У Дзигена есть две полосы в жизни. Одна — это когда ограбления века, погони, драки и вся банда вместе, пусть и ненадолго, ночует на каких-то левых квартирах. Первой всегда уходит Фудзико... Не то чтобы он скучал по ней, даже наоборот. Чего по ней скучать... А потом уходит Гоэмон, тихо, не прощаясь, ещё тогда, когда они спят. Целует каждого в лоб (Дзиген всегда это чувствует сквозь сон) и уходит на бесконечно долгое время. Дальше уже дело Дзигена — уйти самому, сказав Люпену что-нибудь на прощание, что-нибудь дурацкое обычно, чтобы тот надул щёки. Они никогда друг друга не останавливают: зачем?
Они ведь обязательно встретятся снова.
Дзиген отпил виски. Сейчас шла очередная одинокая полоса его жизни, та, которая обычно непременно сменяет их совместное времяпрепровождение. Не то чтобы его это не устраивало. В конце концов, иногда надо вот так побыть одному, поваляться на диване в растянутой майке в обнимку с бутылкой хорошего виски и ни о чём не думать. Ну, не совсем ни о чём. Можно подумать над тем, что скоро отсюда придётся съехать, что надо бы взяться за дело, а то деньги кончаются, что надо бы хоть по городу пройтись, а не ходить по маршруту «магазин-квартира», как уже четвертую неделю подряд. А можно закрыть глаза и помечтать... Вот сейчас в квартиру громко и настойчиво позвонят, заявляя о себе (так всегда делала Фудзико), или Гоэмон тихо-тихо постучит особым условным стуком, или же с балкона раздастся голос человека, которому и двери-то не нужны. Он скажет что-то вроде «Дзиген, у меня к тебе дельце», а Дайске хмыкнет, возьмёт бутылку и второй стакан и выйдет на балкон. И обязательно выразит сомнение в том, что новый грандиозный план не сведёт их в могилу.
Звонок в дверь. Дайске вздрогнул, медленно сел и потянулся. Если надо, подождут. Подождут, пока он встанет, спрячет пистолет за ремень брюк, надвинет шляпу на самые глаза и всё же потопает открывать.
Нет, не Гоэмон. И даже не Фудзико. И, уж конечно, не Люпен. Просто почтальон, протянувший два конверта.
— Вы Дзиген Дайске?
— Я.
Заперев дверь и прислушавшись к тому, что происходило (могло происходить) снаружи, Дзиген прошёл в гостиную и сел на диван. Два конверта, с виду вполне обычные... Между ними лежала яркая открытка. Вглядевшись, Дайске скептически хмыкнул. С открытки на него глядела Фудзико, загорающая на очередном пляже. Дзиген какое-то время просто долго смотрел на неё, ни о чём как будто бы не думая, а затем заглянул на обратную сторону. Да, это её торопливый аккуратный почерк, несомненно.
«Дзиген-чан! Очень жаль, что ты прозябаешь в таком захолустье, пока я на Мальдивах, без тебя совсем одиноко! Хорошо, что я скоро лечу в Марокко... Надеюсь увидеть тебя там! С любовью, Ф.».
И, конечно, отпечаток губ вместо подписи. Ярко-красная помада. Странно, она редко ей пользовалась.
Дайске перевернул открытку обратно. Беспечная. Люпену такую же послала, интересно? Ладно Люпену, а вот Гоэмона жалко. Его бы от этого купальника удар хватил. Всё-таки иногда её манера общения чересчур. Но... Мужчина улыбнулся и положил открытку на тумбочку. Потом, как будто передумав, снова взял её в руки и быстро коснулся губами того места, где находился след от помады.
«Кошмар, что за телячьи нежности», — отчего-то слегка покрасневший Дзиген снова отложил открытку и перешёл к первому конверту. Тот был немного помят. Внутри оказалось небольшое письмо, написанное ужасным скачущим почерком, который Дзиген, к счастью, привык разбирать. Насколько намеренным был такой своеобразный «шифр», сказать было трудно, однако все аккуратные записки полиции с уведомлениями о грядущих кражах писал всё равно Дзиген.
