Я смотрю на календарь, и день, обведённый кружочком, меня удручает. Ровно через неделю у меня день рождения. А-а, какое важное событие! Я скептически щёлкаю по календарю, и он неожиданно улетает на пол. Отличное предзнаменование, ничего не скажешь…

      Интересно, что происходит накануне дня рождения в других семьях? Ждут с нетерпением, прячут подарки под кровать, развешивают флажки и надувают воздушные шарики, не спят всю ночь, встают засветло и…

      Ничего. Ровным счётом ничего. Потому что Тораяма.

      Я даже не уверен, что отец об этом помнит.

      Неудивительно, что у меня депрессия.

      Меня раздражает каждая мелочь, и я едва сдерживаюсь, чтобы не наговорить людям глупостей, о которых придётся жалеть. У меня это неплохо получается, но один раз я всё-таки срываюсь. На Ю-Ичи, который никак не может перестать доставать меня по телефону. Из-за его бесконечных звонков приходится отключить телефон: даже для члена студенческого совета подобное музыкальное шоу на уроке неприемлемо. Поэтому я не стесняюсь в выражениях. Странно, я думал, что мне станет легче, если я выплесну всё, что накопилось…

      Но от этого только гаже на душе.

      — Что-то не так? — подмечает Сугуру, забирая меня из академии.

      — Да нет, — неохотно отвечаю я и добавляю: — Отвези меня сегодня к Кобаяши.

      Кобаяши — мой психиатр. Я бываю у него раз в месяц, иногда чаще, иногда реже. Это из-за того, что у меня случаются эмоциональные срывы. Не думаю, что эти визиты чем-то помогают. Думаю, минет меня бы лучше успокоил, чем лежание на кушетке под занудный стук маятника. Но ведь принято обращаться с проблемами к специалисту, это даже модно, и я всё-таки еду к психиатру и послушно выполняю все его рекомендации: дышу глубоко, стараюсь расслабить мышцы…

      — Что тебя тревожит? — спрашивает он.

      Я не могу чётко сформулировать, в чём проблема. Не уверен, что хочу рассказывать ему об отношениях в нашем семействе.

      — Чувствую себя ненужным, — наконец говорю я, — и жутко раздражённым. Хочется наорать на кого-нибудь… даже без причины.

      Кобаяши выписывает какие-то капли со сложным названием, будто бы они смогут успокоить мои расшатанные нервы, и назначает следующую встречу в конце месяца.

      Сугуру, который дожидается за дверью, кивает мне, когда я выхожу из кабинета. Я демонстрирую ему рецепт:

      — Заедем в аптеку?

      Шофёр читает рецепт, складывает его и рвёт на несколько кусочков.

      — Бред собачий, — резюмирует он.

      — О? — не слишком удивляюсь я.

      Он всегда так делает, когда я отдаю ему выписанные психиатром рецепты. Думаю, сейчас он скажет: «Незачем пичкать себя всякой гадостью!»

      — Лучше купим травяной чай, — в самом деле предлагает Сугуру. — Тут недавно один магазинчик открылся…

      И мы едем в этот новооткрытый магазин, который больше похож на кофейню, потому что здесь можно попробовать все продающиеся чаи. Сугуру покупает мне образчик, и продавец тут же заваривает его. Он очень горький, этот чай, но после пары глотков язык к нему привыкает и ощущение вкуса меняется. Скорее терпкий, чем горький, и действительно успокаивает. По крайней мере, я уже без особого раздражения думаю о телефонном терроре фотографа.

      — Хочешь, купим домой? — предлагает шофёр, но я отказываюсь.

      Дома я уж точно найду парочку способов получше, чтобы успокоиться!

      Понятия не имею, в котором часу я родился. Я просыпаюсь засветло и просто лежу, пялясь в потолок и слушая тиканье часов. Чувствую ли я себя старше? Не похоже. Разве только пустоты внутри стало больше. Интересно, почему это происходит именно сейчас? Прежде я об этом даже не задумывался, просто брал у отца подарочный чек и забывал об этом. Думаю, я знаю причину. Почему ещё, если не поэтому?

      Снова заснуть не получается, так что, когда включается будильник, я давно уже на ногах. Сегодня уйду из дома до завтрака (если я в этот день буду присутствовать за столом, чувство собственной ненужности меня задушит, проверено), но перед этим нужно заглянуть к отцу. Он листает утреннюю газету и совершенно не обращает на меня внимания, пока я не окликаю его. Тогда отец отвлекается на секунду, поворачивается ко мне и протягивает конверт со словами:

      — Твой чек.

      После чего он снова отворачивается и берётся за газету. Я комкаю конверт в руке и чего-то жду ещё несколько минут, но меня для него больше нет. А ведь мог хотя бы сказать: «С днём рождения!» — язык бы не отвалился.

      На улице меня ждёт Сугуру: сидит на капоте и зевает, похлопывая себя по рту ладонью. Вчера он вернулся поздно, да ещё и полупьяным (наверное, опять с дружками тусовался), так что сегодня с утра выглядит несколько помято. Но его галстук идеально затянут, а одеколоном и гелем для душа от него веет за версту.

      — А твой портфель? — спрашивает он, поднимаясь мне навстречу.

      Я понимаю, что забыл портфель в комнате, расстроенный эпизодом с отцом. Я вздыхаю и разворачиваюсь, чтобы вернуться, но шофёр берёт меня за руку и отводит в машину:

      — Я принесу, не беспокойся.

      Я покорно киваю и валюсь спиной на сиденье, забрасывая ноги на стекло, по которому катятся маленькие капельки начинающегося дождя. Какая мерзопакостная погода! Как раз под моё настроение.

