Когда Ханна впервые встречает лицом к лицу чувство потери, она ничего не понимает, но принимает ощущение, как что-то то, что всегда было, есть и будет в её душе. Из глаз не льются слёзы — ни одной. Они просто проглатываются вместе с криками — тонут где-то в горле. Маленькая Ханна смотрит стеклянными глазами, ничего не говоря и не выражая.
Люди уходят-остаются-приходят-исчезают, от сего круговорота не деться, и девочка принимает это как простую истину, выслушивая странные соболезнования и наблюдая за процессией. А потом её уводят, потому что детям нельзя на такое смотреть пока что (так говорит мама).
Ханна не сопротивляется — это скучно. И не задумывается больше.
Барбара солнечная, её волосы пахнут сиренью и черникой, а еще она теплая и мягкая — слишком приятно обнимать и не хочется даже на секунду выпускать из объятий. Ханна смешная, веселит Паркер, а когда видит её краткую улыбку — замолкает да краснеет. Ханне нравится жизнь и нравится гулять с Барбарой, взявшись за руки, даже в зимнюю погоду.
Они, кажется, познакомились случайно. Наткнулись друг на друга. Барбара любит писать письма — её руки вымазаны в чернилах, как кончик красивого вороньего пера — почти под цвет её волос. Ханна находит это сочетание прекрасным и очаровательным, мол, так оно и должно быть. Паркер пишет письма в далёкую Канаду, лежа под дубом и бережно вырисовывая каждую букву на будто бы старой бумаге. А рыжая девочка склоняется над ней и с интересом смотрит на брюнетку.
Бумага пахнет чаем, она вся в следах от него. «Почему ты не используешь белую, чистую бумагу?». «Потому что эта навевает чувства ностальгии». «А что такое ностальгия?»
Ханна всегда задает (глупые) вопросы, а Барбара по пунктам объясняет, украдкой улыбаясь и вовсе не смеясь над любопытной Инглэнд. Ханне кажется, что Паркер — одна из тех немногих, кто принимает этот необъемлемый интерес и не хихикает над каждым вопросом, не ругает за неуместные «почему» и «как».
Ханна думает, что они созданы друг для друга. И если есть это так, то пусть так оно и будет, потому что это чувство хорошее и не требует долгих размышлений. Разрешает этому чувству просто теплиться в ней и разжигаться все больше и больше, когда Барбара мягко смотрит ей в глаза, или когда она сидит между ног Инглэнд и они укрыты пледом, или когда целуются, оставшись после уроков в кабинете одни.
Барбара — солнышко, и Ханна избивает любого парня, который её задирает. Но останавливается каждый раз, когда та перехватывает руку, смотря испуганным взглядом. Ханна — сильная и без тормозов, и все, что останавливает её — этот взгляд. Он наполнен страхом, страх перетекает из Барбары к Ханне, и Ханне с каждым разом становится тошно и стыдно, но она ничего не может поделать, пока эти придурки не усвоят, что на Паркер нельзя поднимать руки.
У Ханны наступает бесконечная апатия и круги под глазами слишком черные, чтобы врать о том, что это перепад настроения или что-то другое. Запах ромашкового чая по всей комнате переплетается с сиренью и черникой. Ханну пробивает на слёзы, потому что дома лежит больной отец и это так несправедливо, ужасно несправедливо. Барбара гладит её по волосам, плечам, спине, говоря что-то успокаивающее, но это практически не действует, потому что перед глазами все тот же образ. И Ханна понимает, что в семнадцать лет не может сделать ничего, чтобы помочь.
Слёзы впитались в жилетку Барбары, но она говорит, что это ничего, и для такого человека, как Ханна Инглэнд, всегда есть Барбара Паркер. Ханна извиняется, Ханне стыдно и непонятно, за что. Ей не хочется, чтобы Барбара — такая хрупкая и нежная — видела эту боль, которая совсем не её, но тоже расплывается в груди болезненными шипами.
Отец умирает через пару недель, и люди толпятся возле его могилы, а Барбара держит Ханну за руку, утирая ей слёзы, сама их сдерживая. Они будто на мгновенье меняются местами, но Ханна думает, что это — ничего, это в порядке вещей. Мысль на этом обрывается.
Ханна сталкивается вновь с чувством потери и возвращается в далекое детство, начиная снова и снова рассуждать об этом. И когда мысли приводят её к Барбаре, она боится потерять и её. Ведь жизнь — это река из случайностей и событий. Кто знает, что может быть завтра, послезавтра, через неделю. Это все предопределено, так звёзды встали или здесь что-то более простое? Ханна обнимает с горечью Паркер, так крепко, как только может.
У Ханны нервный срыв, и стекло дробится на её руках пылью в прах, но Барбара перевязывает раны и печально улыбается ей, и в этой улыбке немой вопрос, мол, зачем. Тогда Ханна понимает, что они точно и безвозвратно поменялись местами и вряд ли что-то вернется на свои места. Инглэнд неловко извиняется, скидывает все на нервы и истерики, которые случаются слишком редко, но слишком резко. Объятья слишком безудержно-нежные выходят.
Новость поражает Ханну и оставляет сломленной. Когда приходит известие из уст любимого человека о том, что она уезжает в Канаду, и, скорее всего, там и останется (но напишет тебе тысячи писем), тяжело не ломаться кусочек за кусочком. Ханна сходит с ума, припадая к ногам Барбары и умоляя её никуда не ехать, а даже если ехать — то забрать её с собой.
Конечно, мечты мечтами, но такого не случается, и Барбара уезжает. Ханна проклинает все на свете и забивается в угол, грозясь разбить себе лоб или что-то ещё, но сердце-то уже разбито на частицы атомов.
Люди уходят-остаются-приходят-исчезают, — снова понимает Ханна и скрипит зубами, разбивая костяшки об лицо какого-то парня. Может, стоит тоже исчезнуть, как отец или как Барбара? Умереть или уехать куда-то. Практически одно и то же, — думает Ханна. Ханна думает долго и слишком болезненно.
Кажется, в двадцать три года, только закончив университет, она получает девятьсот шестьдесят седьмое письмо с той же чайной бумагой и написанную теми же чернилами от Барбары. Барбара любит писать письма, потому что они живее переписок, но Ханна отправляет ей только сообщение в социальной сети.
«Дай свой адрес».
Ханна не хочет так просто сдаваться. И когда она приедет, она обязательно прижмет Барбару к стенке, одаряя поцелуем, в который она вложит все свое чувство потери.