаторша не решается по многим причинам.

Неожиданно Надя резким движением валит Адрика на лопатки, парень морщится и что-то говорит сестре, расслышать Лизе ничего не удаётся. Шквальная по-доброму смеётся и начинает уходить в сторону, чтобы взять воды. В этот момент Громова улавливает присутствие ещё одного человека в их компании, который до сих пор просто наблюдает.

Так же внезапно, как до этого сделала Надя, Адрик выкручивает воздушную подножку сестре, отчего та резко плюхается на пятую точку. И тут очень чётко Лиза слышит знакомый приятный смех. Жабина немного зло смотрит в сторону, откуда доносится хохот, и в этот момент Тамара появляется в поле зрения Громовой и помогает пострадавшей встать.

Сердцебитка одним изящным и лёгким движением поднимает Надю и аккуратно отряхивает поясницу шквальной от пыли. Блондинка благодарно улыбается, а в ответ на это Тамара очень нежно целует её в лоб. Адрик, которому чистить кафтан приходится самостоятельно, что-то бурчит, от чего девушки немного смущённо смеются. Увиденная сцена вызывает у Лизаветы смешанные чувства, о которых лучше не задумываться.

Тем не менее, абсолютно неконтролируемо у фабрикаторши всё-таки вырывается какое-то ежиное фырчание после того, как она замечает, что девушки беззастенчиво флиртуют. Лиза отворачивается и продолжает свой ненадолго прервавшийся путь за Зоей.

Довольно быстро они с генералессой оказываются у самой крупной палатки, которую правильнее было бы назвать шатром. А всё для того, чтобы с комфортом рассадить самых высокопоставленных, из прибывших на место боевых действий, людей Равки. Но сейчас здесь, судя по всему, нет никого, кроме Давида, Зои и самой фабрикаторши. Краем глаза она замечает, как за плотной шторой мелькают знакомые светлые локоны, из-за чего Лизавета делает вывод, что Ланцов пытается отоспаться.

— Всё хуже, чем мы предполагали, — начинает наконец шквальная.

— В плане…? — пытается Лиза. Судя по мрачному лицу Давида, дело и правда серьёзное и, очевидно, касается работы прочников, иначе зачем здесь сама Громова.

— В плане всего. По немногочисленным данным разведки шансов у нас по-настоящему мало, — раздражённо вещает Зоя. «Ну вот, а я только-только настроилась остаться в живых». — У шуханцев не слишком много техники, но вот численность пехоты определённо превышает сорок тысяч.

— Так… а сколько людей у нас? — этот вопрос мучает фабрикаторшу с момента прибытия на южную границу.

— Меньше тридцати.

«Святые… но ведь…»

— Но ведь у нас много пушек, так ведь? — оглашает свои мысли Громова.

— Да, верно, но ты забываешь про наличие кергудов в наступлении Шухана, количество которых не было установлено.

— Это не имеет значения, — подаёт голос Давид. — При грамотном расположении орудий, мы сможем удерживать первенство, пока Первая Армия и эфириалы будут громить их пехоту.

— Что, правда? — притворно удивлённо вопрошает Назяленская. — А что если я скажу, что мы даже не знаем, с какой стороны они к нам подойдут? Шуханцы знают лабиринты этих гор как свои пять пальцев и смогут использовать многочисленные изменения рельефа себе на пользу. Пока мы будем отбивать атаки непосредственно с юга, они зайдут с тыла и перемелют все наши косточки в пыль.

— И что ты предлагаешь? Сбежать? — интересуется Лизавета.

— Разумеется нет, это повернёт ситуацию только в худшую сторону, — генералесса делает небольшую паузу, будто готовясь к реакции на последующее предложение. Тем не менее, строгость её голоса не меняется. — Нужно за оставшееся время заблокировать все проходы к нам, кроме одного.

— Загнать в ловушку, — завершает Костюк. — Но как?

— С помощью ваших пушек, — Зоя выглядит довольной своим предложением, чего не скажешь о Давиде. Лизавета молча слушает, взвешивая в голове все за и против.

— Исключено, — отрезает парень. — Мы сами себя завалим, если пойдём на это, и шуханцам уже не придётся марать руки.

Генералесса не берётся спорить, возможно, она тоже об этом думала, а тут ещё и подтверждение от знающего человека. Но после небольшой паузы, складка меж бровей прочника углубляется, что свидетельствует о том, что ему не нравится вся ситуация, но другого выхода за такое короткое время они не найдут.

