si vis pacen, para bellum¹

—

Несмотря на тёплое окончание лета, сейчас, когда они так близко к Уленску, холодный ветер проникает под все слои одежды, заставляя каждого дрожать и морщиться. Лизавета прячет нос в углублении меховой подкладки воротника и наблюдает за сидящими неподалёку шквальными. Невероятно, насколько большому количеству людей они бы улучшили день, будь у них возможность унять этот ветер. Но так было бы проще обнаружить их присутствие, поэтому все продолжают дрожать и оставляют возмущения в мыслях.

Добравшись на Ласточках сначала до Адены, пополнив там запасы и заполнив пассажирские блоки кораблей до краёв гришами разных орденов и солдатами Первой, армия отправляется прямиком к Уленску, небольшому городу, который фьерданцы захватили в мгновение ока и окружили танками, вероятно, соорудив там свою базу. Они находятся в пути уже так много часов, что все неровности сидений практически отпечатываются на пятой точке каждого. Пока они перемещаются по своей территории, они могут себе позволить редкие остановки, чтобы размяться и обменяться сведеньями, и Лиза надеется, что им не придётся проводить боевые действия во Фьерде. Хотя… скорее всего лучше ни на что не рассчитывать, чтобы позже не утонуть в разочаровании.

— Ещё одна остановка? — спрашивает какой-то солдат Первой, выглядящий очень решительно, и, несмотря на лишь одну маленькую звезду на погонах, он кажется способным на многое ради победы. Подобное не может не воодушевлять.

— Последняя, — доносится короткое от шквального, только что вышедшего из кабины управления.

— Но разве мы уже прибыли в Уленск? — спрашивает офицер.

— Нет, конечно, — фырчит он в ответ. — Нас бы подбили ещё в воздухе, если бы мы приблизились даже на несколько километров.

После этих слов шквальный удаляется так стремительно, что снова задать вопрос об их нынешнем местоположении не представляется возможным. Лиза замечает напряжённое недоумение в поведении офицера, которое становится таким точным отражением её собственных эмоций, и начинает подниматься со своего места, чтобы сойти с корабля.

На удивление, погода на улице оказывается приятнее, чем на борту, из-за чего Лизавета делает вывод, что в пассажирском отсеке возникла какая-то поломка, и она без промедлений направляется прямиком к осмотру корпуса, начиная с хвоста корабля. Не потратив так уж много времени, она находит совсем небольшую пробоину, скорее даже царапину, не выглядящую пропускающей воздух внутрь.

— Что ты там делаешь? — нетерпеливо кричит ей Алексей издалека, будто она – какой-то проказничающий ребёнок, убежавший слишком далеко. А судя по всему, именно так дела и обстоят.

— Я заметила тут небольшую… поломку…

Не успевает она договорить, как прочник приближается к ней, чтобы заметить царапину, выглядящую со стороны откровенно нелепо, чтобы о ней беспокоиться. Алексей одаривает её многозначительным взглядом и одним простым пасом устраняет незначительный разрыв металла.

«Будет отлично, если это решит проблему, в чём я сильно сомневаюсь, — мысленно вздыхает Лиза, шагая следом за коллегой, унёсшимся вперёд. — Надо не забыть проверить всё ещё раз позже. Ну, если корабль не разнесёт в щепки раньше или мы все не умрём».

— Не стоит вот так внезапно и без предупреждения исчезать, — напряжённо говорит Алексей, ускоряя шаг по мере приближения к какому-то зданию, принадлежащему, скорее всего, местной администрации, учитывая то, как оно возвышается над остальными постройками.

 «Исчезать? — недоумевает девушка. — Я буквально отошла в сторону на минуту».

Но вскоре для Лизаветы становится вполне понятно такое настроение прочника. Как тут не напрячься, когда при их появлении на них обращается по меньшей мере две дюжины пар глаз. Некоторые разговоры переходят на шёпот, пока они преодолевают толпу, состоящую по большей части из офицеров Первой, на пути к группе гришей у самого дальнего от выхода угла. Она боится предположить, сколько народу смогло поместиться в таком сравнительно небольшом помещении, но по первому впечатлению здесь расположились командиры как минимум двух батальонов Первой армии, что насчитывает порядка ста пятидесяти человек, и их отряд в ярких кафтанах смотрится лишь расплывшимся пятном цветных чернил на застарелой бумаге.

И тем не менее располагаются они ближе всего к генералам, включая Зою, готовящую к выступлению. Зал совещаний, в котором они находятся и из которого убрали почти всю мебель, очевидно, не предназначен для такой толпы. Сделав такой же вывод, кто-то сдвинул длинный стол к противоположной от двери стене вместе со стульями, приставив их сидушками внутрь.

И Лизавета не обращает и малейшего внимания на это, вполуха вслушиваясь в разговоры вокруг, пока Назяленская не выдвигает один из стульев, чтобы сначала забраться на него, а затем и на стол. Генералесса делает это так уверенно и внезапно, что в помещении мгновенно стихает большинство разговоров. А спустя несколько секунд, когда возвышающееся присутствие главнокомандующей не остаётся ни для кого незамеченным, воцаряется тишина, нарушаемая лишь еле слышным кашлем и шёпотом.

Зоя выдерживает ещё несколько мгновений, прежде чем начать говорить, придавливая всех к земле одним взглядом и строгим видом. Ледяное море в глазах, иссиня-чёрные волосы, заплетённые в тугой низкий хвост на затылке синей лентой под цвет кафтана с серебряными полосами, и перекликающаяся с ними металлическая отделка подошвы на чёрных солдатских ботинках. Элегантность и смертоносность. Весь образ генералессы вызывает одновременно трепет восхищения, уважения и страха, о чём она, разумеется, осведомлена лучше других.

— Уверена, нет необходимости в том, чтобы сообщать вам всем причину нашего здесь нахождения, — начинает Зоя, и её голос разносится по помещению подобно раскатам грома. — Но всё же – фьерданцы не только окружили Уленск, но ещё и основали там свою базу, выставив танки на каждом въезде и выезде. На данный момент ключевая задача армии – отвоевать Уленск, ведь без него Равке не видать победы в этой войне. Разумеется, мы должны действовать слаженно и помогать друг другу, чтобы избежать лишних потерь. Прямо как точный выстрел из винтовки, как пушки, разбившие вражеские войска одним ударом и как слаженные механизмы наших фабрикаторов.

Лизавета застывает от удивления, когда Назяленская коротким движением показывает ладонью в направлении места, где скопились все гриши, но внимательные взгляды толпы скользят преимущественно по группе в фиолетовых кафтанах. Она выдавливает вежливую улыбку, когда один из генералов Первой армии тоже оборачивается на них, и чувствует, как от волнения кровь шумит в ушах.

— Вы офицеры, а не рядовые солдаты, и сейчас каждый должен понять, что тратить усилий меньше, чем максимум, недопустимо. Может быть, кто-то из вас успел забыть, что такое кровавая жестокость битвы, но ваши товарищи и подчинённые не должны попрощаться с жизнью из-за чьей-то ошибки в расчётах, сведеньях или из-за мыслей о том, что можно позволить себе отдохнуть часик во время дежурства. Так вот, нельзя. Мы на войне. И мы не имеем права проиграть, — Зоя делает паузу, во время которой в помещении воцаряется гробовая тишина, благодаря которой можно отчётливо ощутить вес ситуации и сказанных генералессой слов. — Надеюсь, что звёзды вы заработали честным трудом. Благодарю за уделённое внимание. Детали вам сообщат позже.

А затем так же уверенно и быстро Назяленская спускается со своей импровизированной сцены. И словно по команде утихшие разговоры разгораются вновь. Обсуждения речи, дальнейших действий и предположений об исходе войны.

Лизавета тем временем остаётся несколько в стороне от всего происходящего. Она мимолётно ловит обрывки диалогов, чужой смех и то, как все постепенно покидают помещение группами. И ей остаётся лишь поддаться ощущению того, что она становится каменным выступом посреди горной реки. Течение из людей обходит её стороной, наполняя пространство вокруг гомоном голосов, тогда как внутри лишь отзванивает пустота.

— Эй, — вырывает её из раздумий знакомый голос. Давид останавливается напротив, обеспокоенно вглядываясь в её глаза. А Лиза до сих пор чувствует себя оторванной от всего окружающего её и лишь дважды моргает, пытаясь понять следующие слова фабрикатора. — Сейчас состоится совет главнокомандующих и вышестоящих офицеров. Там будут освещены многие вопросы касаемо стратегий наступления и, в частности, использования наших разработок… Ты меня слушаешь?

— Да, — кивает Лизавета, тупо повторяя сказанное. — Будет военный совет, на котором рассмотрят стратегии и имеющиеся орудия.

— Допустим, — недоверчиво кивает Давид в ответ, сдвинув брови к переносице. — Нужно будет многое обсудить, но ты пока что можешь прийти в себя пару минут, хорошо?

Костюк хлопает подругу по плечу в жесте поддержки, вновь ища глазами её, чтобы невербально убедить довериться ему и быть более открытой. Лиза натягивает улыбку и кивает несколько раз, удерживая зрительный контакт, чтобы визави смог ей поверить. Давид не перестаёт хмуриться, но в конце концов оставляет её одну и уходит к выходу, расталкивая толпу у дверей.

Как только Лизавета понимает, что теперь до неё вновь никому нет дела, она отпускает маску и усиленно трёт лоб в попытках прочистить голову и понять, что происходит вокруг и с ней самой. Голову заполняет какой-то странный назойливый звук, который получается понять, как гудение мыслей, проскакивающих слишком быстро, чтобы успеть сформироваться. Заметив, что народу вокруг значительно поубавилось за последние минуты, девушка тоже начинает двигаться к выходу, практически не осознавая при этом, что именно она управляет своим телом, каждым шагом и вдохом.

Выбравшись на улицу и ощутив ледяное дыхание ветра, Лиза становится чуть более способной к тому, чтобы осознать реальность. Она разворачивает руки ладонями вверх и пристально их рассматривает, пока не начинает понемногу верить в собственное существование.