«Приветик, Дзиген-чан! Если ты там только не покрылся плесенью, то, думаю, тебе будет интересно, что я скоро направлюсь в Марокко. Я слышал о крупной сделке, которая должна там пройти, и мне понадобится твоя помощь. Кто, как не ты, самый лучший в мире стрелок и напарник, сможет, если что, спасти мою непутёвую задницу? В общем, я заеду за тобой не раньше, чем придёт это письмо. Надеюсь, ты мне не откажешь.
P.S. Очень люблю и скучаю.
Люпен Третий».
— Безнадёжен, — покачал головой Дзиген, ухмыляясь. — И льстец тот ещё...
Конечно, внизу была пририсована фирменная мордашка Люпена. С одним различием, тем бонусом, который могли видеть только члены его банды, — маленьким сердечком рядом с ней.
— Марокко, — задумчиво протянул Дайске, нехотя откладывая письмо и хлопая себя по карманам. — Чёрт, сигарет нет.
Третье письмо по ощущениям практически ничего не весило, но внутри явно содержало что-то объёмное, толще листка бумаги. Дзиген осторожно вскрыл конверт (кстати, неподписанный) и увидел, как оттуда что-то выпало. Наклонился — сушёный цветочек сакуры. И надпись прямо в конверте — «Жди». Как всегда, Гоэмон был краток... И как-то даже романтичен. Надо же, сушеная сакура.
Дайске улыбнулся, встал, засунув цветок за ленту шляпы, и стал искать как попало разбросанную по квартире одежду. Надо уже и в магазин сходить наконец. Может, так быстрее время пройдёт, думал он, хотя знал, что надеяться не на что: он проведёт ещё немало вечеров один, прежде чем они сюда доберутся.
Темнело. Дзиген шёл медленно, никуда не торопясь. Ночи постепенно становились короче, а дни — длиннее... Скоро и от ночи-то останется пара жалких часов. Если бы он был фанатом ночных прогулок, то, верно, огорчился бы, но, к счастью, ему больше нравились сумерки.
Дайске остановился выкурить сигарету на набережной. Дул прохладный ветер, заставляющий плотнее кутаться в пиджак. На городской ратуше били часы. Удары он не считал. Выдохнув клуб дыма, Дзиген чему-то задумчиво улыбнулся. Он любил одиночество... До определённого момента. Пока ему не надоедало просыпаться одному, топать на кухню и пить кофе в тишине, а затем посвящать весь день одному себе. Это было неплохо, но надолго его никогда не хватало. А ведь всегда считал себя волком-одиночкой.
Он тронул рукой шляпу — ветру не удалось сдуть с его шляпы маленький сушёный цветок. Дзиген улыбнулся и накрыл его ладонью. Скоро он снова будет не один. Надо только подождать.
...Уже на лестничной клетке он почуял изменения. Поднимаясь по лестнице с пакетом, он вдруг замер и, не веря себя самому, принюхался.
— Да ладно, — буркнул он себе под нос и почесал затылок.
Минэ Фудзико пользовалась исключительно такими духами. Их запах ни с чем не спутаешь. А вдруг ловушка? Да и чёрт её знает, зачем пришла. Но... Всё же это не так плохо. Если это она. Дзиген на всякий случай взялся за пистолет и подкрался к двери своей же квартиры. Ничего слышно не было... Чёрт бы побрал эти крепкие двери. И ведь сам же такую квартиру искал. Он достал ключи... И понял, что дверь уже была открыта. Чудненько.
А в прихожей — никого. Но из кухни доносились чьи-то голоса, вроде бы даже знакомые. И он снова стал у двери с пистолетом, вслушиваясь в то, как кто-то гремит посудой на его кухне. Вскоре послышались тихие-тихие шаги по направлению к двери, такие знакомые, что Дзиген не поверил, растерялся и чуть было не упустил момент — и вот он уже направляет на кого-то дуло пистолета. А у его горла опасно блестит Зантетсукен.
— А в тёплом приёме тебе не откажешь, — облегчённо выдохнул Дайске, как-то глупо улыбаясь.
— А зачем было красться? — Гоэмон (конечно, кто же ещё!) чуть нахмурился и убрал меч в ножны. И тут же охнул от того, что был крепко стиснут в объятиях Дзигена. — Задушишь...