— Идея с завалом хороша. Смогут ли имеющиеся здесь шквальные сделать это? — Зоя после вопроса Костюка выпрямляется и, немного раздумав, твёрдо подтверждает предложение.

— Только, я думаю, стоит разделить шквальных и совместить их с простыми солдатами. Лишним не будет.

Более-менее утвердив план с отрезанием у шуханской пехоты альтернативных путей, кроме как захода с фронта, начинается обсуждение непосредственно расстановки авангарда и орудий. В какой-то момент Лиза понимает, что они с Давидом почти ничего не говорят, а Назяленская сама себя критикует и моментально перестраивает план, прямо по ходу рассуждения.

Хоть их троица и располагается в противоположном конце шатра, и говорят они относительно тихо, видимо, это всё-таки мешает Николаю нормально отдохнуть, потому что уже спустя треть часа тот выбирается из своего логова и молча выпивает половину графина воды. Весь помятый и растрёпанный король, так же не говоря ни слова, медленно подходит к их компании и кладёт руку на плечо до сих пор говорившей Зои, которая мгновенно замолкает.

— Думаю, стоит дать всем последние распоряжения и не тратить время на простые разглагольствования, — Ланцов улыбается немного натянуто, Назяленская отвечает тем же и молча поднимается с места, на последок похлопав Николая по плечу.

Давид собирается так быстро, будто всё время ждал момента уйти. Прочник кивает королю на прощание, а Лизу одаривает взглядом «нужно будет ещё много чего обсудить». Громова остаётся в шатре последней, но, понимая, что долго просиживать время нельзя, поднимается, чтобы тоже попрощаться с Николаем.

— Ты хоть немного поспал? — с истинным беспокойством спрашивает Лизавета.

— Не особо, — с небольшой задержкой, но зато честно отвечает Ланцов. Фабрикаторша понимает, что уговорить парня попытаться снова прилечь будет невозможно, без добавления очевидного николаевского ответа на последнее слово. Засим девушка осторожно улыбается, не скрывая беспокойства в глазах.

— Нормально всё со мной будет, — Николай с улыбкой слегка пихает Лизу в плечо. — Топай давай, они без твоей помощи не справятся.

Спорить Громова не начинает и, махнув на прощание, выходит на улицу, где улыбку буквально сдувает сумасшедшим порывом ветра.

***

Осторожно, по маленьким шажочкам, Лизавета входит в состояние полнейшей дереализации. Вроде бы девушка решает множество важных вопросов, помогает здесь и тут, но в какой-то момент всё кажется сном. Чем-то настолько абсурдным и в какой-то момент даже смешным, что становится откровенно плевать. Но зато они практически без происшествий осуществляют свой план с завалом.

А потом становится страшно. Когда остаётся только ждать.

Фабрикаторша исхаживает вдоль и поперёк весь лагерь, разговаривает чуть ли не с каждым, но успокоиться не даёт всё больше набирающий обороты ветер. Здесь просыпается раздражение, а следом жуткий гнев.

Собственные рыжие локоны лезут в лицо, как бы туго не был затянут хвост. Так же вытягивает силы на контроль какофония разнообразных раздражающих звуков, состоящих в основном из громкого смеха ещё не отчаявшихся и криков командиров, теряющих терпение. Один раз Лиза случайно пускает трещину по мечу, который падает во время тренировки солдатов Первой Армии, но удар о землю оказывается не настолько силён, чтобы не заподозрить что-то, поэтому фабрикаторша ещё более раздражённо скрывается.

— Ауч! Смотри куда прёшь! — если бы не этот окрик, Громова бы даже не заметила, что с большой скоростью в кого-то врезалась. В ушах стоит настолько дикий шум, что даже не хочется узнавать кто это, не говоря уже о каких-то извинениях.

Лизе не жаль, она просто не хочет ранить кого-то словами, которые точно не сможет держать при себе, если хоть на секунду откроет рот.

— Эй! Эй-эй куда несёшься, Златовласка? — знакомый нежный и обеспокоеный голос злит только больше, но ноги перестают двигаться будто сами собой.