«Это не сон, — приговаривает сама себе Лиза, — ты и впрямь находишься здесь. В Равке, недалеко от захваченного фьерданцами Уленска. Не в безызвестности шуханского плена. Дыши, кошмар закончился, ты дома».

— Ну где тебя носит?! Иди за мной, — восклицает возникший из неоткуда Алексей.

— Что? Куда? — недоумевает она, но идёт следом, пытаясь самостоятельно сложить пазлы в голове.

«Может, дело в том совете… неужели Давид имел ввиду, что мы вместе будем освещать там многие вопросы».

Верхние пуговицы рубашки Алексея расстёгнуты, а полы фиолетового кафтана развеваются за его спиной, когда он идёт против ветра обратно к зданию за спиной Лизаветы, попутно бормоча что-то себе под нос. Девушка догоняет его, лишь когда они заходят внутрь.

— Агрх! Почему именно мне всё время доводится искать тебя, и, как провинившуюся кошку, тащить за шкирку на эти собрания, — возмущается фабрикатор.

— Хм, может, потому что ты недостаточно важен, чтобы на них присутствовать? — ухмыляется Лизавета, хитро подмигивая парню, когда он оборачивается к ней со взглядом «Ты серьёзно сказала это?». — Ох, кажется, мы на месте, благодарю за сопровождение.

Лёгкий смешок девушки сопровождается не слишком элегантным реверансом и тихим фырканьем со стороны Алексея. И как только тот удаляется, и внимание Лизаветы концентрируется на высокой двери перед ней, из неё почти вылетает какая-то девушка в форме Первой армии, не давая фабрикаторше остаться незамеченной.

— Сударыня Громова, — приветствует её девушка в реверансе, гораздо более правильном, чем то, во что она сама совсем недавно скрючилась. — Проходите, вас ожидают.

Она указывает Лизавете в сторону открытой двери, где на неё тут же обращается цепкий взор знакомых лазуритов. Зоя безэмоционально кивает издалека, но она знакома с ней достаточно, чтобы угадать приветливость во взгляде и немного успокоить волнение.

Как только Лиза переступает порог, на неё обращаются взоры всех присутствующих в помещении, сидящих за круглым столом. Она тут же выпрямляется, сводит ноги вместе с небольшим стуком сапога о сапог и смотрит в никуда прямо перед собой.

— Прибыла майор-инженерка, прочница первого разряда фабрикаторов Громова Елизавета, — представляет её уже другая рядовая девушка в форме Первой, стоя справа от ней самой.

Сразу после этих слов Лиза немного опускает подбородок, одновременно с этим касаясь кончиками пальцев груди, затем складывает пальцы, касаясь лба только указательным и средним пальцами, вновь смотря перед собой, а следом поднимает руку ввысь и прослеживая её взглядом, будто обращаясь к небесам. Стандартное приветствие, ставшее для всех обыденностью, на самом деле является неким знаком почитания всех Святых Равки, а в последние годы два пальца у лба становятся символом памяти о Спасителях.

Не то чтобы Лизавета каждый раз задумывается о смысле этого жеста, но наблюдая, как после неё все присутствующие почти синхронно повторяют движения, приветствуя её, по коже бегут мурашки.

Мельком пробежав взглядом по присутствующим за столом, она довольно быстро находит взглядом единственный фиолетовый кафтан Давида и ровным, но быстрым шагом двигается в его сторону, садясь по правую руку прочника.

— Почему опаздываешь? Что-то случилось? — максимально тихо спрашивает Костюк, так что даже сама Лиза еле-еле догадывается, о чём её спрашивают.

— Всё в порядке, прости за это, — отмахивается она, стараясь вслушиваться в то, о чём говорят остальные.

— …и таким образом мы вновь подходим к вопросу вооружения, — рассуждает неизвестный ей генерал-майор Первой армии. — Просто так в открытом бою мы никогда не сможем разбить такое большое скопление танков. Нужен отвлекающий манёвр.

— Согласен, загнать их в ловушку и зайти с неожиданной стороны, — кивает другой генерал, чьи погоны Лизе не удаётся разглядеть. — Как вы считаете, генерал?

Абсолютно очевидно, что мужчина обращается к Зое, потому как он развёрнут к ней всем корпусом, как и большинство других главнокомандующих. Но она будто не замечает этого, разглядывая что-то в бумагах перед собой, выдерживая несколько мгновение в неловкой тишине, прежде чем невозмутимо поднять глаза на обратившегося.

— Я думала, что такому умному мужчине, как вы, генерал-лейтенант Фёдоров, не нужно объяснять простых вещей, — голос Зои спокойный, но это не мешает группе мужчин вдвое старше неё притихнуть на своих местах.

— Давайте подумаем вместе: сколько среди присутствующих здесь людей носит звание генерала? — она делает подчёркнутую паузу, начиная говорить н дожидаясь ответа. — Шестеро, включая вас. Так почему же вы решили, что можете пренебречь воинским уставом, обращаясь к человеку с более высоким званием?

Зоя делает ещё одну паузу на несколько секунд, буравя взглядом морщинистых генералов, сидящих по её левую сторону, а затем придвигается к ним немного ближе и говорит размеренно:

— Хочу вам напомнить, что я – женщина, с высшим воинским званием, а значит и обращаться ко мне следует соответствующе. Генералесса Второй армии Назяленская Зоя. Уяснили?

— Да, генералесса, — кивает вышеупомянутый генерал-лейтенант Фёдоров, вытянутый теперь по струнке. — Что вы предложите в качестве нашего дальнейшего плана?

— На самом деле вы правы, нам стоит подумать над тем, как подобраться к ним потише. Может быть, получится отделить их друг от друга и перебить поодиночке. Что скажете, полковник-инженер?

— Что ж, признаться, в нашем вооружении не так много изобретений для скрытого ведения битвы, — неуверенно начинает Давид, не совсем понимая, что должен сказать, когда они только пушки да мины сооружали в последнее время.

— А что на счёт тех самых… — протяжно начинает генерал Первой армии по виду лет шестидесяти, — …устройств, что ваша э-э… ваша коллега сконструировала?

— Вы про Дикобразы? — догадывается Костюк, а после кивка мужчины продолжает. — Об этом она лучше расскажет сама.

— Ну, могу с точностью сказать, что Дикобразы можно использовать как при скрытом нападении, так и в открытом бою, — начинает Лизавета, чувствуя, как от волнения немного сжимается горло. — В обоих случаях есть свои плюсы и минусы, но в фактическом бою их ещё не тестировали.

Следом за её словами некоторые высказывают просьбу ещё раз в деталях описать принцип работы устройств, на что Лиза тратит следующие пять минут, погрузившись в знакомую для себя среду.

— Значит, пока что это наш лучший вариант, — подытоживает пожилой генерал. — Выкопать с десяток ям, поместив туда эти устройства, скрыть их листвой, а затем приманить к ним несколько танков.

— В целом звучит складно, но недостаточно точно, — хмыкает Назяленская, а затем подзывает одного из стоящих у дверей рядовых принести карту, бумаги для записей и канцелярские принадлежности.

Проходит несколько десятков минут, пока наконец приносят карту нужной территории и масштаба, и пока генералы обсуждают между собой общую схему предстоящего нападения на противоположной от них части стола. Лизавета погружается в глубинные рассуждения с самой собой обо всём на свете, когда понимает, что смысла вслушиваться в эти разрозненные споры нет особого смысла, ведь план от них не укроется. И отмирает она только, когда замечает, что Зоя прикрепляет карту кнопками на стену позади своего места.

— Итак, сейчас мы находимся в посёлке Кизнур, это во-от здесь, — говорит Зоя, обводя мягким грифелем небольшое скопление чёрточек и квадратиков в правой части карты.

«Кажется, я помню это название, — задумывается Лиза. — Мы ведь жили не так далеко от Уленска, могла услышать случайно на улице».

Воспоминания о доме дяди не вызывают волны воспоминаний, но она непроизвольно сглатывает образовавшуюся горечь в горле, а потом чувствует её на языке и немного дёргает носом от отвращения. Тем временем, обсуждения плана нападения идут полным ходом.

— Как мы уже говорили не раз, Уленск окружён танками и, скорее всего, заполнен ими изнутри, как пчёлами улей, — продолжает Зоя. — В открытом бою нас раздавят в два счёта, поэтому мы выделим несколько отрядов, которые проникнут внутрь и уничтожат столько, сколько смогут.

Делая небольшую паузу, генералесса рисует несколько линий наступления из посёлка направленные в разные части Уленска.

— А после того, как танки будут разрушены и фьерданцы это заметят, отряды отбудут обратно к посёлку, оставляя за собой следы, по которым волки почуют запах добычи и отправятся прямо в ловушку, — Назяленская повторяет сказанное в линиях на карте, но уже не обычным грифелем, а углём, чтобы разделить события. — Если они клюнут на наживку, то нам потребуется эвакуировать из Кизнур всех жителей и расставить всё так, будто мы немного пытались скрыть следы, но по приближении к посёлку перестали стараться. И тогда…

Генералесса снимает карту со стены, изящным движением раскладывая её на столе, а затем обмакивая перо в красные чернила и обводя какую-то область и делая ещё несколько штрихов неподалёку. Так же быстро она возвращает карту в вертикальное положение, из-за чего не засохшие чернила немного стекают вниз, создавая очевидную ассоциацию с кровью.

— И тогда мы нападём с тыла, — интонация в голосе Зои становится ниже и несколько кровожаднее. — Со всех сторон, но преимущественно удар нанесётся именно сзади. Заранее, думаю, нужно так же устроить некое минное поле из Дикобразов, чтобы любое неровное движение могло спровоцировать неисправность гусениц. Есть дополнения? Вопросы?

Проходит ещё неопределённое количество времени, поскольку часов в этом помещении отчего-то не наблюдается, когда обсуждения планирования засады и нападения варьируются от бурных дискуссий до напряжённого молчаливого обдумывания тактики и деталей. Лизавета не проранивает ни слова, наблюдая за происходящим и периодически углубляясь в свои мысли слишком сильно, что не отслеживает, когда Зоя поворачивается в их сторону.

