Грубая дешевая ткань колола кожу, а каменный пол холодил ноги через тонкую несуразную обувку, больше похожую на тряпки. Эймонд завязал волосы в пучок и спрятал его под шапку. Когда нужно было незаметно покинуть замок, он всегда ответственно относился к своему внешнему виду, делая все, чтобы в неряшливом бродяге было невозможно признать младшего сына короля. Он даже менял уверенную летящую походку на неловкую и шаркающую и сутулился в спине. Единственная примета — повязка на глазу, но мало ли в Королевской гавани убогих? Все это — чтобы до «горячо любимого» деда, считающего своим долгом следить за каждым человеком при дворе, не дошло никаких слухов.
Осмотрев себя в зеркале и убедившись, что выглядит как самый обычный горемыка из дешевой таверны, решивший попытать удачу в просьбе налить эля в долг, он подошел к стене комнаты и с силой надавил на каменную кладку. Послышалось клацание, и стена со скрежетом отодвинулась вглубь. Этот проход они с Эйгоном нашли еще в детстве, когда нянька укладывала их спать слишком рано и они, не в состоянии уснуть, рассматривали настенные росписи в их бывшей общей детской и нынешней комнате Эймонда и играли в «какая закорючка что напоминает». Тогда и нашли место с выбивающейся стилистикой и, с воодушевлением обмацав и обстукав весь участок стены, открыли темный узкий проход, в который сейчас зашел уже взрослый Эймонд. Внутри было душно и пахло сыростью, а стены давили своей близостью. В детстве они долго не решались пройти дальше, чем на пару метров. Сейчас же Эймонд двигался уверенно, быстро и тихо, сворачивая на развилках без промедления. Вскоре он почувствовал сквозняк и вот же нащупывал в стене рычаг, открывающий путь наружу. Воистину, Мейгор, достроивший Красный замок, был безумен, начиняя каждый угол сооружения секретом.
Ночной город встретил его шумной жизнью. В более приличной его части трубадуры исполняли пошлые песенки, собирая медяки с пьяной публики. Тощие фигляры пытались заработать на хлеб если не фокусами и сценками, то щипачеством и срезанием кошельков. Чем дальше в сторону Блошиного конца, тем больше криков пьяниц: «Пропустишь чекушку, парень?», продажных девок: «С калеки возьму больше, так и знай!», и бездомных, спящих прямо в зловонных лужах: «На кого это ты уставился, а?!».
Эймонд планомерно обходил любимые бордели брата, то и дело скидывая с себя жадные женские руки, и притоны, брезгливо избегая их посетителей. Наконец, в одном из заведений он услышал шепотом оброненное среди стонов, шлепков и вскриков: «...принц...». Здесь он осмотрелся тщательнее, ненавязчиво ходя по залам, будто подыскивая себе шлюху, и невзначай заглядывая за занавески, создающие слабого вида интимность. После взгляда в очередной такой закуток ему улыбнулась удача — эти волнистые серебряные волосы он бы не спутал ни с чем. Брат лежал со спущенными штанами, едва укрытый грязной простыней, в объятиях черноволосой девки. Эймонд присел на корточки рядом с подобием кровати и сморщился: от брата несло перегаром и потом.
— Эйг… Эйгон, — потормошил его за плечо, стараясь не коснуться тела шлюхи. Тот не сразу, но отреагировал, промычал, своей возней столкнул с груди девку, испуганно подобравшуюся от такого пробуждения. Заметив постороннего, она решила быстрее удалиться, кивнув Эйгону: «Мой принц», и подобрав с пола брошенное платье.
— Чт... что кто… Эйми? Что происходит?
Эймонд помог брату сесть и подал небольшую склянку и флягу:
— Зелье от похмелья и вода, — резюмировал он.
Пока Эйгон жадно, со стоном облегчения опустошал сосуды, Эймонд продолжил:
— Ты не был в стенах замка уже две недели, дед с матерью сходят с ума.
Эйгон только пробурчал что-то невразумительное.
— Тебе нужно появиться там, хотя бы ненадолго.
— Эйми, пожалуйста, не заставляй меня, — его лицо выражало сплошное страдание, — молю, позволь остаться, — он протянул руку, гладя младшего брата по лицу. Тот сжал его ладонь своей.
— Ты знаешь, что я не могу, Эйг.
— Ты можешь. Можешь остаться рядом со мной.
— Если дед отправит королевскую гвардию или золотые плащи прочесывать город здание за зданием, будет только хуже, Эйг. Ну же. Покажешься нарядный перед двором, посетишь семейный ужин и снова сбежишь оттуда.
— Я не дойду, — Эйгон, казалось, выискивал уже любые причины, лишь бы избежать своей участи.
— Я могу понести тебя на спине, только держись крепко и постарайся не задушить, — не дождавшись ответа, он поднял голову брата за подбородок, — Эйг, ты меня услышал?
Тот вперился в него стеклянными глазами и подался вперед, с явным намерением поцеловать. Эймонд схватил его лицо и отодвинул от себя:
— Не после шлюхи, Эйгон, — произнес он жестко.
На лице старшего брата промелькнула обида за брезгливость, которую тот попытался скрыть, отвернувшись, но его голову сразу вернули в прежнее положение. Эймонд накрыл его рот ладонью и прижался к ней губами в подобии непрямого поцелуя. Когда он отстранился, Эйгон уже не был так обижен, но теперь выглядел, как обманутый ребенок. Эймонд погладил его по голове и помог поправить одежду.
— Где твой плащ? Капюшон? Надо скрыть твои волосы.
В ответ ему лишь пожали плечами. Эймонд, возблагодарив семерых за надетую шапку, стянул свой балахон и накинул на брата.
— Ты замерзнешь в одной кофте.
— Ничего, ты согреешь меня со спины, — и повернулся, — давай, залезай.
***
— Знаешь, когда в борделе я просил остаться со мной, я не имел в виду именно там, в трущобах, — Эйгон увидел на лице брата болезненное понимание и продолжил, — Мы просто могли бы жить вдвоем, где-нибудь подальше от Королевской гавани, а еще лучше — от Вестероса.
— Я никогда не брошу мать и Хелейну с детьми, — голос прозвучал глухо, сожалеюще.
Эйгон закусил губу и отвернулся, быстро-быстро заморгав. Эймонд попытался обнять его со спины, но тот дернул плечами, сопротивляясь.
— Эйг… Эйгон, пожалуйста. Я люблю тебя и буду с тобой до конца, обещаю.
— Который нас всех непременно ждет, стоит только моей заднице коснуться Железного трона.
— Я буду оберегать тебя, буду воевать за тебя, умру за тебя.
— Какой же ты глупый, если думаешь, что это то, чего я хочу, Эйми, — наконец повернувшись к младшему брату и положив руку ему на шею, огладил большим пальцем линию челюсти, — оберегай, но не более.