Тамара обгоняет и с высоты небольшой разницы между ними придирчиво рассматривает. После пары мгновений сердцебитка узнаёт в глазах Лизаветы гнев — фабрикаторша видит это по её реакции. Почему-то шуханка всегда хуже всего реагировала именно на злость Громовой, что казалось даже несколько необычным поначалу, но сейчас не об этом.

— Могу дать свои ножи, — первое, что говорит Тамара. Это забавляет буквально долю секунды, ещё чуточку благодарность даёт о себе знать, но после снова накатывает странная злость. Не хочется что-либо говорить, поэтому Громова просто протягивает руку, пытаясь хотя бы капельку унять эту внутреннюю бурю.

Когда один из ножей несколько недоумевающей сердцебитки оказывается в ладони, Лиза совсем немного сжимает руку, и тут же слышится резкий короткий звон, от которого дёргается мимо проходящая светленькая целительница. У Тамары молча округляются глаза, девушка осторожно забирает оружие из рук фабрикаторши.

— Прости. Я починю, — голос подводит, звучит слишком тихо на фоне бушующей стихии и возгласов уставших от ожидания солдат. Но шуханка вроде понимает. — Конечно, если выживем.

Странная улыбка бросается на лицо Лизаветы будто маленькая вспышка. Девушка игнорирует обеспокоенный взгляд подруги и невероятно странную мешанину эмоций внутри и просто уходит прочь.

Фабрикаторша случайно начинает анализировать своё состояние и понимает, что основной спектр эмоций снова сменился. Да, в ушах по прежнему шум, а в голове сплошная каша из странных фраз и угроз. Но кроме этого к горлу подкатывает огромный ком, а причиной этому неожидано красное рассветное небо, внезапно напомнившее алое пятно на ковре, оставшееся после отца.

Сквозь пелену паники звуки вокруг то усиляются в стократ, то стихают до шёпота.

— На позиции! Враг близко!

А потом наступает ужасающая звенящая тишина принятия, абсолютно необоснованная, превращающаяся в полнейшую апатию.

***

Чувства просыпаются вновь, когда Лиза слышит первый взрыв от пушки, которую запускает сама. Вычленить что-то одно из запутанной каши эмоций очевидно не удаётся, но становится легче. Девушка снова чувствует себя человеком.

Отовсюду слышны крики — битва в самом разгаре. Каждый новый возглас побуждает двигаться быстрее, мысли путаются, но тело начинает работать отдельно, будто его подключают к какому-то мощному генератору.

Основная задача фабрикаторши — вовремя всё подмечать. На поле битвы неожиданно оказывается огромное количество не прямых обязанностей, которые необходимо выполнять. От доставки боеприпасов до помощи раненым. Разумеется, Лиза так же помогает с пушками, подсказывает что-то незнакомым прочникам и обычным солдатам, следит, чтобы орудия не выходили из строя.

Общаться с Николаем или Зоей в разгар битвы никак не выходит. Два самых высокопоставленных человека страны наблюдают за всем со стороны, нервно и иногда очень возбуждённо что-то обсуждают. В данный момент они смотрятся настолько органично рядом друг с другом, насколько могут выглядеть двое. Но в их взаимодействиях нет места романтике, а сейчас даже дружелюбием и не пахнет. Прослеживается скорее схожая властность и уверенность в своём мнении, а за этим и взаимоуважение.

Каким-то непостижимым для Лизиного ума образом равкианская армия становится чем-то настолько единым, что никто из гришей уже, разумеется, не плюётся ядом на другие ордена. Забываются все глупые детские предрассудки, стираются разногласия. Помощь здесь и сейчас можно получить от совершенно неожиданных сторон.

Один раз в некотором роде пригождаются множественные тренировки Лизаветы. Когда девушка замечает, что одного из раненых проливных окружают четверо шуханских солдат, в теле ощущается такая внутренняя мощь, что фабрикаторша решает помочь и двигается прямо в гущу событий, пока разум ещё не успел запретить ей передвигать ногами.

Первый умирает от удачно брошенного ножа, воткнувшегося в незащищённую шею. Одного из отвлёкшихся убивает всё тот же незнакомый проливной, второму лезвие прилетает прямо в бедро, добивает его случайно проходящий мимо солдат Первой. Пуля прошибает лоб точно в середине и дело остаётся за малым.