— А вам, полковник-инженер Костюк, необходимо составить списки фабрикаторов, которые смогут присоединиться к, так сказать, партизанским отрядам. Приветствуются добровольцы, но, если таковых будет недостаточно, выбирайте лучших.

— Да, генералесса, — ровным тоном отвечает Давид.

— А твоему имени, Громова, в этом списке присутствовать обязательно, — говорит Назяленская, указывая на неё пальцем и смотря в глаза. — Всё понятно?

— Да, генералесса, — кивает Лизавета.

— Отлично, — Зоя вновь поворачивается к остальным присутствующим и хлопает в ладоши, прежде чем сказать: — Ещё есть какие-то вопросы? Нет? Хорошо, тогда предлагаю завершить совещание, у нас всех ещё полно дел, не так ли?

Сразу после этих слов всё громче становится гомон двух десятков военных, прощающихся друг с другом и обсуждающих решения, принятые на совете, не успев даже выйти из комнаты. Подхваченная общей суматохой, Лизавета за пять минут пожимает руки большему количеству людей, чем за всю жизнь, улыбаясь и отвечая односложными предложениями, прежде чем наконец вырваться сначала в более просторные коридоры, а затем и на улицу, приятно пахнущую вечерней влажностью и прохладой.

Вдохнув поглубже, она делает несколько шагов от здания, наблюдая за поселением, что резко наполняется жизнью после их приезда. Мельтешащие то тут, то там солдаты, обсуждающие что-то по группкам либо с серьёзными лицами, либо со смехом, либо с гитарой и даже едой. В груди смешиваются противоположные чувства. Лизу захватывает воодушевление от созерцания того, как гриши и отказники общаются гораздо более свободно друг с другом, чем пару лет назад. И одновременно с этим тревога от того, что им всем предстоит пережить в самые ближайшие дни и недели.

Но вместо того, чтобы свить вокруг себя кокон, отгородивших ото всех хотя бы на несколько часов, Лизавета вглядывается в разномассные группы солдат, пытаясь найти хотя бы пару знакомых лиц, и двигается к ним навстречу, превозмогая сжимающееся от волнения горло.

«Лучше насладиться любыми спокойными вечерами перед надвигающимися битвами, — рассуждает она. — Кого-то мы, возможно, видим в последний раз».

***

Весь следующий день Лизавета и остальные члены партизанских отрядов выслушивают детальный план по проникновению в город и уничтожению фьерданской военной техники и множество правил по тому, как следует и не следует поступать в различных непредвиденных ситуациях. Поначалу Лиза практически не переживает по поводу намечающейся вылазки. Ровно до момента, пока не объявляют распределение по отрядам и не выясняется, что главными в каждом из них будут фабрикаторы, не то, чтобы это неожиданно, а она сама теперь несёт ответственность не только за успешное уничтожение танков, но и за других людей. Новость ненадолго придавливает к земле, но также дарит Лизавете решительность и возможность затолкать лишние эмоции ещё глубже, чтобы те не мешались перед глазами.

А сразу после захода солнца они отправляются к Уленску с разных сторон и с некоторым интервалом по времени. В каждом отряде прочник, инферн, шквальный и отказник, превосходно знающий местность. Права на ошибку нет ни у кого.

— Тихо, занять позиции, — уверенно, но шёпотом говорит Лизавета, когда слышит грохот пробирающегося по зарослям танка. Они бродят по лесам уже несколько часов и только недавно впервые заметили тусклые огни приближающегося города. Гусеницы надвигающегося металлического монстра давят всё на своём пути, противник точно не боится быть замеченным, не с такой бронёй.

— Нужно установить ловушки, пока он не подобрался слишком близко, — шепчет Григорий, солдат Первой.

— Может, лучше пока не тратить их? — вмешивается Алиса, красно-оранжевые полосы на кафтане которой в темноте походят на настоящий огонь. — У нас может уже не быть времени на установку Дикобраза. А засаду устроим и без этого.

— «Без этого»? — возмущается отказник. — Что это, по-твоему, значит?

— Тихо, Григорий, — строго осаждает Лизавета, размышляя над предложением. — Может, ты и права, сколько тебе потребуется времени, чтобы повалить дерево?

— Минуты две-три в зависимости от толщины.

— Или меньше одной, если сначала разрубить ствол, — добавляет солдат, внезапно будто из ниоткуда достав небольшой топор. Пару секунд спустя Лиза одобрительно кивает.

— Значит, работайте, — коротко отдаёт приказ она. — Повалите три или больше и перенесите к тропе. И делайте это быстро. А мы зайдём с тыла.

С решительными «Есть!» и кивками солдаты быстро пробираются через кусты в разные стороны. Спустя недолгое время Лизавета и Дмитрий, шквальный их отряда, слышат треск древесины, а следом и приближающийся мерный гул двигателя. Дождавшись, когда танк проедет мимо них, молодые люди пробираются ближе к лесной тропе, которую любезно расчищают металлические гусеницы. Они стараются это делать так тихо и быстро, как могут, но тяжёлые сумки с несколькими сложенными Дикобразами в каждой и некоторыми припасами не могут не стеснять движения.

Выйдя наконец в более свободное пространство, они ускоряются ещё немного, воочию наблюдая за тем, как металлическая махина перед ними замедляется.

«На самом деле, он не такой большой, как я себе представляла», — хмыкает про себя Лиза, подбегая к танку вплотную и приседая, чтобы их нельзя было заметить из перископа.

А теперь пора действовать.

Сконцентрировавшись на металле перед ней, Лизавета за пару секунд раскорёживает заднюю часть правой гусеницы, превращая её в нелицеприятную груду металлолома. Громкий скрежет привлекает внимание машиниста, и уже через пару секунд из люка наверху виднеется чья-то макушка.

Не успевает Лиза среагировать, чтобы убежать и не попасться под пули, как выбравшегося фьерданца кто-то резко бьёт прикладом по голове. Повернув голову, она замечает Григория, забравшегося на танк в рекордные сроки и теперь что-то злобно говорящего застигнутому врасплох машинисту.

Она не обращает должного внимания на допрос, который к тому же ведётся на фьерданском, пока усиленно искривляет прочный сплав гусеничного движителя. Спустя минуту к ней присоединяется Алиса, расплавляя металл, что позволяет Лизавете ещё быстрее превратить всё в месиво и вогнать сталь в землю, чтобы танк почти невозможно было сдвинуть с места. А когда они заканчивают, машинист предстаёт перед ними с размозжённым лбом, заливающим кровью половину лица, со связанными конечностями и тряпкой во рту.

Григорий шепчет что-то ему напоследок, после чего вместе с Дмитрием затаскивают наверх, к люку. Лизавета забирается вместе с ними, спокойно наблюдая за сопротивляющимся фьерданцем, тратящим все силы на слабые пинки и попытки выплюнуть кляп, чтобы, очевидно, сказать мерзким ведьмам пару ласковых напоследок.

Солдаты бросают машиниста внутрь танка как тряпичную куклу, после чего Дмитрий несколькими несложными пасами вытягивает воздух из кабины, а следом Григорий резко захлопывает люк. Лизавета наблюдает за их действиями, а после, немного подумав, опускается к люку и концентрируется на металле, ощущая разливающееся чувство превосходства от своих действий. А уже через несколько мгновений поднимается с колена и довольно осматривает заваренный люк, различая сравнительную тишину окружения.

— Жестокая смерть, — констатирует Алиса, когда они спускаются на землю.

— Многого они не потеряли, — оповещает Григорий. — Он был тряпкой, после второго удара сдал расположение ангара с боеприпасами и техникой. Доверять этим псинам, конечно, не стоит, но проверить можно.

Лизавета задумчиво кивает, но не успевает ответить, потому что отказник продолжает:

— К тому же, я нашёл внутри это.

Парень протягивает ей ворох бумаг, состоящий в основном из кривых заметок и схем. Но среди них так же располагается карта местности, включающая довольно большую территорию северной границы Равки, на которую, ко всему прочему, нанесено множество разноцветных пометок, уходящих в основном, неожиданно для равкианцев, на запад, к Истиноморю, вероятно, чтобы отрезать им путь к кораблям.

«Но разве фьерданцы славятся своим морским вооружением?» — на лбу Лизаветы залегает глубокая складка, но вслух волнений она не выдаёт, говоря лишь:

— Отлично, двигаемся дальше.

***

Выходя на улицу поздним вечером, когда от ушедшего за горизонт солнца на тёмно-синем небе не остаётся и намёка, мужчина не ожидает, что воздух будет таким приятным. Холодный ветер ощутимо кусает кожу, напоминая о родной земле и придавая воодушевление. Они точно победят. Учитывая разгромленное состояние Равки и резко возросший военный потенциал Фьерды, благодаря деньгам Керчии, очевидно, подаренными самим Джелем, никто не сомневается в этом. Всё уже давно решено.

— Ajor, hje marden?² — приветствуют его коллеги и братья, когда он переступает порог местного трактира.

Мужчина улыбается и присоединяется к ним за столом, с неким отвращением рассматривая пятнышко на стакане в руке. Этим распущенным равкианкам нужно преподать пару уроком по тому, как следует приветствовать гостей.

Вскоре напряжение смывается добрым количеством алкоголя, далеко не такого крепкого, как настоящий фьерданский эль, и потому по ощущениям совершенно не охмеляющего. Тем не менее, спустя время шутки становятся смешнее, истории более захватывающими, а цвета окружения ярче. И учитывая доклады разведчиков о том, что равкианцы подбираются всё ближе и вскоре могут напасть в открытую, этот вечер веселья может быть последним в их жизнях. По крайней мере перед тем, как начнётся серьёзная битва, в ходе которой они разорвут этих ведьм в клочья.

— Torvegen i brand!³ — доносится снаружи чей-то истошный крик.