      Возвращается Сугуру и кладёт портфель на сиденье рядом с собой:

      — Погода портится. Я взял ещё и зонт.

      Очень предусмотрительно с его стороны. Я ничего на это не отвечаю, просто смотрю, как он приглаживает мокрые волосы (он забыл надеть фуражку, когда возвращался в дом, и дождь их намочил), которые тут же завиваются в разные стороны. Помаявшись и поняв, что это бесполезно, шофёр вздыхает и надевает фуражку прямо так.

      — Пора подстригаться, — бормочет он, заводя машину.

      — Я не хочу, чтобы ты подстригался, — категорично заявляю я.

      — Не хочешь? — Шофёр смотрит на меня в зеркало, но его удивление притворное. — Почему?

      — Не хочу и всё. — Я сажусь и привычно откидываю голову на сиденье, чтобы провожать взглядом здания, мимо которых мы проезжаем.

      Не хочу, потому что короткие волосы больно колются, когда вцепляешься в них, слабея от накатывающего оргазма, потому что длинные пряди так приятно перебирать пальцами, когда начинаешь засыпать… Думаю, Сугуру прекрасно знает ответ. И почему взрослые всегда задают вопросы, ответы на которые им известны?

      — До начала занятий ведь ещё есть время, — вдруг говорит Сугуру. — Мы можем заскочить кое-куда по дороге?

      — Куда? — Я перевожу взгляд на него.

      — Вчера забыл кое-что, когда уезжал от друзей, — виновато улыбается он.

      — Пить надо меньше, — нисколько ему не сочувствуя, подытоживаю я.

      — Угу…

      — Ладно, — пожимаю я плечами.

      — Спасибо. — Его глаза оживляются, и он разворачивает машину на перекрёстке, взрывая лужи тысячами брызг.

      Дождь усиливается, дворники скрипят, не справляясь с потоком воды. Сугуру сбавляет скорость, потому что видимость на дорогах минимальная, и ползущие впереди машины мешают ему проехать. Я лениво думаю, что такими темпами опоздаю в академию, но меня это ничуть не беспокоит. Если честно, я подумываю над тем, чтобы вообще пропустить занятия. Можно попросить Сугуру отвезти меня куда-нибудь в город. Конечно, погода не самая располагающая, но он ведь взял зонт…

      — Приехали, — между тем говорит Сугуру, останавливая машину возле караоке-бара.

      — Здесь забыл? — спрашиваю я, и он кивает. — Может, твои приятели с собой забрали?

      — Да они наверняка ещё здесь, — возражает шофёр и выскакивает из машины, но не для того, чтобы пойти в бар, а чтобы открыть мою дверцу и подставить мне зонтик.

      — Ты что? — вполне справедливо удивляюсь я.

      — Пойдём. Что ты будешь один сидеть? — Он протягивает мне руку.

      — А ты планируешь там задержаться? — Я медлю, но Сугуру бесцеремонно вытягивает меня из машины под зонт. — Ведь не думаешь же снова с ними кутить?

      — Нет, я же за рулём, — несколько обиженно возражает шофёр, — но можно дождь переждать немного, ехать невозможно.

      Это отговорка, конечно, но я делаю вид, что верю. Раз уж я всё равно не собираюсь на занятия.

      Сугуру держит надо мной зонт до самой двери. Мы заходим. Он кивает администратору, оставляет зонт в корзине и отряхивает плечо, которое всё-таки зацепило дождём. Отказавшись от предложенного администратором полотенца и воспользовавшись собственным платком, шофёр вытирает плечо и потом присаживается, чтобы стереть брызги воды с моих коленок. Гольфы тоже намокли, так что я думаю снять их, когда мы окажемся в караоке-номере.

      — Льёт как из ведра! — Сугуру бросает взгляд в окно и кивает мне: — Попросить, чтобы принесли горячего какао для тебя?

      Я мотаю головой. Ещё бы о горячем молоке спросил, я же не ребёнок…

      — Входи.

      У двери номера Сугуру ведёт себя странно: берёт меня за плечи и вталкивает внутрь.

      — Темно, — недовольно говорю я.

      А дальше — сплошные неожиданности.

      Свет вдруг включается, раздаётся хлопок, и вот я уже стою посреди комнаты, обсыпанный конфетти, и вижу, что в номере, кроме нас с Сугуру, трое его приятелей (Ацухиро, Эцуказу, Фукаши).

      — И что бы это значило? — хмуро спрашиваю я, но тут замечаю, что на стене красуется плакат с надписью: «С днём рождения, Мицуру».

      — С днём рождения, — говорит Сугуру, легко подталкивая меня вперёд.

      Троица расступается, и я вижу, что на столике помимо бутылок с пивом и содовой есть ещё и торт, самый настоящий торт, украшенный той же надписью, что и плакат, и свечами.

      — Зажги, блин! — шипит Сугуру на Эцуказу, тот хлопает себя по лбу и щёлкает зажигалкой.

      У меня появляется комок в горле и подкатывает всё выше и выше.

      — Задуешь свечи? — предлагает Сугуру, наклоняясь и заглядывая мне в лицо, и тут же восклицает: — Что такое? Тебе не нравится?

      — Нет, я… — сдавленно говорю я, всеми силами стараясь не проронить ни слезинки (я бы выглядел жалко тогда). — Просто…

      — «Просто»? — подхватывает шофёр.

      — Это мой первый день рождения, который для меня кто-то сделал, — признаю́сь я, прижимая кулак ко рту.