— Задушу, — уверенно отозвался Дайске и чуть не потерял почву под ногами, когда Ишикава осторожно обнял его в ответ.
— Вы посмотрите, мы его ждём, а он тут захапал Гоэмона и обнимается! — из кухни выглянула Фудзико и нарочито недовольно фыркнула. Дзиген хохотнул и отпустил смущённо улыбающегося Гоэмона, правда, перед этим быстро чмокнул его в щёку. Самурай только сильнее покраснел и пробормотал:
— Не знали, когда тебя ждать.
— Именно! Кстати, как ты в таком бардаке живёшь? Тут пока чай попытаешься заварить — потеряешься! — Фудзико явно скрывала улыбку.
Дайске обязательно бы съехидничал, но сегодня почему-то был не в состоянии. Стареет, наверное. Потому в этот раз только хмыкнул и щёлкнул Минэ по носу:
— А кто вас просил хозяйничать?
— Мы воры, нас просить не надо! — раздался с балкона знакомый весёлый голос.
— Люпен! — Дзиген ловко увернулся от тумака Фудзико («ты что себе позволяешь!») и, подскочив к Арсену, с размаху дал ему пять. Затем последовала сложная комбинация из ударов кулака о кулак, касаний пальцами и ещё кучи всего — не разглядишь, слишком быстро они это делали. Под конец они хлопнули друг друга по плечу и рассмеялись.
— Тупицы, — улыбнулась Фудзико. Гоэмон только пожал плечами.
Позже они все вместе устроились на кухне — Дзиген с Люпеном на старом диванчике, Фудзико на стуле, Гоэмон устроился на полу вопреки уговорам — и пили чай. Насчёт чего покрепче Дзиген сразу заявил, что всё кончилось, а обратно в магазин он не пойдёт, а то вдруг на сей раз по возвращении застанет тут ещё и Зенигату. Не все ему поверили (Люпен подозревал, что без заначки Дайске бы не обошёлся), но бузить не стали, видно, устав с дороги. Поэтому — какой-то чай со странным привкусом, оставшийся, видимо, от хозяина квартиры.
— И как вы так быстро тут оказались? Письма пришли мне только сегодня.
— Да вижу, — Люпен рассматривал письма на столе, которые Дзиген так и не успел убрать. Наткнувшись взглядом на послание Минэ, Арсен схватил его и запричитал: — Ара-ара, надо же, Фудзико-чан, какая красота! А мне ты такого не присылала!
Дзиген выхватил у него фото и, только сейчас заметив хитрые мордашки Люпена с Фудзико, покраснел и, фыркнув, небрежно отложил фото на стол:
— Не заслужил, значит.
— А ты прямо чем заслужил? Фудзико, я что, хуже него? — надул щёки Люпен. Девушка только хихикнула и отпила немного из чашки.
— Вас сравнивать нельзя, — подал голос Гоэмон, но только было Люпен обрадованно повернулся к нему, как Ишикава с невозмутимым видом достал из-за пазухи другое фото.
— Покажи, покажи!
Бам.
— Доигрался, — констатировал Дайске, помогая ему подняться с пола. Арсен, вскочив, тут же отобрал у Гоэмона фото. И взвыл: да, Фудзико, только не на пляже (пожалела-таки Гоэмона), а в кафе с книгой. На обороте явно тоже было что-то написано, но вчитываться было выше его сил.
— А мне, значит, сухое письмо! — Люпен трагично упал спиной на диван (тот возмущённо заскрипел) и заголосил: — Никто меня не любит!
Остальная банда синхронно вздохнула. Фудзико первая пересела на подлокотник дивана и погладила Люпена по голове:
— Мы тебя любим, Люпен, ну ты чего?
— Я тебе не верю, — насупился вор, скрестив руки на груди и искоса поглядев на Дзигена с Гоэмоном. Те переглянулись, и Дзиген со вздохом сел совсем рядом с Арсеном, приобняв его за плечи.
— А мне? Мне ты тоже не доверяешь?
— А ты пока ещё ничего не сказал, — шмыгнул носом Люпен. Его глаза, однако, хитро поблескивали. Дайске заметил: не в первый раз. Но, усмехнувшись, поддался:
— Как не сказал? Ты просто не слушал меня.