Никто не успевает что-то понять и среагировать, пока молодой солдат не вбегает в трактир, постоянно крича об огне, охватившем теперь уже груды металла. Сердца всех начинают уходить в пятки. Недоумение, а следом ярость разносится по толпе подобно заразе, направляя её к месту происшествия.

Мужчины перехватывают покрепче оружие, пытаясь выхватить среди дыма силуэты неприятелей, а кто-то не сдерживается и стреляет наугад. Чем дальше они продвигаются вглубь улиц, тем более разрушенными они становятся. Огнём оказываются захвачены лишь немногие танки, но большая часть превращена в развороченные груды металла, так что большой разницы нет. Пылающие машины выглядят ещё более устрашающе на фоне темноты ночи, добавляя в жилы напряжения. Солдаты северной державы быстро перемещаются по сравнительно небольшому городу, задаваясь одним и тем же вопросом: «Как они смогли проникнуть незамеченными и исчезнуть?»

— Drüsje! — кричит кто-то вдали, после чего тут же доносится истошный крик. Мужчина дёргается на помощь товарищу, но застаёт лишь посиневший труп с вывернутой в неправильную сторону ногой.

Тошнота и ярость поднимаются внутри, и мужчина начинает закипать. Первая же попавшаяся ведьма жестоко умрёт от его руки!

Он двигается дальше, постепенно замечая, что дыма вновь становится больше. А несколько поворотов спустя мужчина видит жуткое зрелище: пылающее в огне здание, которое они перестроили под ангар для хранения нескольких танков и другой военной техники на время их, как им казалось, долгого пребывания здесь. Захваченный город должен был стать первым на пути к полному завоеванию Равки. Но при виде практически разнесённых в щепки боевых машин это утверждение становится сильно спорным.

— Sten! Vidrig drüsje!⁴ — бездумно кричит он в сторону какой-то девушки в фиолетовом кафтане, растрёпанные рыжие волосы которой выбиваются из низкого хвоста, подсвеченные светом от пожара. Настоящая мерзкая ведьма, которую впору сжечь на костре!

Она оборачивается на крик, но не убегает в страхе, как ожидает фьерданец, а двигается по диагонали к нему. Мужчина отчего-то замирает не в силах что-либо предпринять. Он становится способным прицелиться лишь когда девушка находится в нескольких ярдах от него, странновато ухмыляясь. Только он собирается выстрелить, как она делает лёгкое круговое движение рукой, после чего его винтовка со скрипом перекручивается подобно тросам на ветру. А затем ведьма перекатывается на спине, скрываясь за ближайшим зданием.

Испуг и злость не дают обработать произошедшее, когда мужчина бежит следом, совершенно не думая о том, что может скрываться за поворотом.

Как только он достигает того самого угла здания и замечает тупик и полное отсутствие следов отступления, мужчина оборачивается и… замирает. Потому что понимает, что скрыться от валящихся сверху горящих обломков здания уже не получится. Последнее, о чём ему удаётся подумать довольно просто и даже сентиментально для человека, посвятившего всю жизнь поклонению Джелю и охоте за ведьмами: пусть у следующих поколений будет возможность увидеть лучший мир, о котором они все мечтают.

***

За те часы, что они продвигались к Уленску и находились в нём, равкианским отрядам удалось уничтожить больше дюжины танков, а также некоторое количество артиллерии и боеприпасов, спрятанных в различных укрытиях и том самом ангаре ближе к краю города. Разъярённые и застигнутые врасплох фьерданцы реагируют довольно быстро, собирая большую часть своего вооружения, оставшегося в городе, на то, чтобы отправиться следом за равкианцами.

А значит, всё идёт в соответствии с планом.

Разумеется, северяне не оставляют захваченный город, как и предполагают многие главнокомандующие, отправляя целый взвод на уничтожение последних волков, вгрызшихся в Уленск. Эвакуировать Кзары получается так быстро, что по прибытии партизанских отрядов посёлок под покровом ночи становится похож на город-призрак, какие описывают в книгах. Будто вот-вот из-за угла вылезут жуткие привидения погибших после страшной катастрофы в городе, которые унесут их души за собой в потусторонний мир.

«Я определённо перечитала книг», — решает Лизавета, мотнув головой в попытке избавиться от игр воображения.

По данным разведки фьерданцы выдвинулись в сторону следов, оставленных партизанами специально, спустя совсем недолгое количество времени, поэтому на данный момент, скорее всего, они неумолимо приближаются к посёлку. Об этом можно судить ещё и по тому, как тихо становится вокруг. К прибытию фьерданцев всё должно выглядеть как полностью заброшенный населённый пункт, а когда они приблизятся достаточно – ловушка захлопнется, и со всех сторон на оставшиеся военные силы, выбравшиеся из Уленска, посыпятся грады атак. По словам Зои, предусмотрен практически любой исход, но волнение всё равно грызёт всех изнутри.

И предчувствие их не подводит, потому что вскоре после прибытия, казалось, скудного количества пехоты и всего трёх танков, выстрелы начинают доноситься с противоположного конца поселения.

— Фьерданцы зашли с тыла! — кричит кто-то издалека, после чего происходящее сливается в единый поток выкриков, выстрелов и крови.

— Фабрикаторы! За мной! — командует Давид. Всё это время они сидели в засаде, дожидаясь распоряжений о том, где их силы пригодятся больше.

— Вы четверо останетесь здесь со мной, остальные – марш за полковником! — выкрикивает Алексей.

Лизавета не успевает различить происходящее, тело реагирует быстрее. Передвигаться среди домов приходится вприсядку, чтобы не привлекать лишнего внимания с поля битвы. Пройдя несколько поворотов, они наконец выпрямляются и бегут, слепо доверяя приказам Давида впереди.

— Назад, — резко командует он. Все тут же пригибаются в ожидании. Давид оборачивается и тычет на одного из самых молодых прочников. — Ты. Разведай обстановку. Никому не помогай, одной ногой здесь, другой там. Выполнять.

Проходит несколько минут напряжённого ожидания, пока паренёк не возвращается с докладом о происходящем: у фьерданцев численное превосходство, отряды северян продолжают прибывать.

— Действуем так: заходим с двух сторон от дороги, через десять минут куранты на часовне в паре улиц отсюда пробьют полночь, к этому моменту все должны быть на позициях, — Костюк делает паузу, убеждаясь, что все его слушают, и достаёт небольшую свистульку в виде птицы. — Громова поведёт отряд с южной стороны, я с северной. Как только услышите свист – ждите пару секунд и пускайте трещину. Вопросы?

— Есть, на минуту, — просит Лизавета, отходя на пару метров от коллег. — Ты уверен, что мы справимся? Состав отрядов меньше, чем на учениях.

— Уверен, — коротко отвечает Давид. — Не на все сто, но мы справимся. Как минимум выиграем время, восемь фабрикаторов смогут натворить бед. Эти волчата слишком уж сильно полагаются на свои железяки.

Лизавета ухмыляется, подпитываясь уверенностью друга и возвращаясь к остальным прочникам.

— Готовы? — удовлетворившись уверенными кивками, Лиза продолжает: — Выбьем у них землю из-под ног.

Чтобы достичь нужного места для атаки, её отряду требуется на порядок больше времени, чем отряду Давида. Они огибают несколько улочек, выламывают пару дверей, чтобы пробраться незамеченными, и постоянно оглядываются, готовые вырубить какого-нибудь зашедшего не туда волчонка. Но, к счастью, в этом нет необходимости и добираются они без происшествий.

Оглядев окрестности, Лизавета выбирает подходящие позиции для солдат, чтобы они видели друг друга, но никто не мог заметить их. Ожидание превращается в муку, нервы натягиваются как струна. Она старается не обращать внимания на боевые кличи в нескольких метрах от них. А также на взрывы пушечных ядер. И истошные крики солдат, чьи конечности разрывает на части. Но Лиза старается успокоиться и не дать эмоциям победить разум, сосредоточенность на плане сейчас важнее всего остального. Тем более, что эти пару минут стояния на одном месте могут быть последними мгновениями, когда они все целы и невредимы.

Наконец издалека доносятся два мерных удара курантов – наступила полночь.

Напряжение натягивается пуще прежнего теперь, когда до активных действий с их стороны остаются считанные мгновения. Тратя их на то, чтобы убедиться в готовности товарищей, Лизавета всё равно дёргается, когда доносится громкий равномерный свист.

А после него всё на мгновение погружается в звенящую неестественную тишину. Пока не доносится громкое:

— Отступаем!

И несколько десятков равкианских солдат трогаются с места, попутно помогая раненным товарищам. Конечно, все солдаты были заранее предупреждены о том, что означает этот свист посреди битвы и что следует делать. Но Лизавету зрелище все равно поражает, хотя девушка уже не успевает подумать над этим.

— Занять позиции! — командует она почти одновременно с тем, как солдаты начинают движение. А следом все четверо становятся на одно колено в метре друг от друга, прижимая ладони к остывшей почве.

«Не подведи, землица», — мысленно просит Лиза, подобно фольклорным героям сказок. А затем обращается к ней с помощью силы.

И тут же она чувствует слишком многое. Массивные стальные машины, продавливающие всё под собой, топот множества вражеских солдат и отзванивающее в костях количество металлических оружий в их руках. А затем – гулкое и мощное звучание, доносящееся откуда-то снизу, будто из самого ядра Земли. И Лизавете не остаётся ничего, кроме как потянуться к нему.

И в одно мгновение разверзнуть землю под одним из танков.

Наслаждение от собственной силы разливается по телу, Лиза совершает ещё одно небольшое усилие, пускающее трещину под оторопевшим строем фьерданцев. Она не замечает восторженных и испуганных взглядов коллег, действуя интуитивно. Твёрдо встать на ноги, сосредоточиться на бесчисленном количестве металла на поле боя. А затем потянуть на себя. И насладиться скрипом разрушающейся конструкции и следующим за ним взрывом.