      Поражены все, даже Сугуру.

      — Что?! — округляет он глаза.

      — Ты не знал? — Я ставлю руки на столик, наклоняясь к торту. — Их ведь нужно все сразу задуть, верно?

      — И желание не забудь загадать! — добавляет опомнившийся Эцуказу.

      Я не верю, что загаданные желания исполняются: это всё суеверия, — но закрываю глаза и повторяю про себя то, что постоянно вертится у меня в голове: Сугуру. Если бы мне удалось стать ему чуть ближе, хоть совсем чуть-чуть, ещё немного… Я набираю полную грудь воздуха и дую на свечи, которые не спешат гаснуть и сопротивляются до последнего, но в итоге всё-таки гаснут. От них идёт дымок, пахнет талым воском.

      — Ну, что загадал? — спрашивает Сугуру.

      — Если скажу — не сбудется.

      Я обмакиваю палец в кремовую загогулину и сую его в рот. Хоть я и не люблю сладкое, как Сугуру, но тут он всё угадал: у крема кисловатый привкус, чувствуется манго и, может быть, даже маракуйя — мои любимые фрукты.

      — Разрежешь? — Сугуру подаёт мне нож, но я заставляю его самого делить торт.

      Мне, пожалуй, даже немного весело, но ещё больше я не знаю, как реагировать на происходящее. Наверное, дни рождения происходят именно так. Братья ссорятся из-за бутылок, Сугуру с видимым удовольствием ест свой кусок торта, Эцуказу воюет с микрофоном, потому что это всё-таки караоке, и все они по очереди бегают курить, непременно говоря по возвращении: «Ну и ливень!»

      Через пару часов торт съеден, бутылки ополовинены, и я решаю, что нам пора уезжать: я слишком долго пробыл в этом водовороте, а шумное окружение в течение такого длительного времени начинает меня напрягать. Хотя я благодарен им за то, что они устроили для меня праздник. Всегда приятно получить впечатления, которые не сможешь получить в другом месте. Дома, например.

      Дождь всё ещё идёт и ничуть не думает прекращаться. Я ныряю на заднее сиденье, Сугуру пытается сложить зонт и одновременно не намокнуть.

      — Ничего, что занятия прогулял? — мимоходом спрашивает шофёр.

      Я только дёргаю плечом. Завтра придумаю какую-нибудь причину моего отсутствия.

      — Кстати, — спохватывается Сугуру, — я ведь тебе ничего не подарил.

      — Да не обязательно.

      — Обязательно. Что бы тебе хотелось получить в подарок?

      Мне и думать не нужно, я моментально отвечаю:

      — Тебя.

      — Уверен? — с сомнением переспрашивает мужчина. — Может быть, другое что-нибудь? Какую-нибудь вещь? Всё-таки день рождения…

      — Отец дал мне чек, я могу купить что угодно, если захочу, — возражаю я.

      Сугуру качает головой, но сворачивает на развилке и скатывает машину по откосу к песчаной косе, где мы не раз уже останавливались. Дождь такой сильный, что вряд ли кто-нибудь из проезжающих мимо обратит внимание на то, что происходит в машине. Шофёр ещё и дворники отключает, и теперь по стёклам со всех сторон настоящая водяная завеса.

      — Не слишком шумно? — спрашивает Сугуру, перебираясь на заднее сиденье.

      Дождь колотит по крыше и по капоту, но этот звук сливается с шелестом воды вокруг машины, так что меня это ничуть не беспокоит. Когда привыкаешь к нему, кажется, что находишься в вакууме, и звуки внешнего мира лишь отдалённым эхом касаются слуха. И того, что внутри происходит, снаружи тоже слышно не будет. Я только пожимаю плечами и забираюсь на колени к шофёру, желая получить мой подарок немедленно.

      — С днём рождения, — говорит Сугуру, целуя меня.

      У него прохладные губы и следы дождя на лице и волосах (всё-таки акробатика с зонтиком не совсем удалась).

      — Слушай, это правда был твой первый день рождения? — вдруг спрашивает он.

      — Ты не знал?

      — Я всего лишь водитель, и вмешиваться в происходящее…

      — Так почему сейчас вмешался?

      — Ты казался слишком подавленным и…

      — «И» — что?

      — Нет, ничего.

      Я поджимаю губы. Опять он замалчивает! Терпеть не могу эту его черту: начать говорить и — замолчать. Скажи уже, что намеревался!

      — Завтра поедешь со мной в город? — Я мотаю головой, стараясь отогнать эти мысли, они сейчас ни к чему. — Хочу потратить чек, раз уж мне его выписали.

      — Одного не отпущу, — согласно кивает Сугуру и добавляет: — Я ведь должен за тобой приглядывать.

      — Ну да, это ж твоя работа, — кисло подмечаю я.

      Он не замечает, каким тоном это сказано, и подтверждает:

      — Конечно, это моя работа.

      Я взрываюсь:

      — Ненавижу тебя, придурок!!! — и, оттолкнув его, выскакиваю из машины под дождь.

      — Подожди! — спохватывается шофёр, но уже поздно.

      Я бегу по пляжу, бессмысленно повторяя одно и то же ругательство. Дождь заливает глаза, и это даже хорошо, но я моментально промокаю насквозь, ботинки увязают в размытом водой песке, скользят, и я падаю, выбираюсь из жижи, снова падаю и, кажется, разбиваю колено, потому что среди этого болота торчит не то палка, не то камень — не разглядеть. Сил снова подняться у меня уже нет, всплеск прошёл, и я просто сижу там, где упал, уставившись в одну точку, а вокруг меня ручьями течёт дождевая вода. Где-то вдалеке орёт Сугуру. Наверное, выскочил из машины и ищет меня, но разве тут что-нибудь разглядишь при таком-то ливне?