— А ты не вали с больной головы на здоровую!
— Это у меня-то больная? Ты драму из-за фотки устроил, придурошный!
— Тихо, — оба сразу замолчали, как только Гоэмон (когда успел только) оказался рядом. От него иногда веяло чем-то таким, что означало приблизительно «я вас, конечно, люблю, но бесите неимоверно». Вот как сейчас. Правда, через пару секунд выяснилось, что грозное лицо Ишикавы на самом деле просто… Задумчивое очень. Место-то вокруг Люпена занято, а диван маленький. Люпен первый допёр, в чём проблема, и с этой своей улыбочкой хлопнул себя по коленям.
Бам.
— Ай! За что!
Покрасневший Гоэмон с катаной наперевес (хорошо, что в ножнах) фыркнул и всё же сел Люпену на колени. Арсен, потиравший ушибленную макушку, скрипнул (взвизгнул?) и пробормотал что-то про «грёбаные n-цать кило чистых мышц», но ехидные смешки Дзигена и Фудзико заставили его насупиться.
— Говорю же, не любите.
— Ещё одна такая фраза — все вместе на тебя сядем, да, Гоэмон? — хмыкнул Дайске.
— Кхм. Попрошу не комментировать моё положение.
— Отличное предложение! Но сделайте это до того, как у меня отвалятся ноги!
— Я такой тяжёлый?..
— Что ты, что ты, Гоэ-чан, ты пушинка! Только у меня косточки с рождения хрупкие, — жалобно шмыгнул носом Люпен. Дзиген фыркнул и переглянулся с Фудзико. Хрупкие, ага. Были бы хрупкие — точно бы сейчас тут не сидел. На Гоэмона тоже эффекта не произвело: не шевельнулся. Арсен выдохнул и продолжил уже спокойнее:
— Странно, конечно, что письма пришли так поздно. Может, тут почта такая… А может, это Зенигата?
— Да какая разница, — махнул рукой Дзиген, наконец расслабившись на диване и так и не убрав руку с плеч Люпена. — Главное, что не пришлось мучиться в ожидании.
— Прям уж и мучиться, Дзиген-чан? — сощурилась Фудзико. — Скучал?
— По тебе хрен соскучишься, — отвёл взгляд Дайске. Минэ едва заметно улыбнулась и встала с подлокотника под возмущённый вздох Люпена. А через секунду его негодованию не было границ: Фудзико, оказалось, специально поднялась, чтобы чмокнуть Дзигена в щёку.
— И я тоже, старый ворчун.
— Фудзико-чан! А по мне? — расстроенно протянул Люпен, наблюдая за тем, как красный Дзиген пытается нацепить на себя хмурый вид и ворчит, мол, не такой уж он и старый, да и вообще ого-го ещё.
— И по тебе, — подмигнула ему Фудзико, сев обратно на свой стул и оказавшись вне зоны досягаемости одного там вора. Арсен снова взвыл.
— А меня поцеловать?!
— С радостью, только мне до тебя не дотянуться, вот беда…
Прежде чем Люпен успел выкинуть что-нибудь драматичное, Дзиген коснулся губами его щеки, чуть задержавшись, и хмыкнул:
— Так лучше?
— О да, — просиял Люпен, показав Фудзико язык. Та состроила настолько негодующее лицо, что сама не выдержала и засмеялась. Люпен довольно улыбнулся и прикрыл глаза. Разговор как-то утих, все молча пили чай, и каждый думал о чём-то своём. Люпену не думалось. Ему просто нравилось, что Дзиген его обнимал, а Гоэмон сидел на коленях… И даже улёгся головой на его плечо, надо же! И Фудзико там где-то тоже не собиралась уходить, а, наверное, пила из чашки, оставляя легкий след помады на ней… Арсену нравилось не смотреть, а знать. Знать, что чья-то (да, чья) борода вдруг защекотала его ухо, что ему шепнули «не спи». А он и не спал. Наверное…
— Ну вот, — Дзиген говорил шёпотом, хоть и прекрасно знал, что если Люпена вот так развезло, то его и криком не добудишься. Арсен редко спал так безмятежно, потому банда старалась это ценить и беречь. Только в некоторых случаях получалось не очень. — Теперь этот котяра всю руку мне отлежит.