За последнего берётся вышеупомянутый проливной, но глубокая рана на груди не даёт свободно делать пасы. Лиза решается на последний шаг и, вырвав пуговицу у только что попрощавшегося с жизнью солдата и почти машинально заострив её, в следующую секунду уже почти не глядя отправляет оружие в полёт. Но видимо удача всё-таки покидает фабрикаторшу, потому что самодельный клинок режет неглубоко и скорее всего даже близко не задевает важные органы. Но зато рядом оказывается Толя, мгновенно убивая несчастного. Парень кивает ей и эфиреалу рядом и тут же уносится прочь.

«Я что, только что убила человека?!»

Её прошибает слишком резко, но девушка чувствует себя слишком неопределённо от этой мысли и не может понять почему. Второе осознание приходит ещё быстрее.

«Ага, к тому же поспособствовала убийству ещё двоих. Ты вообще-то на войне, не припоминаешь?»

Дикий смех от шизофреничности своих мыслей вырывается целым потоком. Интересным открытием становится то, что Громова даже несколько горда собой, а именно тем, что смогла-таки взять себя в руки и на самом деле помочь кому-то.

После этого случая решимость как рукой снимает, Лизавета не испытывает тяги выходить даже близко на поле боя и в итоге помогает в других не менее важных областях битвы.

***

Время бежит с неумолимой скоростью, и вот уже кажется, что они могут одержать верх, но шуханцев будто никак не становится меньше, или у Лизы уже просто едет крыша.

Кергудов пока видно не было, что становится даже подозрительным. Но лучше бы им и не появляться, раз на то пошло, потому что у них иссякает запас боеприпасов и медикаментов. Скорее всего, половину армии тоже уже не восстановить.

Лизавета отмечает, что солнце находится теперь относительно высоко над горизонтом, небо расцветает оттенками жёлтого, смешиваясь с первоначальным алым рассветом. Фабрикаторша решает, что сейчас, когда битва начинает становиться не такой ожесточённой, как в начале, самое время поговорить с главнокомандующими по поводу их дальнейших планов. Шатёр встречает её угрюмым давлением самого воздуха уже на входе.

— Ну что, как дела? — после нескольких часов молчания и постоянных отдышек голос сухой и низкий, что сильно нагоняет усталость. Зоя смотрит на Лизу как на умалишённую. Впрочем, это справедливо.

— Громова, ты меня поражаешь, — с нескрываемым недоумением произносит генералесса. — У нас тут битва в разгаре. Слушай, может ты всё это время мирно отсыпалась, грея бочок под тёпленьким одеялом, пока твои товарищи умирали?

Ярость, будто поджидавшая всё это время, выныривает на поверхность сознания и заполняет всё перед глазами, но отрезвляет спокойный голос короля.

— Зоя, прекращай, — Николай даже не поворачивает голову в их сторону, но Лиза чувствует, что спина Ланцова максимально угрюма и задумчива. — Не стоит вымещать злость, боль и разочарование на подруге.

После его слов наступает напряжённое молчание, прерываемое вскриками с поля боя. Фабрикаторша снова чувствует необходимость отправиться на помощь всем нуждающимся, почувствовать ошеломительное единение с тысячами людей разом. Останавливает девушку кошмарная усталость и бесконечное количество вопросов.

Каково их положение в сражении? Есть ли необходимость в радикальных решениях? Что они планируют делать дальше?

Осторожно, с некоторым вступлением для каждого вопроса, Лизавета задаёт их все Николаю. А в ответ получает долгое молчание, которое приносит просто колоссальные страдания уставшей фабрикаторше, но она смиренно ждёт.

— Мы проиграли, — только и говорит Ланцов. Сначала Громова спокойно кивает, а потом она будто снова выныривает в реальный мир, резко ощутив сразу огромный спектр эмоций.

«Что?!»

— Чего?!

— О, Святые, что же ты так орёшь, будто сама не понимала этого с самого начала, — прерывает Зоя.

— Да как вы можете быть так спокойны? — недоумение и усталость дают своё, и Лизавета обрушивает на старых друзей поток эмоций, что приходилось сдерживать уже долгое время. — Может объяснитесь хотя бы?!

— Мы хоть и отрезали в начале большую часть проходов, но так же этим закрыли обзор на ту сторону гор и теперь не можем даже примерно сказать, сколько у них людей в арьергарде, — Николай всё так же не оборачивается, но говорит теперь громче и более раздражённо. Лиза уже капельку жалеет, что подняла эту тему, но девушка всегда славилась настойчивостью барана.

