Хелена привыкла не видеть мир. Потому участие в безумной игре — всего лишь испытание всего того, чему она научилась за свою жизнь. Она все ещё может осязать, чувствовать, слышать, потому не считает слепоту кошмаром. В каком-то смысле это дар, напрочь лишивший её цветов, образов, лиц. Это нормально. Можно жить. Если выжить здесь.
Игра началась, но она по-прежнему одна, пускай и есть ещё трое людей (но в их умах только одна задача: победить; как и у неё). Хелена привыкла к одиночеству. Это тоже испытание на прочность. У неё был любящий отец и была наставница, но кому в голову взбредет общаться со слепой. Однако, ей просто нужен этот чертов колледж, а для этого нужно выиграть — нет смысла говорить о бедной судьбе.
Первые пару минут прошли нормально. Хелена может расшифровывать и сама, но ей нужен кто-то, чтобы ввести пароль. Девушка вздыхает, но продолжает. Одна машинка уже у неё за спиной, а в руках — фрагмент пароля, который она надежно прячет в кармане. Пока что никого нет рядом, и она бьет тростью по земле. Охотник… далеко, но возле него есть кто-то.
Слышится оглушительный крик, даже ор, и Хелена затыкает уши. Поймали.
Нервничая, она бредет к следующей машинке, что неподалеку. Теперь становится ещё жутче. Когда вам просто говорят, что это «смертельная игра», сначала не верится. А потом вы оказываетесь здесь и слышите крики своих сокомандников. Дрожь касается её тела и руки противно трясутся, пока Хелена расшифровывает. Пальцы касаются металлических кнопок, нажимая с некой осторожностью, машинка гудит и пищит. Теперь она слышит, как будто запустили салют. Кажется, их осталось трое.
Проносится такой звук словно кто-то взлетел. Слепая опускает голову, надеясь, что её не заметят за надгробиями, но снова слышится чей-то крик, и нервничает Хелена пуще прежнего. Ещё один, ещё один. Скоро останется она одна. Против охотника. Но ещё один фрагмент пароля в кармане. И она осторожно ступает дальше.
У неё на уме была только победа, а не командная работа, но нельзя винить девушку — они изначально не шли на контакт. Везде мрачная тишина. Но нельзя останавливаться ни на секунду. Просто… просто нужно побыстрее с этим закончить. Пищит ещё одна машинка, слышны чужие нажатия на клавиши и она, обнадеженная, подходит к оставшемуся, помогая ему закончить с расшифровкой. Они не обмениваются ни парой слов, просто делают свою работу. Хелена не видит смысла в этом, игра — не для знакомств, игра — для победы.
И теперь она чувствует чужое присутствие. Выжившие кидают машинку и разбегаются по разным углам — охотник близко. И уж кто-кто, а охотник точно их не пожалеет. Нужно спрятаться, нужно вести себя тихо. Хелена даже задерживает дыхание, укрываясь за стеной. Она должна победить, она должна. Господи, абсолютно точно она должна здесь выиграть, ей не помешает какой-то охотник.
Но звук удара и истошные крики осведомляют её о том, что третий пойман. Хелена возвращается к машинке. Она здесь не умрет, у неё есть повод выжить. Колледж, отец, наставница… И все эти мысли проигрываются одна за другой в голове под звуки фейерверка. И теперь девушка одна, против охотника. Руки дрожат, пока она калибрует, и допускает ошибку. Удар током заставляет отпрянуть от машинки, а сердце начинает только биться быстрее — и не понятно, из-за надвигающегося охотника или адреналина. Но «Смерть» близко, потому приходится отлынуть в сторону, за стену, прижаться к ней, плотно стиснуть челюсть и дрожать. Кажется, горло начинает саднить из-за сдерживаемого потока слёз. Неужели она так просто здесь погибнет? Хелена сжимает ткань юбки, закрывает глаза (хотя надобности в этом нет), и слышит шелест крыльев бабочек возле себя. Охотник здесь, и девушка даже увидеть его не может.
Гейша останавливается у выжившей, прижимающейся к стене и дрожащей от несдержимого страха, чувствует трепет её сердца, чувствует, как сильно её боятся. Но не ударяет. Она… не понимает. Слепая? Жертва — слепая? Все могли ей дать отпор, но эта девушка… она просто сидит здесь, наверно, надеясь, что её не обнаружат, а, возможно, и знает, что уже её нашли, но все равно не предпринимает ничего, чтобы спасти свою жизнь. Наверно, никто бы не пожалел её из других охотников, но Мичико это не так волнует, она все равно уже достигла своей победы.
