Запах был сладким и самую малость горьковатым, очень приятным. И Кэйа, разумеется, сразу подумал о лилиях калла — не редкий, но весьма недешевый ингредиент, который использовали в косметике. От запаха вело голову, Кэйа, открыв широко глаза, посмотрел поверх головы Дилюка в пустой темный угол.
Дилюк спал, мягко посапывая. Он сложил на Кэйю ноги и руки, уткнулся носом в его грудь и ни о чем не думал. Наверное. Или сны считались за мысли? Сновидения нельзя контролировать, но и не каждая мысль, приходящая в голову, — осознанная. Вот мысль о лилиях была совершенно неосознанной. Так, ненавязчивая ассоциация, за которую Кэйа почему-то ухватился.
Ему нравились лилии. Кэйа и раньше встречал этот аромат, ещё до жизни в семье Рагнвиндр, кажется, как-то раз ему довелось воспользоваться мылом с таким запахом, и Кэйа хорошо запомнил.
Сладко. И совсем чуть-чуть, самую малость — горько.
Дилюк вздохнул во сне, зашевелился и вдруг откатился на бок, и такое положение дел несомненно и радовало, и удручало.
Но больше все-таки радовало. Сдерживая охи, Кэйа потянул затекшие руки и ноги вверх, а потом повернулся на бок — и сам обхватил Дилюка поперек талии. Он не то чтобы надеялся уже уснуть. Он не то чтобы надеялся хоть на что-то. Ему было очень неловко, и наверное в следующий раз стоило бы предложить Дилюку спать в своих постелях по раздельности. Без глупого и стыдного, сломавшего его оборону так стремительно: «да что здесь такого, Кэйа, ну давай?». Просто поспать. Не мучаясь. Не думая.
Кэйа скосил взгляд вниз. В ярком лунном свете отчётливо было видно, что ночная сорочка, глупая, давно уже не модная, задралась на Дилюке, обнажая острые колени и ещё чуть выше. Зачем он вообще спал в этой хламиде? Точнее, понятно, что шло это от Крепуса, в таком кошмаре спала, кажется, даже вся прислуга, о чем тут говорить — в этом спал Кэйа! Но почему требовалось напяливать такое летом? Жарким душным ужасным летом. И других заставлять.
Кэйа попытался, начал попытку, неудачную, но все же. Он опустил руку с замиранием сердца. Не дыша. Не удержавшись. Едва-едва коснулся кончиками пальцев голого бедра. Провел по гладкой коже — всего пара сантиметров, но жгло так, как будто прикоснулся к чужому электро глазу бога. У Дилюка приятная мягкая на ощупь кожа, удивительно, головокружительно. Кэйа закрыл глаза. И схватил подол дурацкой ужасной сорочки — чтоб маги бездны ее побрали! — с намерением накинуть ее Дилюку на ноги.
— Кэйа… — сонно выдохнул Дилюк и схватил его резко за руку, словно мягкую игрушку. И, словно мягкую игрушку, он прижал руку к груди, не дав довершить… начатое. Только все усугубил, потому что Кэйа. Кэйа отпустил подол не сразу, и тот, благодаря неосознанным стараниям Дилюка, задрался ещё выше, практически обнажая ягодицы, наверняка такие же бледные, как и бедра Дилюка. Кэйа, вынужденный переживать и осознавать свою сексуальность в одном доме с Дилюком, готов был расплакаться от своей нелепой грустной ситуации.
Кэйа чувствовал себя ужасно, и стояло у него ужасно крепко — ткань неудобных расшитых хламид, хлопковая, очень тонкая, облепляла потную кожу, налипала на мокрую головку. Ужасно. Ужасно.
— Кэйа?..
Голос Дилюка на этот раз прозвучал пугающе осознанно. Кэйа едва не вздрогнул, а потом тихо-тихо, так, чтобы даже простынь не шумела, попытался отвести свои бедра от поясницы и ягодиц Дилюка как можно дальше.
— Да?
Шепот звучал как-то… как-то слишком… как будто Кэйа, проговаривая каждый звук, задыхался. Все горело.
— Все хорошо?
— Мхм.
— Ты давно не спишь?
— Проснулся недавно.
Дилюк тихо фыркнул.