— И, если ты ещё не заметила, наши запасы практически полностью иссякли, — снова грозно говорит Назяленская. — Лучше всего отступить прямо сейчас. Статус мы в любом случае потеряем, а так хотя бы сохраним людей.

— Категорически не согласен. Выход есть всегда, просто мы либо его не видим, либо он нам не нравится.

— И что же вы предлагаете, мой король? — саркастично и раздажённо протягивает генералесса.

— Попытаться увидеть, — на последнем слове глаза Николая немного сужаются, и весь его образ разом полностью обращается к развернувшейся карте перед ним. Лиза смотрит туда же, куда и король, и пытается расширить своё зрение. Но видит девушка только страх из воспоминаний.

Так ладно, нужно сократить количество переменных, превратить всю ситуацию в задачку по математике. Что у них есть? Если повезёт, с десяток пушек и больше дюжины тысяч солдат. А ещё огромное количество гор. Нет, не так, перепадов рельефа. Может, лучше физика, а не математика? Голова так и остаётся пустой, как бы Лизавета ни всматривалась в чернильные полосы.

Наверное лучше всего использовать остатки орудий прямо сейчас по максимуму, но в правильный момент. Собственные рассуждения кажутся детскими.

«Стоп, начни заново. Что говорили окружающие? Если зайти со стороны других людей, можно найти много интересных точек зрения.»

На ум приходят по большей части совершенно неуместные давнишние рассуждения Давида о масштабности применения новых пушек. В них он чаще всего восхищался собственными изобретениями. Думая об этом, девушка приходит к разговору с Костюком и генералессой в шатре прямо перед битвой, где они обсуждали своеобразную ловушку и как её лучше организовать. В самом начале Назяленская предложила использовать именно их пушки для быстрого осуществения плана, а сейчас Лизу будто прошибает током.

«Точно! Можно ведь попытаться завалить шуханцев небольшим обвалом камней. Ну или хотя бы отрезать им путь к нам. Разумеется, сначала правильнее было бы эвакуировать равкианцев, но это станет слишком подозрительным. Скорее всего в таком развитии событий жертв с нашей стороны не избежать, но такова цена если не победы, то хотя бы спасения…»

План в голове фарикаторши не кажется таким уж плохим, тем не менее, Лизавета невероятно сильно боится произность вслух свои предложения. И больше даже не из-за боязни быть отвергнутой, а из-за того, что на неё положатся, а на деле всё повернётся против них. Но выбора особого нет, Лиза смотрит на старые, треснувшие во многих местах, наручные часы и понимает, что на все рассуждения потратила не больше пяти минут, что даже несколько пугает. Но сейчас не об этом, нужно собраться с мыслями и в который раз за это утро проявить решимость. Что фабрикаторша и пытается делать.

После краткого рассказа Громовой снова наступает тишина, в которой девушка почти тонет. Тем не менее, молчание не нарушает даже генералесса, которая, как и король, безмолвно раздумывает.

— Вероятно, это единственное, что у нас есть, — Николай и Зоя переглядываются несколько обречённо и устало. Молодые люди кажется уже готовы пойти на что угодно ради призрачной вероятности победы.

— Значит так, Громова, — строго начинает шквальная после тяжелого вздоха и, видимо, принятия решения. — Отправляешься сейчас к Костюку, всё изложишь так, как нам, и скажешь, что выбора другого нет. Есть какие-то дополнения?

— Да, нам нужна будет помощь шквальных, — недолго думая, отвечает фабрикаторша. Зоя кивает и машет несколько раздражённо, отправляя Лизу выполнять приказ.

Предстоит нервная работёнка, но им не привыкать.

***

— Моё мнение не спрашивается? — несколько обречённо спрашивает Давид.

— Ну, оно учитываться не будет, но если тебе от этого станет легче — говори, — стараясь звучать дружелюбно отвечает Лизавета.

— Ты нас угробишь.

— Либо это сделают шуханцы, — ни разу не отрицая, говорит девушка. — В любом случае, кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

Прочник тяжело вздыхает и сильно нахмуривает брови, но всё равно идёт к коллегам — докладывать о новом плане.

***

Действовать приходится очень быстро. Как только информация о рискованном плане достигает самых отдалённых частей армии, начинается самое интересное — организация.

