Затащить пацана в постель оказалось легче простого. Изначально это в его планы не входило, но планам свойственно меняться. И тут этот несчастный парнишка, такой беспомощный, с розовыми губками и оленьими глазами на мокром месте. Каждому мальчику нужен отец, а уж зацикленному на отцовской фигуре Питеру — тем более.
Быть может, всё из-за того, что он лишился родного отца ещё в детстве. А может, из-за того что потерял дядю в пубертатный период, или Старка — на этапе взросления. Квентин не пытался понять, что творится в голове у мальчишки, готового переспать с едва знакомым взрослым, напомнившим ему его мёртвых отцов. Да и незачем было это понимать — нужно использовать.
И расшибаться в лепёшку ради этого даже не пришлось — милого малыша Питера махом развезло от виски (который тот согласился выпить, только потому что Квентин его сагитировал и назвал мужчиной, а не ребёнком, которым его все считают) с примесью одной зелёной шипучки, которую Квентин подбросил подростку в стакан, когда тот отвернулся.
У Питера кружится голова, веки тяжелеют, и он чуть не падает, споткнувшись на лестнице, но Квентин помогает устоять, попутно запустив руки ему под рубашку, чего Питер уже не в состоянии заметить. Как и того, что мужчина выуживает у него ключи из кармана. Или же в нынешнем состоянии ему как минимум всё равно. Питер, с его странным сочетанием невинности и шаловства, задора и кокетства, сказочно чистый и по-детски непосредственный паренёк, мечтающий о ком-то гораздо старше себя. Квентин представил облизываемый языком леденец, солнечные очки в форме сердечек, и вдруг понял, что взял эти детали из «Лолиты» Эдриана Лайна. Потрясающий фильм. Настоящий шедевр кинематографа. О, Питер был не менее очарователен в короткой юбчонке, чем Доминик Суэйн.
Он укладывает мальчика на кровать, глядя на него, как хищник на свою добычу. Боже, разве можно подобрать более очевидную метафору?
Вот только я не хищник, — говорит себе Квентин, по-волчьи голодно облизывая губы. Он вовсе не плохой человек. Его дело правое. А вот это всё — лишь средства достижения цели.
Питер поднимает затуманенный взгляд, когда Квентин целует его, лижет в шею и присасывается, как вампир. Подросток охает, съёживается под ним, и Квентин успокаивает его, называет «милым мальчиком», «деткой», «моим хорошим», и ему почти даже совестно, ведь мальчишка — действительно сущий ангел. Сколько бы ни строил из себя бравого героя, отважного спасителя, великолепного Человека-паука, в сущности он всего лишь напуганный ребёнок, готовый раздвинуть ноги перед первым же привлекательным мужчиной, что отнёсся к нему с добротой.
Питер вскрикивает, тонко и жалобно, и Квентин не может нарадоваться, что предпочёл именно этот план; если какие-то крохи вины в нём имелись, то теперь стёрлись без следа от этих сладостных звуков; его пальцы шарят во влажном рту Питера, а член глубоко вторгается кое-куда ещё. Мальчишка плачет, крепче сжимает его в объятиях, уткнувшись лицом в сгиб шеи, и Квентин утешает его, гладит по щеке, заверяет, что всё в порядке, всё хорошо, потому что именно это полагается говорить. Ему по силам отыграть эту роль, причём весьма недурно. Он способен изобразить хоть заботливого отца, хоть порочного соблазнителя, хоть таинственного плохиша, хоть рыцаря в сияющих доспехах. Он может быть всеми этими ипостасями и не быть ни одной из них.
Остаётся надеяться, что им ещё представится возможность как-нибудь это повторить, но только когда Питер не будет столь эмоционален и сможет осознать надругательство над собой, почувствовать руки, любовно сомкнувшиеся у себя на горле, и укусы по всему телу, потому что Квентин, чёрт возьми, уж постарается дать этому маленькому симпатяшке повод для слёз.
Сейчас же Питер дрожит, весь взмокший и липкий, отдувается после того, как всё кончилось, а Квентин заключает его в объятия, целует в лобик и даёт обещание, что никому не расскажет.
Питер проваливается в сон за считанные минуты, а Квентин всё наблюдает за ним, пожирает взглядом, испытывая странную смесь жалости и самолюбия. Бедный малыш, но разве можно его винить? Ведь сделать это с ним было до смешного просто. Питер такой очаровашка, перед ним просто невозможно устоять.
Так почему было не взять то, что находилось прямо перед носом? И разве кто угодно другой отказался бы?
А ты?