Огонь и крики захватывают всё внимание. Яркие пылающие языки в черноте ночи завораживают, напоминая о многом, что никогда не хотелось бы вспоминать. Запах дыма и плавящегося металла, перемешанного с горящей плотью, возвращает тревогу. Жар стали становится жаром собственного тела, когда пламя раскаляет металл до красна. Когда собственная кожа бугрится от этого жара, а из глубин подсознания доносится крик.

Лизавета отмирает, когда доносится новый взрыв. Огонь достигает двигателя, разнося части танка в разные стороны. Вокруг всё пылает, многие фьерданцы отступают, а земля вокруг искорёжена подобно рваной бумаге. Кто-то дёргает её за рукав.

— Лизавета! Пойдёмте скорее, нам надо убираться отсюда! — обеспокоенно и громко говорит тот самый паренёк прочник, стараясь перекричать шум вокруг и потянуть её правую руку на себя.

Она кивает и запоздало следует за ним, только сейчас понимая, что всё это время держалась рукой за шею. А точнее за бугристые шрамы на ней. Она понимает, что крови быть уже не может, но рассматривая ладонь, она физически ощущает запах бурлящей кожи, сочащейся алой жидкостью. Повязки никогда не оставались сухими, так что же изменилось, куда делась кровь? 

«Ты выбралась, — осторожно, но с возрастающей уверенностью шепчет внутренний голос. — И теперь можешь отомстить».

Сжав ладонь в крепкий кулак, Лизавета оборачивается на отдаляющееся пылающее поле битвы. А затем смотрит перед собой на товарищей, обсуждающих дальнейшие планы, и сама не замечает, как губы растягиваются в хищной ухмылке.

***

Потерпев сокрушительное поражение у Кзар, фьерданцы отступают на северо-запад, и равкианцы следуют за ними, пытаясь предсказать намерения противника. Они узнают о том, что спонсирование керчийцами становится причиной возросшей военной мощи, а к тому же наглости нападать на страну, после войны с которой Джерхольм по-прежнему остаётся полуразрушенным.

И всё тут же становится сложнее. И кровавее.

Потому что северяне свирепо нападают с моря, нанеся внезапный и сильный удар по несколько неподготовленному флоту. Довольно быстро, впрочем, опытные равкианские мореплаватели отбивают атаку с лихвой – волки вынуждены отступить к своим берегам, чтобы зализать раны.

За эти несколько дней количество битв на разных фронтах не уменьшается, фьерданцы каждый раз будто вылезают из-под земли, с новыми силами атакуя равкианские поселения. И тем не менее, запас сил у них, очевидно, иссякает, потому что неожиданно наступает тишина. Новости о том, что нет никаких донесений о нападениях за последние десять часов – уже является хорошим началом утра.

И довольно тревожным. Потому что все понимают, что это – затишье перед надвигающейся бурей.

Но сейчас, вместо того чтобы беспокоиться из-за неизвестной мощи северян, отряды равкианцев, раскиданные по северному и западному фронтам, решают посвятить время в основном различным тренировкам, делясь военным опытом и техниками владения орудиями и знакомясь с разведданными о ближайшем расположении противника.

— Сбрасываешь напряжение? — слишком радостно спрашивает Тамара, подбираясь к Лизавете со спины тихо, как кошка.

— Вроде того, — спокойно отвечает фабрикаторша, пробежав взглядом вверх вниз по подруге, и возвращается к избиению тренировочного манекена.

Возможно, ей стоит отвлечься, чтобы поприветствовать Тамару, с которой они не виделись минимум пару недель, но чем больше она об этом думает, тем быстрее утекает момент, во время которого было бы уместно изменить поведение, придумать отговорку и лучезарно улыбнуться в ответ… Она просто не хочет, не может обсуждать сейчас что либо, когда в голове скручивается такой ворох мыслей, который не удастся распутать по меньшей мере до конца жизни.

Но, очевидно, Тамара достаточно смелая и упёртая, а ещё знает её слишком хорошо, чтобы просто принять холод в свою сторону.

— Не поделишься переживаниями? — сердцебитка обходит её и выстреливает вопрос, опёршись о выступ в стене напротив Лизы.

— Не понимаю о чём ты, — слабо защищается она, получая подкатанные на полсекунды глаза и ухмылку визави.

— О том, что так старательно ты тренируешься либо если нужно разгрузить мозги после работы, либо если тебя кто-то разозлил, либо если ты за кого-то переживаешь, — перечисляет Тамара, ухмыляясь шире, когда замечает, что подруга замедляется после её слов.

— Ничего стоящего твоего внимания, — отмахивается Лизавета, возвращаясь к тренировке и постепенно чувствуя, что теряет былой запал.

— Ну, раз уж спрашиваю, значит меня интересуют любые мелочи, — давит Тамара и продолжает более мягким голосом, перед которым всегда трудно устоять. — Серьёзно, не прячься, давай поболтаем, перемоем кому-нибудь косточки, м?

— Ну, раз ты так настаиваешь, — сдаётся наконец Лизавета, придерживая манекен, чтобы вернуть его в статичное состояние, берёт полотенце с ближайшей скамьи и неосознанно копирует улыбку подруги, наблюдающей за ней.

Они проходят несколько коридоров, в каждом из которых находятся люди, желающие обменяться с кем-то из них хотя бы несколькими слов. И если Тамара чувствует себя, как рыба в воде, Лизавету такое внимание продолжает удивлять.

— Поверь мне, о твоих достижениях не только в изобретениях, но и в бою становится известно всё большему количеству людей, наверное, даже за пределами страны, — с улыбкой поясняет сердцебитка. — Какие только слухи не ходят о…

— Давай не… Как ты вообще здесь оказалась, кстати? — Лизавета решает перевести тему резко, чтобы не тратить время на намёки. Параллельно она ведёт Тамару к своей палатке, немного дрожа от холодного ветра, цепляющего плечи, не укрытые ничем, кроме рубашки.

— О, официально – получить отчёты о численности армии на этом фронте, а также о том, какие планы у местных генералов-майоров на дальнейшую атаку и оборону, — оповещает сердцебитка ровным голосом, а затем возвращает себе ухмылку, наклоняется корпусом чуть ближе и продолжает. — Но, помимо этого, Николай пожелал узнать побольше о настроении солдат, приказав сделать небольшой крюк возвращаясь из Удовы с Ос-Альту. Конечно, не только его это интересует, но даже несмотря на важность, у него самого крайне мало времени на подобные вещи, да и риски, сама пони…

— И что же, он продолжает рваться в бой? — перебивает Лизавета, застёгивая чистую рубашку после того, как быстро споласкивает тело и пропитавшуюся потом ткань.

Тамара заинтригованно щурится – это первый вопрос, который фабрикаторша задаёт, очевидно, из по-настоящему искреннего интереса.

— Как без этого, — говорит сердцебитка, с упованием наблюдая за реакцией визави. — Ты же наверняка слышала о том, как Волк Волн разгромил фьерданские корабли. Зрелище там потрясающее, уверяю тебя.

— Т-ты участвовала в бою? — испуг в голосе не удаётся скрыть, когда вопрос вылетает из Лизаветы быстрее, чем она успевает его сформулировать. Слишком поздно она, что это испуг далеко не за подругу.

— Нет, к сожалению, — мечтательно вздыхает Тамара. — Но обломки до сих пор прибивает к тем или иным берегам. Ко всему прочему, наш герой тоже пострадал, — замечая округлившиеся глаза Лизы, она смеётся и успокаивает её, кладя руку на плечо, — не боись, я о корабле, а не о твоём герое.

— Издеваешься? — неожиданно для себя самой вскипает Лизавета, с излишней старательностью застёгивая родной фиолетовый кафтан. — Рада была поболтать, но мне пора.

Не пытаясь даже придумать приличную отговорку, фабрикаторша широкими шагами двигается в сторону здания из которого выходила пару минут назад, чтобы запереться в одной из обшарпанных комнат с альбомом для набросков и несколькими испытательными сплавами.

— Да погоди ты, — останавливает её за плечо Тамара, выглядя крайне обеспокоено. — Прости, что я… Ты же знаешь – никто не позволит и волосу упасть с его головы…

— Только если он позволит себя контролировать, — парирует Лиза. — Никто не успеет и глазом моргнуть, как Николай исчезнет из вида, если будет очень уверен в успехе того, что задумал.

— Ты утрируешь, он не станет так рисковать, только не теперь.

— Не станет рисковать страной, своими людьми, может быть, — фабрикаторша отодвигается в сторону на полшага, сбрасывая чужую руку с плеча. — А себя он редко жалеет.

Не желая больше продолжать разговор, Лизавета разворачивается и стремительно уходит не попрощавшись, чувствуя, как закипают внутри противоречивые эмоции. Шагая достаточно быстро, чтобы отсечь у Тамары желание следовать за ней, Лизавета достигает нужной двери и резко останавливается, чтобы дать себе последние пару секунд на размышления о прошедшем разговоре.

Рассказ Тамары заставляет представлять сцены морских сражений так ярко, будто она видела их наяву. Грохот пушек, плеск волн и крики матросов. Треск корпуса судна, разразившееся пламя и прибывающая вода. И гораздо более истошные крики людей вокруг.

Лизавета глубоко вздыхает и отпирает дверь перед собой с единственной мыслью:

«Надеюсь, в тебе всё-таки больше ума, чем безбашенности, дорогой король».

***

— Давай же, — в который раз говорит Алексей, занимающий боевую позицию напротив неё.

— Не могу я так, — сдаётся Лизавета, опуская руки, когда понимает, что пойти на кого-то с ружьём, а тем более выстрелить в друга не сможет. Казалось бы, не такие уж они и друзья, да и вообще кафтан гришей ведь пуленепробиваемый, но что-то внутри каждый раз её останавливает.

— Ясно, так не пойдёт, — решает Алексей, быстрыми шагами приближаясь к ней.