Нужно правильно спланировать два последовательных выстрела. Одновременно их делать нельзя, так как в таком случае, как говорят Давид и Тамара, земля под ногами исчезнет в самые кратчайшие сроки. За первую пушку отвечает сам Костюк, а вторую поручают Громовой, к сожалению девушки. Почему? Да потому что уж очень не хочется брать на себя ответственность за жизни тысяч людей. Но нечего жаловаться, когда этот план — её идея.

— Рядом со мной будет инферн, как только увидишь два сигнальных огня — считай до трёх и отдавай приказ действовать, поняла? — голос Давида отдаёт сталью. Лиза незамедлительно кивает в ответ, а парень продолжает. — Ещё раз повторю: две последовательных полосы огня — сигнал на изготовку, одна — бегите со всех ног.

Кроме них рядом находится ещё дюжина фабрикаторов: как прочников, так и алкемов, а так же шестеро шквальных. Зоя тоже среди них, она будет помогать Лизавете не облажаться окончательно. Николай и около шестидесяти процентов армии постараются уйти как можно дальше, оставшиеся же будут отвлекать шуханцев до последнего. Но все надеются, что до второго выстрела они успеют скрыться.

Сами пушки и команды будут находиться на некотором возвышении, во избежание больших жертв. Планируется, что в случае чего шквальные смогут создать воздушный щит и помогут выбраться из передряги всем по возможности.

Пока всё это решается, к авангарду Шухана присоедяются новые бойцы, что негласно завершает все раскачивания и, несмотря на дрожащие коленки абсолютно всех, объявляет начало осуществления плана.

***

Самое страшное и нервное — ожидание. Сначала им приходится надеяться, что первая группа вообще доберётся до дальней возвышенности. Это длится намного дольше оговоренного из-за того, что снова поднимается сильный ветер, о котором они уже успели забыть. Всё это время приходится смиренно наблюдать за тем, как одна часть их товарищей погибает, а другая небольшими группами отступает.

Эмоции смешиваются в нечто непонятное, но Лиза глушит и это. Времени и сил на анализ собственных ощущений от происходящего совершенно нет. Со стороны же девушка кажется максимально сосредоточенной, но чрезмерно уставшей.

— Будешь? — фабрикаторша немного дёргается от внезапного вторжения в личное пространство и нарушения напряжённой тишины. Зоя с каким-то вымотанным выражением лица протягивает ей флягу. Лизавета безмолвно принимает и, резко выдохнув, глотает. Разумеется, она не ожидает, что жидкость будет противнее всего, что когда-либо довелось пить, поэтому закашливается.

— Св-святые… кхе… что это? — горло жжёт просто нестерпимо, даже от водки такого эффекта Лиза не помнит.

— Фьерданская настойка, — Назяленская усмехается и абсолютно спокойно отпивает. У Громовой глаза на лоб лезут. — Единственное, что эти чертяги по-настоящему хорошо делают — это алкоголь.

— Да уж, — Лизавета нервно смеётся. — Похоже ты скоро превратишься в классического матёрого генерала-алкоголика.

Девушки слабо смеются и молча смотрят на горизонт, соприкасаясь плечами.

— Не думала, что когда-нибудь скажу это кому-нибудь, — генералесса делает небольшую паузу и заполняет её очередным глотком ядрёной настойки. — Я по-настоящему жалею, что скорее всего сегодня ты умрёшь.

Лиза несколько неверяще поворачивает голову на шквальную. Улыбка прыгает на лицо бесконтрольно, и почему-то фабрикаторша уверена, что, как бы Назяленская ни пыталась превратит сказанное в шутку, эти слова — чистейшая правда.

— Ты тоже мне дорога, Зоя.

— Ой, вот не надо только разводить тут мыльную оперу, — во фразе слышится, что подразумевалось добавить грозным голосом фамилию собеседницы, но отчего-то шквальная этого не делает и просто продолжает смотреть на разверзнувшуюся битву под ногами.

Спустя недолгое время они наконец замечают движение на месте расположения первой пушки.

— Всем приготовиться! — приходится кричать громче обычного, чтобы за вновь завывающим ветром её слова всем были слышны. Зоя в дружелюбном жесте поддержки кладёт руку на плечо, кивает и уходит к остальной команде.