— Никто тебя не просил его обнимать, — усмехнулась Фудзико. — Терпи теперь.
— До утра? Смеёшься? Гоэмон, ну ты-то хоть меня пожалей.
— Я бы пожалел, если бы не оказался в такой же ситуации, — почти одними губами произнёс Гоэмон. — Если я слезу, он проснётся.
— Вот чёрт. А мне в туалет надо.
Тут Минэ вздохнула — «придурки» — и поднялась с места.
— Ладно, уговорили, только нести его будете сами.
— Фудзико Минэ, не думал, что скажу это, но ты чудо, — хмыкнул Дайске, осторожно убирая руку с плеч Люпена. Тот недовольно что-то проворчал, нахмурившись, но глаз не открыл.
— Твоё «ты чудо» в карман не положишь, — на лице девушки мелькнула улыбка. Как только Дзиген соскользнул с дивана и встал, пришёл черед Гоэмона. Самурай старался вставать осторожно, легко, как кот, но всё же, когда вся мощь его тела поднялась с колен Люпена, тот нахмурился ещё больше, на грани того, чтобы проснуться. Тут Фудзико, тихонько вздохнув, наклонилась к Арсену и погладила его по голове.
— Спи-спи, Люпенчик, я рядом. Сейчас мы тебя перенесём. Не переживай, мы никуда не уходим…
— Фудзико… А поцеловать? — сонно пробормотал Люпен. Дзиген с Гоэмоном переглянулись и улыбнулись друг другу — неисправим. Минэ покачала головой и коснулась губами его губ.
— Только в этот раз.
Люпен расплылся в абсолютно глупой улыбке и прилежно засопел, опять проваливаясь в сон. Дзиген не упустил случая ехидно заметить:
— Ты каждый раз так говоришь.
— Да ладно? Не замечала, — невинно пожала плечами Фудзико, выпрямляясь, и скрестила руки на груди: — А чего стоим? Ну-ка за работу.
Парни привычно подхватили Люпена за руки-ноги (он и бровью не повёл, продолжая счастливо сопеть) и понесли. Куда — вопрос второй, и с ним они столкнулись уже в коридоре.
— Где тут у тебя спальня?
— Слева.
Спальней, правда, это было назвать сложно, но, в отличие от их прошлого жилища, тут хотя бы была кровать. Как только Люпена опустили на неё, тут же нарисовалась Фудзико:
— По-вашему, он так и будет спать?
— Я его раздевать не буду, — хмыкнул Дзиген, подняв руки, как бы говоря «я пас». Минэ уставилась на Гоэмона, и тот, краснея (ну да, этого не было видно в полутьме комнаты, но это же Гоэмон), тихо попросил:
— Подержите его.
Когда Люпен наконец путём стараний Гоэмона оказался в одной майке и трусах (Дзиген получил ножнами по башке за «трусы тоже снимай»), все трое выдохнули и смерили друг друга подозрительными взглядами. Ишикава, будучи самым быстрым, первым шагнул на порог.
— Я пошёл на диван.
— Стоять! — угрожающий выкрик шёпотом принадлежал и Фудзико, и Дзигену. Минэ, сощурившись, поглядела на Дайске.
— Я сплю отдельно, а вы — как хотите.
— Я с ним, — чётко выговаривая каждое слово, Дзиген указал на ничего не подозревающего Люпена пальцем, — спать не лягу. А то опять проснусь, а мои уши изжёваны.
— Твои уши всё равно не видно за волосами, переживёшь, — фыркнула Минэ, отступая к двери.
— Твои тоже, между прочим, давно свою шевелюру в зеркало видела? И дело не во внешнем виде, это больно!
— Будете пререкаться — разбудите, — резонно заметил Гоэмон уже из коридора.
— Да ну! Ну так ляг с ним и избавь нас от головной боли, — проворчал Дзиген.
Из коридора ответа не последовало. Фудзико как-то не слишком уверенно заметила:
— Я в прошлый раз с ним спала.
— Тогда камень-ножницы-бумага.