      — Мицуру! — Его голос неожиданно оказывается надо мной, и я чувствую, что шофёр пытается поднять меня с песка за плечи.

      — Оставь меня в покое! — Я спихиваю его руку.

      — Да что с тобой такое? — Он не сдаётся и снова пытается меня приподнять.

      — Ненавижу всё это! — Я с размаху ударяю кулаком по песку, грязная жижа летит во все стороны. — Всё время повторяешь одно и то же: работа, работа… Если тебе противно — просто скажи! Тебе ведь не платят за то, чтобы ты меня трахал.

      — Я никогда не говорил, что мне противно, — возражает Сугуру, и его руки обвивают мои плечи, но поднять меня он уже не пытается, просто обнимает.

      — Тогда докажи, — выворачиваюсь я и с вызовом смотрю на него. — Прямо здесь.

      — Но ведь дождь…

      — Всё равно.

      — И песок может…

      — Всё равно!!! Или… или я тебе никогда не поверю!

      — Хорошо.

      Но Сугуру всё-таки жалеет меня: вместо того чтобы свалить на песок, подтягивает меня к себе на колени, и это даже не настоящий секс, а демонстрация того, что он может легко это сделать, если я попрошу.

      — Противно… — потом говорит он, прижимая меня к себе. — Никогда этого не чувствовал.

      А что ты чувствуешь на самом деле, Сугуру? Думаю, я ещё недостаточно смел, чтобы задать этот вопрос. Страх услышать в ответ…

      — Вернёмся в машину? — Сугуру берёт меня на руки и несёт обратно.

      Я крепко держусь за его шею и только теперь чувствую, что колено действительно болит.

      — Давай-ка… — Шофёр ссаживает меня и открывает дверцу. — Ох…

      Когда я залезаю в машину, он замечает мою ссадину. В машине есть аптечка, так что через несколько минут у меня на колене красуется здоровенный пластырь.

      — Может, врачу показать?

      — Ерунда.

      — Но я волнуюсь…

      — Да, это твоя работа потому что, — не удержавшись, язвлю я.

      — Я просто за тебя волнуюсь. Почему ты так себя ведёшь? — с укором спрашивает он.

      Я смотрю на него и думаю: ты же взрослый, Сугуру, почему же ты не понимаешь, отчего я так себя веду?!

***

      Дорога в академию отчего-то кажется особенно утомительной. Может быть, потому, что разбитое колено всё ещё болит. Может быть, потому, что Сугуру ведёт себя как ни в чём не бывало. Я изредка поглядываю на его отражение в зеркале и гадаю, как долго ещё я смогу это выдержать.

      В портфеле просыпается телефон, я неохотно достаю его, полагая, что это опять Ю-Ичи, но номер мне незнаком, так что я отвечаю. Это Такку. И кажется, он пьян.

      — Всё кончено, — со смехом говорит он. — Я это сделал.

      — Что сделал? — переспрашиваю я.

      Но он только смеётся и повторяет, что всё кончено. Мне не нравится, когда я чего-то не понимаю, и я решаю поехать и выяснить, что он имел в виду.

      — Едем в город, — приказываю я шофёру. — Мне нужно попасть в хост-клуб… — И я называю адрес.

      — Что? — поражается он. — У тебя ведь академия.

      — Это важнее академии, — возражаю я. — И не спорь со мной.

      Сугуру морщится. Догадываюсь, о чём он думает, но он ведь никогда не скажет вслух, что не хочет, чтобы я туда ехал. Наверное, думает, что я еду туда именно за тем, для чего люди и ходят в хост-клубы, и что я совсем распутный, если собираюсь заниматься такими вещами с утра пораньше.

      — Подожди меня тут, — говорю я, когда он останавливает машину возле клуба.

      Сугуру опять морщится.

      Я вхожу и спрашиваю у менеджера Такку.

      — Он сегодня не в состоянии работать, — возражает менеджер, недовольно играя бровями. — И угораздило же надраться в такую рань!

      Но я настаиваю, и он, пожав плечами, отводит меня к нему. Я впервые оказываюсь «за кулисами» этого мирка, но сейчас мне не до наблюдений. Такку обнаруживается в комнатёнке, похожей на гримёрку, сидит за столом, уронив голову на руки, и вокруг терпко пахнет спиртным. Судя по всему, пил он точно не шампанское. Услышав, что мы вошли, хост поднимает голову. У него разбито лицо — некрасивым подтёком по скуле до угла рта.

      — Я это сделал, — повторяет он с прежним смешком и выуживает из-под стола бутылку, чтобы сделать ещё один глоток.

      — Не тяни кота за яйца! — Я опережаю его и отбираю бутылку. — Что случилось?

      Такку слишком пьян, чтобы сопротивляться. Из его невнятных и путаных объяснений я понимаю, что он всё-таки последовал моему совету: признался Чизуо, что любит его. Результат этого разговора — на лице самого парня. Я ёжусь: отчасти это моя вина. Если бы я не насоветовал Такку… Я расстраиваюсь и пытаюсь его утешить:

      — Рано сдаваться! Может, он это от растерянности?

      — И как часто ты «от растерянности» бьёшь людей? — насмешливо интересуется Такку. — Это конец, я точно знаю.

      Я расстраиваюсь ещё больше и возвращаюсь в машину туча тучей. Отвратительное чувство вины схватило за шкирку и держит, встряхивая то и дело.