Спустя ещё какое-то время они скорее чувствуют, чем слышат, что выстрел всё-таки состоялся. Но огня не видно, что начинает чересчур настораживать Лизавету. Обвал с той стороны получается не таким большим, как планировалось, но делать нечего, лучше не рисковать повторным ударом по той же местности.

По ощущениям проходит вечность, прежде, чем видится первый залп огня, а немногим спустя и второй. Всё тело Громовой вдруг резко напрягается, и девушка разом слышит и ощущает сразу сотню нового. Теперь становится по-настоящему страшно. И вот она уже рвёт глотку в попытках докричаться до всех.

Действовать нужно невероятно быстро, но не менее осторожно. И пока они готовятся к залпу, ветер поднимается до невиданных скоростей. Ещё немного и смело можно называть это настоящим ураганом. У Лизы даже проскальзывает мысль, что погода каким-то образом специально пытается помешать им совершить задуманное, но её буквально выдувает из головы следующим сильным порывом.

Когда снаряд уже готов к запуску, начинается подготовка шквальных к корректировке траектории выстрела. Ошибка будет стоить им всего. Необходимо попасть в соседнюю небольшую возвышенность, окружённую уходящими ввысь горами. Время растягивается как смола, голова кружится, а от нервов начинает тошнить, но Лизавета становится в более прочную стойку и делает глубокий вдох.

— Алексей и Данил, запускайте! Зоя, Надя и Адрик, сосредоточтесь, я хочу, чтобы вы использовали сейчас все свои возможности!

Когда фабрикаторы поджигают фитиль проходит буквально несколько секунд прежде, чем снаряд улетает в заданном направлении. И именно в этот момент Лиза краем глаза замечает яркую вспышку огня. Глаза округляются, сердце выпрыгивает из груди, но никто, кроме неё, кажется, не замечает сигнала опасности.

А потом они чувствуют сильный толчок земли до того, как их снаряд достигает места назначения. Зоя поворачивает голову в сторону Лизаветы и выглядит невероятно испуганной. Шквальная при всём этом не перестаёт поддерживать ветряной поток, но другие эфиреалы отвлекаются и выпускают снаряд из воздушной поддержки. Назяленская не успевает среагировать на смену распределения сил, и в итоге ядро, под воздействием невероятно сильного ветра, уносит влево. Прямо в сторону высокого склона горы.

Всё происходит одновременно невероятно быстро и будто в замедленной съёмке. Кто-то с силой дёргает Лизу за плечо, но девушка продолжает просто смотреть в лицо неизбежному. А потом из лёгких резко выкачивают чуть ли не весь воздух, при чём донельзя буквально. Фабрикаторша приходит в себя от ещё одного толчка.

— Прости, нет времени возиться с твоим нервным срывом, — Зоя говорит достаточно спокойно, но скорее всего в этом виноват алкоголь и суровая выдержка девушки. Тем временем снаряд наконец достигает незапланированной цели, и до них доходит звуковая волна. Огромные валуны начинают движение, но всего Лизавета не видит, потому что генералесса утягивает её и всю их команду прочь.

Поначалу двигаться очень тяжело, мышцы будто каменеют, но спустя недолгое время адреналин в теле побуждает бежать так, как никогда в жизни. В ушах стоит полнейший шквал: смешиваются сумасшедшие завывания ветра, вибрации земли и учащающиеся глухие удары камней. Спустя пару минут до фабрикаторши доходит, куда они бегут — за огромный выступ соседней горы, который вероятно спасёт их от неминуемой гибели.

В какой-то момент Лиза понимает, что не успеет добежать. Хотя нет, она чётко осознаёт это. Ноги горят. Сердцебиение учащается, а дыхание сбивается всё сильнее с каждым шагом. Девушка замечает, как стремительно удаляются её товарищи. Поднимается песчаная буря, за которой по-немногу пропадают их силуэты. Отчаяние захлёстывает Лизу, но она продолжает бежать на пределе своих возможностей. Зоя и Надя оборачиваются на ходу, выглядывая подругу, но понимают, что никак помочь уже не смогут.

Отчего-то нет сожаления и страха. Лизавета будто была готова к такому исходу событий, а может это просто самовнушение. Ничего уже не важно, но девушка бежит с бессмысленной надеждой.

Но даже она испаряется, когда под ногу попадается какой-то выступ, и Лиза летит лицом в землю. Сухая почва кажется горячей под кожей, и это последнее, что ощущает фабрикаторша перед тем, как теряет сознание.