Не успели Фудзико с Дзигеном начать новый виток перебранки, как Гоэмон, снова оказавшись в комнате, молниеносно приставил к шеям спорщиков ножны. Нужного эффекта он достиг: они всё-таки замолчали.
— Я же сказал — разбудите, — раздельно повторил Ишикава, убирая ножны обратно на пояс. — Раз так, на диване не спит никто. Все вместе ложимся здесь.
Эти двое переглянулись и выдохнули.
— А я всё думал, зачем мне двуспальная кровать, — пробормотал Дзиген, почёсывая затылок. — Ладно, чёрт с вами.
— Тогда я с краю, — мгновенно отозвалась Фудзико. Судя по лицу Дайске, он был более чем против, но под взглядом Гоэмона спорить не решился. Не сговариваясь, все трое вышли из комнаты, чтобы переодеться, а затем легли так, как и решили: с одного краю — Люпен, рядом Дзиген, затем Гоэмон и с другого краю — Фудзико. Зажатый в бутерброд Дзиген только и мог, что смотреть в потолок и думать о всяком. Спать особенно не хотелось, наверное, волнение от встречи с бандой всё же сказывалось на нём. Дайске постепенно окружали звуки чужого родного дыхания, сопения, бормотания, на него закидывались ноги, руки, рядом ворочалась прижатая только с одной стороны Фудзико… На потолке не было особенно ничего интересного, кроме одинокой лампочки, держащейся на честном слове, и Дзиген, наблюдая её мерные покачивания, постепенно проваливался в дрёму.
— Не спи.
— Гоэ?.. — Дзиген приоткрыл один глаз. Кажется, у Ишикавы не было сна ни в одном глазу. — Ты чего?
По лицу самурая мало что можно было сказать. Ему явно было то ли неловко, то ли просто некомфортно. Играть в угадайку Дзигену не пришлось: Гоэмон вскоре уткнулся лицом в плечо стрелка и пробормотал:
— Она меня обнимает.
Даже в полумраке комнаты было видно, как Дзиген улыбается.
— Счастливчик, получается. Тебе не нравится?
— Нравится, но… — тут самурай замолк, как будто бы совсем растерялся. Дайске выдохнул и путём хитрых манипуляций высвободил одну руку, которую опустил на лохматую макушку Гоэмона.
— Это же Фудзико. Расслабься. Она ведь не чужая.
— Да, пожалуй… — Гоэмон поджал губы и, чуть шевельнувшись, взглянул на девушку через плечо. Заметив робкую улыбку на лице Ишикавы, Дзиген довольно прикрыл глаза.
— Ты сохранил цветок. На шляпе.
Через некоторое время новый шепоток Гоэмона заставил Дзигена снова вынырнуть из глубокой дрёмы и сонно заметить:
— Как я мог не? Это же твой подарок…
Тихое хмыканье Ишикавы сопроводило сонное бормотание Фудзико:
— Дайте поспать, болтуны.
Дайске снова улыбнулся. Гоэмон придвинулся ближе к нему, положив голову ему на плечо и обняв. Теперь можно было спокойно уснуть в окружении облепивших его со всех сторон членов банды… Дзиген был готов поклясться, что Фудзико обняла Гоэмона ещё и ногой, поставив его практически в нынешнее положение Дзигена (на котором всё ещё чуть ли не полностью возлежал Люпен). Но почему-то Дайске был уверен, что Гоэмон, как и он сам, вовсе не против. В конце концов, они так давно не отдыхали все вместе.
Ну, теперь, окружив себя настоящим родным теплом, можно было и уснуть с чистой совестью. Завтрашнее утро будет полно жалоб и ворчания по поводу того, кто кому чего отлежал и кто кого где покусал, а после, возможно, и спешки: Зенигата не упустит возможность сделать их утро незабываемым. Что вполне ожидаемо, но каждый раз волнительно. Наверное, Дзиген даже вещи собрать не успеет. Впрочем, что ему вещи? Шляпа, магнум, сигареты… Письма. И цветок. Хотелось бы успеть их забрать до того, как сюда нагрянет полиция. А возможно, всё будет и вовсе не так…
Но в любом случае это будет уже совершенно другая история.