      — Быстро ты, — иронично замечает Сугуру, услышав, что я сажусь на заднее сиденье и захлопываю дверь.

      Он полулежит на передних сиденьях, накрыв голову фуражкой, так что не замечает выражения моего лица.

      — Отвези меня в академию, — хмуро говорю я.

      Шофёр приподнимает фуражку, заглядывая на меня, и невольно присвистывает:

      — Ну и личико! Фейс-контроль не прошёл?

      — Дурак! — Я швыряю в него портфелем, он уклоняется. — Думаешь, меня в жизни только потрахушки волнуют?

      — Даже не знаю. — Шофёр садится, надевает фуражку и ставит портфель рядом с собой.

      — У моего друга проблемы, — хмуро объясняю я.

      — «Друга»? — не без иронии переспрашивает он.

      Я понимаю, почему он иронизирует.

      — Я не спал с ним, если тебя это волнует, — уточняю я.

      — Мне всё равно, — сухо отвечает он.

      Мои щёки вспыхивают. «Всё равно»?

      — Куда? — между тем спрашивает шофёр. — В академию?

      — Можешь и в академию, — резко говорю я. — Раз тебе всё равно.

      — Мицуру? — Сугуру быстро смотрит на меня в зеркало.

      Но я его игнорирую. Как и все его попытки заговорить со мной по дороге. У ворот я вылезаю из машины быстрее него и, не оборачиваясь, иду в академию. Я раздражён и обижен. Чего там, я просто зол. Ему всё равно… Даже если это правда, очень жестоко было говорить вот так.

      Стоит проучить его. Пусть не один я буду чувствовать себя виноватым.

      В академии я остаюсь недолго, выдумываю причину и возвращаюсь домой. Можно было бы отправиться в город, да настроение не то.

      А дома всё встаёт с ног на голову.

      Невеста Чизуо уже приехала. Когда я вхожу в дом, то вижу, что она в гостиной, а перед ней пляшет прислуга, то подавая ей салфетку, то подливая ей чай. Видимо, Чизуо дома ещё нет, отца тоже, и ей приходится дожидаться. Интуитивно я ощущаю, что она мне не нравится. Хотя у неё милое личико, даже слишком милое, но его уродует гримаса презрения к происходящему. На горничную она смотрит так, как будто перед ней кривляется ручная обезьянка. Видимо, мои худшие предположения оправдываются: невеста Чизуо — самая подходящая для него партия, такая же пафосная и лицемерная. Но я всё-таки решаю попробовать быть вежливым: не хотелось бы ссориться с будущей родственницей, хотя мне очень хочется её одёрнуть (бедная горничная, да её в нашем доме никто ещё так не шпынял!). Невеста между тем встаёт, отпихнув чашку.

      — Привет, — говорю я, протягивая ей руку. — Вы невеста Чизуо, да? А я Мицуру, очень приятно…

      Договорить мне не удаётся. Она отбивает мою руку и едва ли не с отвращением бросает:

      — Не смей меня трогать, выродок!

      Я застываю. А она с нарочитой тщательностью вытирает руку платком, как будто это случайное прикосновение её запачкало. И как на такое реагировать? Даже Чизуо себе такого не позволяет, а уж сколько всего я от него наслушался! А она ещё добавляет, что такому безродному отродью, как я, лучше к ней и на десять шагов не приближаться, и кучу других гадких слов. Я как ошпаренный выскакиваю из гостиной и едва не сбиваю с ног Сугуру.

      — Мицуру, — начинает он, — почему ты не дождался…

      — Сука!!! — Я сжимаю кулаки.

      — Мицуру? — поражён шофёр.

      — Сука… — повторяю я, — такая же сука, как и все в этом доме…

      — Она что-то тебе сказала? — Сугуру пытается взять меня за плечо.

      Я отбиваю его руку:

      — Тебя это не касается!

      — Мицуру…

      — Ты прислуга всего лишь, — зло говорю я, — так что не лезь в дела хозяев!

      Я не должен был так говорить и вести себя так тоже не должен. Говоря так, я ничуть не лучше Чизуо или его невесты, но я слишком зол, чтобы себя контролировать. И Сугуру в этом тоже виноват! Раз «всё равно» — вот и не лезь!

      — Что тут происходит? — весьма некстати появляется отец.

      — Ничего, просто отчитываю слугу. — И я спешу наверх, чтобы избежать дальнейших расспросов.

      Пусть Сугуру сам выкручивается.

      Но мне всё ещё нужно выпустить пар. Я пинком опрокидываю стул, смахиваю со стола лампу (та вдребезги), сдираю со стен постеры (в клочья!)… Надо же, полегчало. Я валюсь на кровать, прижимая ладонь к горящему лбу. Похоже, температура подскочила, что случается со мной довольно редко. Значит, задело это меня сильнее обычного. Я перекатываюсь по кровати и вжимаю лоб в подушку.

      Когда наступает время ужина, приходится спуститься вниз. Я очень надеюсь, что эта мегера уже ушла, но — увы! — она всё ещё тут и будет обедать вместе с нами. И без меня обстановка не из лучших. Чизуо явно нервничает и даже заикается на каждом первом слове, о чём бы ни начинал говорить и с какого слога ни начиналось слово. И невеста только подливает масла в огонь. Она кривит рот (ведь я сижу напротив неё) и точно таким же тоном, как и прежде, говорит, что не понимает, почему отец позволяет мне (и мне подобным) сидеть за одним столом с законными наследниками семьи.

      — Ему самое место на кухне, с прислугой, — добавляет она.