— Звучишь так, словно и вовсе не спал.
Кэйа улыбнулся, боднул Дилюка лбом в затылок и возмутился:
— И что я, по-твоему, вру? Наговариваешь на большого брата?
Дилюк пополз спиной к Кэйе, притискиваясь ещё ближе. Он мягко дернул Кэйю за руку — тот все еще упирался и не позволял прижаться к себе — а потом вдруг дрогнувшей ладони слабо коснулось теплое дыхание, на указательный палец и ноготь осторожно надавили зубы.
Кэйа не сопротивлялся.
— Кто тут большой брат? — спросил Дилюк притворно недовольно. — Я старше.
Кэйа тихо фыркнул.
— И что? Ты меньше.
Тоньше. Стройнее. Сильнее. Лучше. Ты всё, ты всё.
— Не всем дано быть такими огромными.
Кэйа вздохнул шумно и зарылся лицом в мягкие волосы — сладко, горько. Какую все-таки невыносимую чепуху Дилюк нес. Огромными. Подумать только! Огромными. Как же стыдно, как же хорошо.
Дилюк воспринял этот вздох по-своему: он странно заерзал, и Кэйа напряженно замер, готовый отстраниться в любой момент.
— Что случилось?
— М?
— Ты так вздохнул. Все хорошо?
— Да. Да, все отлично. Просто… Волосы вкусно пахнут. Лилия калла?
— Да. Тебе правда нравится?
Плечи у Дилюка побагровели — Кэйа отлично чувствовал это через прикосновения через тонкие рубашки, от которых не было никакого толка, только морока, стыд и жар чужого смущения. Дилюк всегда стеснялся комплиментов, и это было мило и трогательно — его очень быстро можно было вывести из строя приятными словами, теплой улыбкой при всей его открытости в отношении Кэйи.
— Нет, — сказал Кэйа серьезным тоном. — В первый раз я набрехал.
Дилюк обиженно промолчал, и Кэйа практически растаял, едва не забылся — не стал обнимать так крепко и нежно, как планировал изначально. Бедра пульсировали.
— Ну-ну, мне нравится, — запел он. — Правда. Сладко и совсем немного горько. Тебе очень идет.
— Балагур, — проворчал Дилюк и со вздохом заворочался. Они лежали в тишине, и Дилюк вдруг прошептал:
— Ты тоже очень вкусно пахнешь, — а последнее слово прозвучало почти на выдохе. — Пряно.
Приятная пульсация в бедрах на мгновение свела все чувства, скрутила, и Кэйа опустил взгляд, скользнув им по голым бедрам и дальше — на свой пах. Как он завтра будет выбираться из этих объятий? Член стоял, мокрый, твердый, побагровевший. Кэйа пах пряно, но не потому что помылся дорогим мылом перед сном, а потому что он уже с час лежал возбужденный. Кэйа понимал, про какой запах сказал Дилюк.
Слова звучали с трудом.
— Спасибо.
Грянула тишина, и у Кэйи кажется дрожало сердце — он пытался дышать ровно.
— Давай спать? — предложил Кэйа почти отчаянно, и Дилюк кивнул, завозил головой по подушке — сладкий-немного-горький запах снова ударил в нос. Кэйа тут же отстранился, откатился на другую сторону и заполошно залез под одеяло, вздрагивая, вздрагивая, вздрагивая, пряный запах усилился, скользкое пятно на ночнушке налипло, и Кэйа стремительно распланировал свой план побега ранним утром.
Никаких больше совместных ночевок. Даже если Дилюк очень сильно попросит.
— Спокойных снов.
— Спокойных.
Кэйа зажмурился и свернулся калачиком. Жарко.
Была душная пряная летняя ночь, и Кэйа так и не смог уснуть, варясь в своих мыслях, пока Дилюк лежал рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. И тоже мучался.
Кэйа, как только забрезжил рассвет, тихо сбежал, не подозревая, что с этой самой ночи нежный аромат лилии каллы будет преследовать его всегда.
Ведь Дилюк тоже был вынужден переживать и осознавать свою сексуальность в одном доме с Кэйей. И поскольку Кэйе нравилось, то Дилюк хотел пахнуть для него приятно — сладко и чуть-чуть горько.