И её забавляет, как девушка жмется от страха, это так беззащитно. Конечно, никто её здесь не сможет защитить, уже некому. Охотница наклоняется и мягко своими когтистыми руками касается щеки слепой девочки, а потом заводит одну руку под коленку, а вторую опускает на поясницу, беря на руки. Слепая не вырывается. Может, смирилась.
Если ты можешь пробудить в безжалостном человеке чувства — ты явно заслуживаешь большего.
Мичико тоже одинока, но ей уже и не нужна компания. Они сами выбрали такой путь. Им больше ничего не нужно, и не будет нужно. Но вот жертвам всего этого важно в чем-то нуждаться; потому они здесь. Не ради забавы.
— Я позволю тебе закончить расшифровку, если ты посмотришь на мой танец, — охотница давно не говорила, но её сладостный голос все такой же высокий и красивый, как флейта, никогда не испорченная. Конечно, Мичико понимает, что девушка — слепая, и она не сможет увидеть. Но гейша соскучилась по зрителям, и это дитя вызывает нотку ностальгии. Танцевать для слепой… Важно даже не то, что она видит; важно чувствовать.
Девушка в её руках замирает, смотря в никуда, может, вновь загорается надеждой, и Мичико легко улыбается.
— Я «посмотрю».
Она не выпускает её из рук, кружась в танце. Красные призрачные бабочки шелестят крыльями вокруг гейши и слепой, заполоняя все пространство вокруг. Это было бы красиво, и Мичико даже представляет, как бы девушка восхитилась сием зрелищем, если бы видела. Но она чувствует, слышит, и только по этому восхищается, даже кладя руку на плечо своего убийцы. Хелена никогда, конечно, не была участницей танца, но понимает, что это такое. Это движение тела, это ритм, это музыка. В какой-то мере она начинает сожалеть, что ничего не видит, но, видимо, гейшу это не тревожит.
Мичико танцует и напевает какую-то мелодию, и ей самой это нравится. Слишком много времени прошло с последнего танца Красной Бабочки, но его не вернуть. Можно выбрать другой путь, и наслаждаться им. В данный момент она наслаждается слепой. Немногие теперь осмеляться посмотреть, но слепой и не надо.
***
Гейша идет по следам слепой, провожая её к воротам. И на душе (а она все еще есть) становится чертовски грустно и тоскливо. Они никогда больше не увидятся. Мичико не место среди обычных людей. Ей вообще не место в смертном мире.
— Ты же сможешь ввести пароль? — гейша, на удивление, из-за чего-то волнуется, и это даже слышно в её голосе. Хелена останавливается у панели.
— Да, могу, — неохотно отвечает она, но тоску Мичико почувствовать может.
— Какое у тебя имя, дорогая? — охотница ближе подходит к своей жертве, наблюдая, как та набирает пароль.
— Хелена Адамс.
Мичико смотрит за движением пальцев. Она может прекратить это в любой момент и забрать слепую, Хелену, себе, однако не может. Её грызут противоречия, но она не позволит себе бросаться из крайности в крайность. По крайней мере, сейчас. Девушка эта беззащитна, невинна, и она доверилась ей, практически монстру, охотнице. И она не хочет, чтобы Хелена уходила отсюда. Ведь она не вернется.
— А тебя как зовут? — вопрос раздается внезапно, но гейша отвечает незамедлительно.
— Мичико.
— Ты все-таки из Японии, а я думала, это образ такой, — Хелена даже пропускает смешок, и охотница улыбается ласково (в чем не повезло, так улыбку не увидит эта девушка).
Ворота открываются, и за ними — выход. Мичико не в состоянии остановить её, у неё есть своя цель, из-за которой она явилась на смертельную игру, и цель охотника в нормальной ситуации — остановить выжившего, препятствовать его победе, но гейша даже замахнуться на девушку не может. Но Хелена стоит и направляет взгляд слепых глаз в сторону гейши. Чувствует. Мичико инстиктивно закрывает лицо веером, но в этом сейчас нет надобности.
— Почему ты не поймала меня? — возможно, Хелена пожалеет об этом вопросе, но любопытство уж слишком колит. Теперь Мичико мешкается и молчит: действительно, и почему же. У неё нет объяснения для своих действий, и она бы предпочла, чтобы это осталось без ответа.
Она снимает с веера клинок, и подходит ближе к слепой, наклоняется на колени, чтобы сравняться в росте, и вкладывает ей в руку подарок. А так же мягко целует в щёку, вызывая на лице своей жертвы румянец.
— Возьми мой веер. Пусть он будет напоминанием обо мне и о том, что не все монстры бесчеловеченые. А теперь иди.
Слепая только роняет на прощание: «Я не считаю тебя монстром».
это
(еще не) конец.