      Надо бы сдержаться и проигнорировать её слова, тем более что отец на неё никакого внимания не обращает. Но, чёрт побери, почему я должен это игнорировать?! И я делаю то, чего никогда прежде не делал: отодвигаю от себя тарелку, встаю и бросаю на стол салфетку.

      — В самом деле, — кривлю я губы в улыбке, стараясь, чтобы получилось как можно гаже, — если подумать, то я бы предпочёл обедать с прислугой, чем весь обед видеть перед собой лицо этой отвратительной су…

      Я едва не говорю это вслух, поджимаю губы, но всем и так понятно, что я намеревался сказать.

      — Сядь на место, — шипит Акира, заискивающе поглядывая то на отца, то на брата.

      — Извини, но если я останусь, то меня просто стошнит.

      Я хотя бы немножко отомщён. Но доиграть эту игру я намерен до конца. Так что я прямиком направляюсь на кухню. Суругу и дворецкий пьют кофе, я придвигаю ещё один стул и командую:

      — Я хочу есть!

      Шофёр, поперхнувшись кофе, говорит:

      — Ты что тут делаешь?!

      — Эта сука сказала, что мне самое место на кухне с прислугой. — Я подгибаю под себя ногу, расстёгиваю верхнюю пуговицу.

      Сугуру ещё хочет что-то сказать, но я его обрываю:

      — Не разговаривай со мной.

      Горничные торопятся выполнить мой приказ, и через пару минут я с удовольствием ужинаю, получая настоящее удовольствие от еды (чего за столом Тораямы получить просто нереально).

      — Я не думаю, что… — опять начинает Сугуру.

      — Эта сука хочет войны, она её получит. — Я отшвыриваю вилку и вытираю губы прямо рукой. — И я ведь сказал тебе, чтобы ты не смел со мной заговаривать! Не можешь запомнить?

      Шофёр поджимает губы и цедит:

      — Прошу прощения, bocchan.

      После этого он подчёркнуто вежливо кланяется и уходит. Наверное, я и его разозлил. Но я не собираюсь идти за ним, чтобы извиняться или объясняться. Пусть осознает, что это всё из-за него!

      — Кофе хочу, — требую я, — и покрепче.

      Тут почему-то все вскакивают и вытягиваются по струнке. Что-то происходит за моей спиной? Я запрокидываю голову и вижу, что в кухню зашёл Чизуо. Надо же…

      — Вернись за стол немедленно, — холодно приказывает он.

      — Вот ещё, — фыркаю я.

      — Она явно перегнула палку.

      — О? — Я удивлённо наклоняю голову. — Это что, ты за неё извиниться пытаешься?

      — Глупости! — Он раздражённо мотает головой.

      — Ну да, конечно. Ты ведь точно так же думаешь. И сколько раз мне уже об этом говорил!

      — Разумеется. — Чизуо поджимает губы. — Тем не менее…

      — Отец послал, так ведь? — верно предполагаю я.

      Не думаю, чтобы отец расстроился. Просто кто-то нарушил установленный им порядок, а такого он терпеть не может. Но сейчас я не намерен сдаваться. Это война.

      — Я уже поел и иду к себе. — Я встаю и отвешиваю ему такой же поклон, каким одарил меня Сугуру, — подчёркнуто вежливый, но абсолютно не искренний.

      — Ты… — Чизуо багровеет.

      — Можно спросить? — Я меняю тон и приостанавливаюсь ненадолго рядом с ним. — Ты действительно хочешь этой свадьбы?

      — О чём это ты? — Он дёргает плечом, но я вижу, что попал в цель. — Этот брак важен для нашей компании.

      — А для тебя кто важен? — перебиваю я.

      — На что ты намекаешь?!

      — Ни на что. — И я спешу от него ускользнуть.

      Ясно ведь, что она ему не нужна. Но правильный Чизуо слишком правильный, чтобы быть откровенным с самим собой. Поэтому и ударил Такку. Поэтому и орёт на меня всё время. Поэтому и беспрекословно женится. Взрослые такие лицемеры!

      Как бы мне расстроить эту свадьбу? Я останавливаюсь посреди разгромленной комнаты, прикусываю палец и долго стою, глядя в одну точку. Если бы Такку был настойчивее, вероятно, всё можно было бы изменить. Но он предпочёл сдаться, чего я себе позволить не могу: не хочу, чтобы она вошла в семью! Из принципа, разумеется, а не из-за оскорблённых чувств.

      Сзади слышен звук открываемой двери. Я разворачиваюсь. Это Сугуру.

      — Что тебе здесь нужно? — возможно, резче, чем нужно, спрашиваю я.

      Угол его рта дёргается на такое приветствие.

      — Хватит, — говорит он.

      — Хватит? — Я выгибаю бровь.

      Дальше события развиваются молниеносно, я даже не успеваю отреагировать. Мужчина хватает меня за талию и сажает на комод, сдёргивая с меня шорты вместе с бельём. Едва ли не в ту же секунду его ладони хватают меня за ягодицы и рывком насаживают на член. Когда он успел расстегнуть штаны?

      — Спятил! — ойкаю я. Это начало не из нежных.

      Шофёр жёстко впечатывает ладонь в стену над моей головой, я вздрагиваю. Так он зол или что? Комод шатается и гремит, я невольно хватаюсь рукой за плечо Сугуру, чтобы удержаться, ведь это очень шаткое положение.

      — Хватит, — повторяет он, ритмично вжимаясь бёдрами между моих раскинутых в стороны коленей.

      — В смысле?