И вот мгновение – и ружьё уже у парня, дуло направлено прямо на неё. Чувства мгновенно обостряются, Лиза внимательно следит за действиями Алексея, когда тот напрягает линию плеч, возводит затвор и нажимает на курок. Громкий выстрел – девушка мгновенно уворачивается от пули, чувствуя колыхнувшийся рядом воздух и перекатываясь ближе к противнику. Она практически не думает, только делает – незаметно обходит Алексея со спины, бьёт под колено, а затем стягивает силой на нём кафтан. Прочник стоит на одном колене и пытается выбраться из удушающих пут, как вдруг вновь поднимает на неё ружьё и спускает курок.

Лиза не успевает никак отреагировать, даже испугаться, пока не понимает, что выстрела не прозвучало – патроны закончились. И тем не менее, до тела доходит осознание произошедшего и конечности постепенно начинают подрагивать.

— В бою ты труп, — делает вывод Алексей, поднимаясь с земли.

— Меня никто даже не пустит на передовую.

— Зато убьют в каком-нибудь переулке, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, — продолжает он неутешительные рассуждения. — Тебе точно нужно научиться выбивать оружие из рук противника, пуля быстрее силы гриша.

Спорить с этим смысла нет. Точно не после того, как это было наглядно продемонстрировано. Лизавета медленно кивает и внимательно смотрит на коллегу, которого, кажется, после всех этих потрясений сможет наконец узнать ближе.

Обучение происходит спонтанно – Алексей точно не создан для преподавания, вот-вот сорвётся на неё из-за очередной невнимательной ошибки. Да уж, реакции и физической силы ей определённо не хватает, а использовать магию новоиспечённый учитель запрещает.

«Будто вернулась на изматывающие уроки Боткина», — мысленно сокрушается Лизавета между подходами странных упражнений.

Но он старается, объясняет ей типичные выпады и уверяет, что она точно сможет справиться, потому что всегда была и будет упорнее и смелее него самого. А в ответ на недоумевающий взгляд Алексей рассказывает, как однажды в своей первой открытой битве он не смог избавиться от оцепенения и чуть не подверг опасности всех остальных.

— Меня парализовало на месте, когда я понял, что на меня идут несколько вооружённых людей, один из них зацепил пулей моё ухо. Такого на тренировках точно не было, — парень вздыхает, потирая переносицу. — Но в итоге одного прикончил отказник, спас мне жизнь, по сути, а со вторым я справился сам, воткнув ему нож промеж рёбер.

— Чуть позже именно этот парень, Андрей, научил меня этим приёмам, — после небольшой паузы продолжает прочник. — И больше я не намерен застывать, как оленёнок, ожидающий, что опасность пройдёт мимо.

— Надо же, — забавляется Лизавета. — Ты сравнил себя с оленёнком.

— Ой, да иди ты, — отмахивается Алексей, не сумев сдержать улыбку.

И даже несмотря на не слишком большие успехи этих тренировок, их плюсы довольно очевидны. Во-первых, они не сидят без дела, а во-вторых, занимают голову чем-то кроме пугающих рассуждений об их дальнейшей судьбе и о том, к каким последствиям для страны это всё приведёт.

И так или иначе, они набираются уверенности в своих силах, изматывая тела до мозолей, а после сетуя на это в кругу таких же солдат, преисполненных надеждой.

*** 

Как только солнце приближается к горизонту, в лагере, который разбивают равкианские солдаты на северном фронте, разгорается множество костров, а люди начинают тянуться к ним, как мотыльки. Ищущие тепла и умиротворения в компании друг друга они разделяют приём пищи и захватывающие истории, повторённые уже не раз.

Во всём этом для них уже есть стабильность, а значит и спокойствие.

— Что варганишь? — спрашивает полузнакомая отказница, наблюдая за тем, как Лизавета помешивает жидкость в небольшом походном котелке.

— Пытаюсь сделать из консервов и сухпайка что-то сносное, — приветливо отвечает фабрикаторша, задавая несколько встречных вопросов для поддержания дружелюбной беседы. А вскоре она уже не замечает, как запах еды и звук их звонкого смеха привлекает внимание ещё нескольких человек, подхватывающих обсуждение.

— А я ведь видел тебя, — внезапно делится Пётр, русоволосый солдат Первой, разглядывая фиолетовый кафтан Лизы. — Тогда у Кзар это ведь ты руководила одним из отрядов фабрикаторов?

— Всё верно, — с полуулыбкой отвечает она, отчего-то немного напрягаясь.

— О-о, так это ты одним взмахом руки смяла танк, как лист бумаги? — восклицает Вера, сидящая с её левого бока.

— Пф-ф, не преувеличивай, — отмахивается Лизавета, отпивая чай. — Я работала не одна и танк в итоге уничтожил огонь, дошедший до двигателя, а не сила гришей.

— А ты не преуменьшай, — отвечает Пётр. — Это видел каждый, кто находился на той линии фронта. Как вы сначала пустили несколько трещин в земле с двух сторон, а затем, как ты в одиночку вышла немного вперёд, отрезала северянам путь вглубь Кзар, а затем вшух, — парень делает характерный взмах рукой, с расстановками и воодушевлённостью описывая увиденное, — и сталь согнулась под твоей властью. А потом огонь, стрельба, крики, а ты стоишь и смотришь, а потом…

— Так, так, кажется, кто-то увлёкся, — со смехом перебивает Дарья, проливная, что усаживает рассказчика рядом с собой и тут же обнимает его за плечи.

— И не только своей историей, похоже, — комментирует Алексей, отбирая у того кружку с, вероятно, вином, которое многие припасли после пребывания в поселении.

— А я вот с Петей согласен, — говорит только что подошедший отказник. — Зрелище было завораживающее. Ну и пугающее в какой-то степени.

— Да, нам очень повезло, что вы сражаетесь за нас, — Пётр поднимает вверх ещё одну откуда-то взявшуюся кружку. — Выпьем! За гришей, доблестных героев Равки!

Несколько голосов вне их круга поддерживающе выпивают после его слов, всех накрывает волна братского единения. А Лизавета лишь наблюдает, испытывая смешанные ощущения от восхищения в свою сторону, но при этом радуясь тому, что большинство предрассудков на почве их способностей остаются в прошлом.

— А давайте-ка сочиним песню! — радостно предлагает какой-то парень в одной рубахе и с гитарой наперевес. Лизе становится холодно только смотреть на него.

— Ты с дуба рухнул?! — восклицает Вера. — Мы в лесу, если ты не забыл, где нас может найти и услышать вообще кто угодно.

— Ну и отлично! — радуется парень. — Значит быстрее разнесут мелодию по всем концам страны, она станет гимном нашей победы!

— Не было ещё никакой победы, умник!

— Зато были многочисленные поражения со стороны фьерданцев, — гнёт он своё. — Они даже с помощью Керчии не смогли ничего серьёзного нам сделать. Уже больше недели сидим в тишине, бродя по этим лесам в поисках непонятно чего, почти не спим в ожидании подначки северян. Очевидно же, что эти трусливые псы сбежали от нашего натиска и сидят теперь пересчитывают свои скромные пожитки.

— В чём-то парень прав, — внезапно вмешивается командир отряда, низкорослый мужчина средних лет. — Вестей о фьерданских нападениях за последние два дня не было совсем. Кто знает, что за этим скрывается, но чуть перевести дух всё же стоит. Дежурные на постах, вам даю ещё пятнадцать минут, а после все на боковую!

Радостные и расслабившиеся солдаты собираются в большой круг, всё ещё не туша костры, и начинают вспоминать все рифмы, которые только слышали в жизни, кто от товарищей и семьи, а кто из таверн и концертов. За неимением времени они успевают лишь утвердить мелодию, решительную, местами трагичную и минорную, но всё же питающую сердца радостью и надеждой.

Они расходятся даже раньше отведённого времени, напевая каждый себе под нос заевшие ноты и мечтая о том, как вскоре все горести, отведённые на долю их страны, завершатся триумфом и многолетним спокойствием.

От мыслей Лизавету отвлекает внезапный шорох в глубине темноты леса, а после чьи-то возгласы с разных сторон. Неужели драка? Кто-то что-то не поделил после такого тёплого вечера?

Понимание приходит слишком поздно.

— Till Fjerda!⁵

Сначала они слышат одну и ту же фразу, доносящуюся из нескольких частей леса вокруг них. А уже после – взрывы. Вернее, они их не слышат, а ощущают.

То, как разверзается земля на том месте, где только что стояли товарищи. То, как грохот нескольких бомб отзванивает в черепе, вызывая отвратительный писк в ушах и панику.

Действовать все начинают суматошно, хаотично и из-за этого во вред себе и окружающим. Захлестнувший всех страх становится сильнее любых других эмоций. Не остаётся больше времени на размышления.

Только бежать, бить, стрелять. А затем снова бежать, ломать чужие кости и дрожать от страха. Бежать, бежать, бежать. Под свист пуль, новые взрывы и крики раненных, Пригибаясь под ветвями деревьев и уклоняясь от ударов противника. Без цели и понимания. Откуда движется враг? Сейчас этого не узнать, беги! Какая у них численность фронта? Достаточная, чтобы застать врасплох! Беги!

Где искать укрытие? Главное остаться в живых, беги! Беги, как можно быстрее! Беги!!

С одной только этой мантрой в голове Лиза движется в неизвестность. Пытается помогать раненным, но напарывается на только большие неприятности в виде нескольких вооружённых до зубов фьерданцев. Понимая, что против толпы одна она не попрёт, Лизавета снова бежит.

Она бежит пока ноги не становятся свинцовыми, а в лёгких не разгорается пламя. Но теперь остановиться почти невозможно. Двигаясь на адреналине, Лиза достигает берегов какой-то полу иссохшей речушки и, не следя за тем, куда ступает, плашмя падает у её берегов.

Влажная земля холодит кожу и воняет тиной. Лизавета чувствует, как намокает одежда, а тело в ответ на внезапную остановку болит в каждой клеточке. Понимая, что встать в ближайшее время не удастся, она переворачивается на живот и на полусогнутых конечностях доползает до ближайшего дерева.