      — Поиграли в жестокого хозяина и слугу — и хватит.

      — «Поиграли»?!

      Вот, значит, как он воспринимает ситуацию? Я сжимаю кулак и выбрасываю его вперёд. Если честно, я думаю, что мужчина остановит мою руку, но он этого не делает, и мой кулак въезжает в его подбородок.

      — Ты что? — поражённо восклицаю я.

      — Это просто случайно оброненная фраза. Я не думал, что ты воспримешь её так. Она не имела никакого значения.

      — Ты оправдываешься или что?

      — Прости меня.

      На этом моменте можно было бы растаять. Он позволил мне ударить его, а теперь извиняется.

      — Ты такой дурак, — выдыхаю я.

      Сугуру сцепляет руки за моей спиной и переносит меня на кровать.

      — Мир? — спрашивает он, наклонившись надо мной.

      — Пф! — фыркаю я.

      Но он ждёт, пока я неохотно не подтвержу, что это так.

      — Ладно уж, — соглашаюсь я, — тем более что ты за это уже получил. Ты точно дурак, у тебя ведь синяк будет!

      Сугуру только приподнимает плечи. Но я ему наверняка больно врезал. Ситуация почти как у Чизуо с Такку. Я фыркаю. Шофёр, видимо, принимает этот смешок на свой счёт, и я вскрикиваю, потому что он возобновляет движения, едва ли не так же жёстко и резко, как и на комоде. Я запрокидываю голову, шаря руками по кровати в поисках чего-нибудь устойчивого, мне попадается сначала подушка, потом резная спинка кровати, куда можно исхитриться вплести пальцы. Почти до самого конца мы не говорим ни слова, только слышится наше хриплое дыхание, перемежающееся стонами, стук тел друг о друга, и скрипуче ёрзает под нами кровать. У меня дико затекли пальцы и спина, и я выпускаю спинку кровати, чтобы просунуть руки под поясницу.

      — Смешно? — отрывисто спрашивает Сугуру, сопровождая вопрос такими же отрывистыми толчками.

      — Ой… нет… Мне больно уже, — морщусь я и выворачиваю колени так, чтобы заставить мужчину выйти. — Хватит на сегодня.

      Он приподнимается, придерживая мои ягодицы ладонью. Я тихо шиплю, потому что растерзанные мышцы смыкаются, а это не очень приятно отзывается во всей пятой точке, и выгибаюсь, чтобы оценить масштаб катастрофы. Да уж, он сегодня не осторожничал, так что неудивительно.

      — На твоей совести, — демонстрирую я ему испачканный кровью палец.

      — Прости. — Его руки вытягивают меня с кровати и заставляют вжаться спиной в его тело, а подбородок оказывается на моём плече, и я получаю — словно бы в утешение — очень нежный поцелуй в щёку.

      Думаю, самое время прояснить недоразумения.

      — Я на самом деле с ним не спал, — тихо говорю я.

      — Угу.

      — Можешь мне не верить, конечно.

      — Верю.

      У меня нет причин сомневаться. Вот если бы Сугуру ещё сказал, почему его на самом деле взбесил мой поход в хост-клуб! Но не стоит ждать невозможного.

      Я прижимаюсь к Сугуру ближе и, пригревшись, закрываю глаза.

      Всё по-прежнему, как всегда, всё по-прежнему…

      Когда я просыпаюсь, в комнате уже никого нет. Ну да это и правильно: останься Сугуру здесь дольше, чем следует, его могли бы застукать, а нам это точно ни к чему. Но перед уходом он немного прибрался: нет на полу обрывков постера, стулья расставлены, и комод тоже на своём месте.

      На часах полвосьмого. Мне бы надо встать, но я физически не могу этого сделать: спина кажется каменной, а всё, что ниже, дико ноет. Я лишь перекатываюсь на бок, чтобы запустить руку в прикроватную тумбочку. Где-то там специальный гель, он хорошо помогает в подобных случаях. Прохладная густоватая масса, которую я запихиваю внутрь, приятно охлаждает, и я ненадолго замираю в этой позе, едва шевеля пальцами и подрагивая от болезненного покалывания в мышцах. Я, должно быть, мазохист, раз мне нравится эта боль.

      Стрелки часов ползут вперёд, а я всё не могу заставить себя встать. Наконец за дверью слышатся шаги, в комнату заходит Сугуру.

      — Решил прогулять… — начинает он, но, увидев моё состояние, вскрикивает: — Мицуру?

      — Да ладно… — Я неохотно сажусь, быстро натягивая одеяло на колени. — Всё равно я собирался заехать кое-куда по дороге. Подумаешь, пропущу первую пару.

      — А ну показывай… — Шофёр, не слушая, пытается заставить меня лечь и перевернуться.

      — Перестань, всё нормально со мной. — Я проворно, несмотря на боль, выскальзываю из кровати и спасаюсь в ванной.

      Ему совершенно незачем смотреть, как у меня там дела обстоят. Не то снова начнёт рвать на себе волосы и говорить, что это он виноват. Мы оба виноваты. К тому же порванная задница — не повод для переживаний, сколько раз это уже случалось, с ним или с кем-то ещё… О чём стоит переживать — так это о свадьбе Чизуо.

      — Мицуру? — Сугуру два или три раза стукает в дверь.

      Я уже привёл себя в порядок, так что открываю и возвращаюсь в комнату, чтобы одеться.

      — Не дашь посмотреть? — на всякий случай уточняет он.

      — Извращенец! — резюмирую я, делая вид, будто не понимаю причины его вопроса.