Просидев в одном положении пару минут, девушка делает вывод: она понятия не имеет, сколько бежала и в какую сторону. А ещё она, очевидно, истощена и находится в неизвестном для себя лесу как на ладони для фьерданцев, прочёсывающих окрестности в поисках мерзких ведьм, которых можно либо с наслаждением убить на месте, либо забрать, как трофей.

Неутешительные мысли приводят её лишь к одному – надо возвращаться. Попытаться обойти место нападения и помочь своим, убивая противника по-тихому. Ей сложно представить то, как она это будет осуществлять, но оставаться в одиночестве в ночном лесу точно не вариант, поэтому она, превозмогая тянущую боль в конечностях, поднимается и осматривает окружение.

Справа – тёмный лес. Со всех остальных сторон тоже. И по ощущениям он везде одинаков в своей мрачности и неизвестности.

Она решает начать идти хоть куда-нибудь, чувствуя, как холод начинает неприятно распространяться по всему телу. К большому сожалению, об ориентировании на местности Лизавета знает только в теории, и то лишь потому, что слишком любопытна. Поворот направо, пару минут движений в темноте, попытки догадаться или почувствовать то, в каком направлении стоит двигаться. Снова поворот, ходьба, ушибы от коряг и царапины от кустарников, снова ступор, снова ходьба…

Спустя какое-то время Лиза понимает, что последние силы начинают её покидать, но мысль о том, чтобы переночевать прямо тут на холодной земле и с перманентным страхом заставляет шагать дальше. Кажется, что лес сливается в единое месиво или она ходит по кругу. На ногах её держит лишь ужас и ощущение, что за ней наблюдают со всех сторон, поджидая, когда девушку совсем покинут силы.

Передвигая ноги уже практически рефлекторно, Лизавета начинает думать о том, что готова сдаться. Остановиться, осесть у какого-то большого дерева и ожидать расправы от северян. И она останавливается. Но лишь для того, чтобы сказать себе с жёсткостью внутреннего голоса:

«Ты не сдашься, потому что не имеешь на это право. Ты найдёшь своих, потому что Равка обязана победить в этой войне, а ты сможешь помочь. Но ты будешь полезна только живой, трусиха. А теперь соберись и шагай».

Глубокий вздох, минута тишины наедине с собой. А затем ещё шаг. А за ним ещё дюжина, а следом и сотня. Она идёт. Следуя за интуицией, потому что на другое уже нет ни сил, ни возможностей. Двигается дальше, вслушиваясь в любой шорох. Треск справа, отдалённый крик сзади и шуршание будто у самого носа. Услышав его, девушка замирает, надеясь на то, что причина этого звука – какое-то животное.

А дальше, всё происходит гораздо быстрее.

Громкий треск под ногами, испуг, резкое движение влево. Чей-то силуэт мелькает мимо. Лиза пригибается и бьёт наотмашь в сторону противника. На удивление, ей удаётся попасть, но тут же человек берёт её в захват. Вспомнив уроки, девушка со всей силы бьёт нападающего в солнечное плетение. А затем ещё раз и ещё. И чтобы закрепить результат, кусает руку, которая её удерживает.

Наконец-то хватка ослабляется. Лизавета бьёт ещё раз, выворачивается и отпрыгивает в сторону, вставая в боевую стойку. И тут же замирает, пытаясь понять происходящее. Потому что противник стоит точно в такой же позе вплоть до мелочей. С выставленными руками в жесте, зеркально повторяющим её собственный. В позиции фабрикатора, готовящегося нападать.

— Алексей? — пробует Лиза, потому что разглядеть лицо в такой темноте невозможно.

— Слава Святым, ты цела, — выдыхает прочник, двигаясь ближе. Как только Лизавета расслабляется, вставая прямее, Алексей крепко её обнимает. — Ты ведь цела?

— Да, всё хорошо, лишь пара царапин, — честно отвечает девушка, хотя, если на чистоту, поначалу ей хочется съязвить. Но теперь все мысли заполняет то, что теперь она не одна.

— Возвращаться к своим нет смысла, — резко оповещает Алексей. — Даже те отряды, что также как и мы находились в разных частях этого леса, сильно пострадали от нападений. Фьерданцы застали нас врасплох.

— И что ты предлагаешь?

— Двигаться на север, — на выдохе произносит прочник.

— Ты хочешь умереть?! — возмущается Лиза. — Прости, что кричу, но у нас нет ничего, с помощью чего мы могли бы сражаться.

— Я же не говорю, что мы обязательно должны драться, — примирительно начинает прочник. — Подберёмся ближе к фьерданскому городу, проследим за тем, чем они заняты, может, устроим диверсию…

— Ты слишком самоуверен.

— А ты слишком сильно боишься.

— Да! Знаешь, как это называется? Здравый смысл, — парирует Лиза.

— Сидеть на месте мы не можем, идти в неизвестность на поиски своих тоже, потому что это слишком рискованно.

— А идти прямо в лапы северян – совсем не опасно, да?

— Я этого не говорил, но там мы сможем сделать хоть что-то полезное для победы, — продолжает убеждать её Алексей.

— Прежде, чем умрём.

— А вот с этим стоит просто смириться, — со вздохом говорит парень.

Эта фраза заставляет Лизавету задуматься. Она невольно вспоминает последний разговор с Николаем. Печаль в глазах короля и горечь в собственном голосе.

— Вот уж нет, я не собираюсь с этим мириться, — решительно отвечает Лизавета. — Мы не просто будем полезными. Мы принесём Равке победу и отпразднуем её в столице вместе со всеми, кто сражался с нами плечом к плечу.

— Ты не думала идти в командование? — внезапно спрашивает Алексей после нескольких секунд тишины. — Такие речи толкаешь, а всё пропадёт в гуще леса.

— Ну, я надеялась, что хотя бы что-то застрянет в твоей голове, Лё-ша, — хихикает девушка, растягивая имя и наблюдая за тем, как парень корчит ей рожицу, а затем двигается вглубь леса, но уже не бездумно.

Теперь – только на север. Навстречу врагу.

***

— Открыть огонь!

Выстрелы доносятся со всех сторон. Казалось, к этому давно можно было привыкнуть, но Лизавета дёргается каждый раз. Потому что каждая пуля – это чья-то смерть. Если не человека, то мечты.

Но сосредоточиться на неутешительных мыслях Лизе, к счастью, не дают. Ей с Алексеем знатно везёт, потому что уже к рассвету они достигают не только ближайшего фьерданского поселения, но и линии фронта. Весть о нападениях в лесу достигает главнокомандующих достаточно быстро, чтобы к утру уже вести активное противостояние.

— Не стоим на месте! Бегом! — доносится издалека крик Зои.

Лизавета не знает, кому конкретно она это приказывает, но невольно начинает быстрее собирать орудия, чинить поломки и помогать всем, кому может. Раненых тьма, и она радуется, что не родилась корпориалкой, потому что точно не смогла бы вытерпеть нескончаемую мольбу умирающих и крики тяжелораненых. Хотя, ко всему можно привыкнуть, так ведь?

Но только не к грохоту бомб, разрывающих товарищей на части. Она ненавидит себя за несдержанность в создании особенно успешной взрывчатки, но наблюдая за тем, как фьерданцы буквально давят их танками, как насекомых, ненависть перенаправляется. И, надо сказать, это работает на пользу.

— Давайте пустим их в бой, — предлагает Лизавета группе прочников, пока они в спешке работают над минимум тремя поручениями за раз.

— Кого? Эти бомбы? — недоумевающе спрашивают несколько человек.

— Именно. Вы же слышите, что дела у нас идут не очень…

— Что я слышу, так это отсутствие приказов к активным действиям со стороны фабрикаторов. Давай главнокомандующие без тебя разберутся что и когда использовать.

Конечно, Лиза заранее ожидает, что сразу её никто не поддержит, но думает, что хотя бы кого-то одного можно будет уломать, а спустя время и остальных убедить в своей правоте. Но, разумеется, в нынешней ситуации им и так хватает неизвестных переменных, куда уж добавлять что-то настолько рискованное.

— Громова! Бегом за мной, и возьми кого-то с собой!

Не задавая лишних вопросов, Лизавета хватает Алексея за рукав и выбегает вместе с ним из их небольшого укрытия. Они бегут за каким-то офицером Первой. Бегут, пока повсюду что-то взрывается. Но Лиза дёргается лишь когда пушечное ядро разносит ближайшее к ним здание. Щепки разлетаются в разные стороны. Они продолжают двигаться дальше.

— Прочники! Нужна ваша помощь, сможете вернуть эти пушки в строй?

Они осматривают орудия, о которых говорят солдаты. Алексей моментально принимается за починку того, что ближе к ним, но вторая пушка оказывается повреждена сильнее. Лизавета не уверена, что ей удастся быстро устранить поломку без должного оборудования, но и сидеть сложа руки, пока коллега работает, она тоже не может.

Концентрируясь на металле, девушка вновь ощущает прилив сил. Немного «рассмотрев» орудие изнутри с помощью силы, она делает вывод, что разрыв металла в основном внешний, а основные части устройства получили лишь царапины. Тратя силы на то, чтобы не потерять связь со сталью, Лизавета в итоге не замечает, когда та срастается почти бесследно. Только если заранее знать, что пару минут назад пушка была больше похожа на груду металлолома, можно что-то заметить. А так – обычное повидавшее виды устройство.

— Впечатляет, — комментирует Алексей за её спиной.

— Не говори ерунды, — отмахивается Лиза. — Ты бы с эти справился так же легко.

— Может и справился бы, не спорю, но точно не так быстро, — говорит он, поглаживая починенный бок пушки.

— Отлично, спасибо вам большое! — вмешивается отказник, прежде чем она успевает что-то ответить. Они с товарищем быстро загружают ядро внутрь, проделывают ещё несколько действий и тут же по команде запускают орудие.

К счастью, Лизавета ничего не портит в пушке, потому что ядро прилетает точно в лобовое стекло ближайшего танка. А следующий за ним разносит машину в хлам. Лиза заворожённо наблюдает за уничтожением металлической махины, а после переводит взгляд вдаль.

Из лесов и посёлка им навстречу двигается ещё дюжина танков, запускающая снаряды без остановки, поражая равкианскую армию. Сильно помогают в борьбе против них прибывшие Колибри, но даже они не смогут справиться с таким количеством.

«Они специально скрывали свой военный потенциал до последнего, чтобы мы успели расслабиться? — размышляет Лизавета. — Умно, собаки.»

Девушка замирает ненадолго, с ужасом наблюдая за тем, как танки приближаются всё быстрее, практически не встречая препятствий. Внутри неё что-то дёргается, когда снаряд ударяет по окопам всего в пятидесяти метрах от них.

Нужно бить в ответ.

— И жёстко, — озвучивает свои мысли Лизавета, найдя наконец Зою. Она знает, что генералесса не особенно поддерживает сконструированные ею бомбы, но ситуация теперь иная.

— В этом нет необходимости, мы движемся ровно, запасов достаточно, оборону им прорвать не удастся, — отрезает Назяленская.

— Оборону? А на сколько её хватит? Мы ведь не знаем сколько там ещё танков, они нас скоро раздавят, даже не споткнувшись, — давит своё фабрикаторша.

— Да что ты знаешь? Мы не можем просто… — возмущения Назяленской прерывает прогремевший недалеко взрыв, задевший, кажется, одну из палаток с припасами.

— Ещё как можем, — продолжает Лизавета, а затем шагает ближе и говорит дальше на выдохе. — Зоя, ты же видишь, чем всё оборачивается. Позволь фабрикаторам помочь, мы разнесём всю их линию танков за несколько минут.

— Главное, чтобы не задели своих и сами остались живы, а где гарантии, что всё пройдёт гладко?

— Их нет, так же, как и гарантий, что это последние машины в распоряжении северян. Промедлим – узнаем, но какой ценой?

Генералесса громко вздыхает, отворачивается от неё и разглядывает поле боя. Лизавета напрягается из-за этого молчания, но минуту спустя Зоя цокает, снова вздыхает и говорит:

— Ладно, приводи своих, обсудим план.

Не то, чтобы прочникам дают сказать что-то против, говорит в основном генералесса, объясняя, в чём следует быть осторожными. И вот, уже спустя десять минут после установки всего необходимого они занимают боевые позиции.

— Готовы? — спрашивает Лиза напоследок, заранее зная, что каждый решительно кивнёт, внутренне содрогаясь от страха.

«Обещаю, что не попаду на передовую», — собственные слова эхом разносятся в голове, когда девушка отправляет первую бомбу в полёт, точечно запуская её под брюхо ближайшего танка.

Взрыв мгновенно разносит машину на куски в разные стороны. Лизавета слышит отовсюду восторженные и подбадривающие возгласы, и губы тут же растягиваются в хищной улыбке. Она заворожённо наблюдает за тем, как после запуска ещё двух бомб разрушенные танки во всю полыхают, а затем повторно взрываются, уничтожая несколько групп фьерданцев неподалёку от них. Воодушевление заполняет девушку, когда она собственноручно взрывает ещё несколько машин, преграждающих дорогу.

— Ну, что я говорила? Управились даже быстрее, чем…

Взрыв достигает их отряда. Ядро ударяет аккурат посередине. Поспешные выстрелы с их стороны Лиза слышит, будто сквозь толщу воды. Проходит какое-то время, прежде чем она с трудом открывает глаза, но ненадолго – писк в ушах от этого усиливается стократно. Удары кувалды бьют по голове. Что-то ещё взрывается вдали.

Она не знает, сколько проходит времени, прежде чем кто-то оттаскивает её в сторону, что-то спрашивая. Картинка перед глазами приобретает чёткость только когда ей, кажется, сращивают кость. Лиза вновь кричит, воспоминания всплывают против её воли. Злость поднимается из глубин сознания. И становится двигателем.

Девушка поднимается несмотря на то, что несколько человек пытаются удержать её на месте. Возможно, она даже бьёт кого-то, чтобы пройти обратно к линии фронта.

А когда она достигает её перед глазами – только кровь. Размозжённые в кровавое месиво тела приятелей, коллег, бравых солдат. Она насчитывает семь тел на том месте, где только что стояла. Из десятка, что вышли вместе с ней на передовую.

Злость сменяется яростью. Всепоглощающей эмоцией, уничтожающей здравый смысл. Перед глазами всё расплывается, особенно на периферии.

Девушка игнорирует взрывы, разглядывая поле битвы, на котором почти не видно голой земли. Трупы, реки крови и груды металла. А ещё огонь, поглощающий всё, что могло остаться. Лизавета сжимает кулаки, переводя взгляд с одного на другое.

А затем сжимает их ещё сильнее, заметив среди дыма приближающийся танк. К нему тут же подступает ещё несколько дюжин фьерданцев, которых довольно быстро разбивают. Но танк продолжает двигаться, а Лиза начинает идти ему навстречу.

Движимая лишь яростью, она не продумывает план, но в ней нет и капли страха. Девушка чувствует возрастающий гул силы внутри, будто поющей от восторга. Она останавливается на полпути, закрывая глаза, чтобы сконцентрироваться на мощи земли под ногами. Лиза не знает, сколько так стоит, но краем уха начинает слышать испуганные и возмущённые возгласы с разных сторон. Она их игнорирует, пытаясь найти то самое гулкое звучание силы из глубин, чем бы это ни было.

Раскрывая глаза, она заранее знает, что делать. Больше чувствуя, чем видя приближение танка, она без особых усилий складывает руки в несколько последовательных пасов. И с наслаждением наблюдает за тем, как танк проваливается в образовавшийся овраг. Наслаждение смешивается с горечью от доносящихся отовсюду криков, пронизывающих жилы до дрожи.

Но больше медлить и поддаваться слабости она не намерена. Сжав кулак перед собой посильнее, Лизавета даже не дёргается, когда танк сжимает с двух сторон массивами земли. Ей хочется рассмеяться. Больше никто не посмеет нападать на Равку.

Не успевает она вдоволь насладиться этой мыслью, как вдруг чувствует, что в неё кто-то выстрелил. Разумеется, пуля, ударившая в плечо, не приносит вреда даже кафтану. И какой идиот это сделал?

Пробегаясь взглядом по полю боя, она наконец замечает группу фьерданцев метрах в двадцати от неё. Четверо из пяти отступают, как только замечают, что она их обнаруживает. Наблюдая за решимостью пятого солдата, Лизавета улыбается шире, ускоряя шаг, чтобы приблизиться к нему. Тот продолжает стрелять, но безуспешно. Пули либо промахиваются, либо бьют в кафтан. А последнюю, почти достигшую её лба, Лиза останавливает в полёте и отправляет назад в солдата.

«Может, пуля и быстрее силы гриша, — с усмешкой думает Лизавета, наблюдая за тем, как солдат хватается за простреленное плечо, — но она – всего лишь металл. А он мне подчиняется».

Она готова хохотать от попыток фьерданца перед ней выстрелить ещё раз. Но, честно говоря, её этот спектакль уже порядком утомляет. Поэтому, следующее, что она делает – скручивает его винтовку, чуть ли не завязывая узелком. Ей всегда нравится, как враги шокировано застывают на месте после такого трюка.

Вот и сейчас, ужас достигает сознания этого довольно молодого и безрассудного солдата. Вот оно – осознание собственной скорой кончины в чужих глазах, которое она так жаждала разглядеть поближе. Смотря на то, как он делает несколько шагов назад, всё ещё держась за раненую руку, Лиза нащупывает эту пулю силой. А затем улыбается ещё шире от пронзившей голову идеи.

Сжав выдвинутый кулак посильнее, девушка понемногу начинает чувствовать, как металл плавится. Ясным сигналом, что всё идёт как надо становится чужой истошный крик. Солдат падает перед ней на колени. Его боль питает её, как парем когда-то. Вспомнив о нём, ярость затмевает любые другие эмоции, больше нет наслаждения от происходящего.

Только месть.

Убивающая её саму изнутри. Месть тем, кто давно мёртв. Месть за то, что Равка вынуждена без конца быть погружённой в войну.

Когда фьерданец больше не может кричать, Лизавета наконец замечает, что расплавленный изнутри него металл вызвал разрыв тканей. А весь её кафтан в крови. В крови врага, ею побеждённого.

В конце концов он умирает от кровопотери. А Лиза наконец приходит в себя, вновь различая звуки вокруг и боль в собственном теле. На удивление, похоже, битва в самом деле окончена, по крайней мере об этом можно судить по относительной тишине вокруг. Вероятно, это ещё не финал, но после настолько сокрушительного поражения Фьерда уж точно не скоро вновь кинется на них.

«А ещё, похоже, я контужена», — делает сухой вывод Лиза, когда спотыкается о собственные ноги при повороте, но продолжает двигаться дальше.

Возвращаясь к лагерю, она встречает преимущественно поражённые взгляды, но цепляется только за один из них. За взгляд Зои, который она раньше не встречала. Взгляд чистого ужаса и желания как-то этому ужасу противостоять.

«Неужели она и правда так смотрит на меня?» — не веря думает Лизавета.

— Зачем ты…? — начинает Назяленская, приближаясь к ней, несмотря на всё ещё играющие огоньки страха в глазах.

— С тем? — фабрикаторша поворачивает голову в сторону поля боя, а затем впивается взглядом в глаза генералессы. А когда та лишь поднимает выше подбородок, пряча эмоции, Лиза говорит безэмоционально: — Это давно нужно было сделать.

Отойдя на несколько шагов от толпы, Лизавета вдруг сама пугается своих слов, а затем и действий. Она замирает, осматривая свои искровавленные руки.

«Я ведь и правда монстр», — спокойно делает вывод Лизавета.

А затем, спустя неопределённое время ожидания, более не имея сил противостоять чему-то, двигается вместе с толпой к Ласточке, которая первой отвезёт солдат, преимущественно раненых, обратно в Ос-Альту.

Домой.