      Я облачаюсь в форму, наступает очередь ботинок, но тут я понимаю, что спина у меня болит так, что я просто не наклонюсь, чтобы завязать шнурки. Эх! Но я удачно притворяюсь и, садясь на кровать, выпрямляю ногу:

      — Если хочешь, можешь меня обуть. Тебе же нравится лапать меня за коленки?

      — Мицуру, — укоризненно качает головой шофёр, но садится на пол и ставит мою ногу себе на колено, чтобы зашнуровать ботинок.

      — Я сегодня в хост-клуб хочу заехать, — сообщаю я.

      — Не скажешь зачем? — как бы между прочим интересуется Сугуру.

      — Пока нет. Но это важно. — Я ставлю ему на колени и вторую ногу.

      Наконец шнурки завязаны, я встаю, мысленно ойкая, но вида не подаю.

      — Завтракать не будешь? — уточняет Сугуру, ловя брошенный мною в него портфель.

      — Выслушивать с утра пораньше? — фыркаю я и тыкаю шофёра пальцем в плечо. — После хост-клуба ты меня куда-нибудь отвезёшь… в какую-нибудь кафешку, где я могу позавтракать. Наверняка там поблизости есть подходящие забегаловки.

      Сугуру кивает.

      Мы спускаемся вниз. На столе в гостиной я замечаю толстую пачку приглашений на свадьбу, они ещё не подписаны. Я вытаскиваю одно и прячу его в карман пиджака.

      — Мицуру? — удивляется шофёр.

      — Пошли уже. — Я спешу покинуть гостиную и вообще дом.

      Лишних вопросов Сугуру не задаёт, за что ему большое спасибо. Скорее всего, он думает, что я затеял какой-нибудь prank. А я думаю поговорить с Такку ещё раз. До свадьбы считанные дни, и у меня всё меньше шансов расстроить её.

      Разговор с Такку ни к чему не приводит: он по-прежнему пьян и мало на что реагирует. «Всё равно» — единственное, что мне удаётся из него вытянуть. Я вспыхиваю и хлопаю приглашением о стол:

      — Вот! Это шанс всё выяснить или закончить!

      Дальше оставаться здесь не имеет смысла. Не уверен, что Такку попытается хоть что-то изменить, раз он смирился. Но я не собираюсь сдаваться и надеюсь придумать что-нибудь, чтобы свадьба не состоялась. Взять и рассказать, что Чизуо — гей? Хотя нет, это ничего не изменит: им ведь обоим наплевать на свадьбу. Вот если бы Тораяма обанкротился… А такого никогда не случится. Но мысль об этом меня порядочно веселит, так что в машину я возвращаюсь, подхихикивая, что, наверное, составляет дикий контраст с моей мрачной миной, потому что Сугуру осторожно спрашивает:

      — Всё в порядке?

      — Ничего не в порядке. — Я запрокидываю голову на сиденье и закрываю глаза. — Я не хочу сегодня в академию. Просто повози меня по городу, ладно?

      Сугуру не спорит. Он отлично знает город и его улицы, так что мы можем колесить по ним целый день, если угодно. По дороге он покупает мне завтрак на вынос, и я пью невкусный кофе через трубочку, кося глазом в окно. Скоро час пик, но благодаря маршруту мы избегаем пробок. На этих улицах не так многолюдно, как в центре, но дорожное покрытие тут хуже, так что машина идёт неровно, и я то и дело приподнимаюсь, чтобы поберечь многострадальную попу. На автостраде дела обстоят получше, не считая пробок, и мы ползём черепахой, то и дело останавливаясь, чтобы не въехать в дребезжащий впереди миниван. Сугуру тыльной стороной ладони придерживает руль и досадливо щёлкает языком.

      — Куда-то спешишь? — спрашиваю я, хотя мне не хотелось бы узнать, что это действительно так.

      — Не особенно, — дёргает он плечом. — А, бесит же, вот чёртова развалюха! И не обогнать…

      — Сворачивай на пляж, — требую я, замечая пологий спуск в нескольких метрах впереди.

      — Сегодня ветрено, — возражает шофёр.

      — Не спорь! Просто сверни туда! — Я повышаю голос; вот ещё он сейчас со мной спорить будет…

      — Ладно, ладно… — И он послушно скатывает машину на пляж. — Но почему именно сюда?

      — Хочу побыть один. — Я распахиваю дверцу и сбегаю к морю.

      Около воды холоднее, чем в городе. Ветер пронизывает насквозь. Я засовываю руки в карманы и бреду вдоль кромки, то и дело застревая каблуками в месиве песка. Ко мне цепляется какой-то хиппи. Что он говорит — я не понимаю и не хочу понимать, а он всё лопочет что-то, размахивая руками. Должно быть, обкуренный. Но он достаёт меня меньше минуты, потому что появляется Сугуру и доходчиво объясняет ему, чтобы тот отстал.

      — О, ты и такие слова знаешь? — удивляюсь я.

      — Я много чего знаю.

      — Не сомневаюсь, — фыркаю я.

      — Простудишься здесь. — Шофёр берёт меня за руку. — Вон какие холодные пальцы. Может быть, вернёмся в машину?

      — Если замёрзну, я тебя заставлю меня согреть, — возражаю я, чувствуя бесконечное удовольствие от того, что его ладонь сжимает мою, и от этого действительно очень остро ощущается холод побережья. — Мне нужно подумать ещё.

      — О чём подумать?

      Я только качаю головой и продолжаю смотреть на нездоровую колыхающуюся воду.

      — Тебя всё ещё беспокоит эта свадьба? — проницательно предполагает Сугуру.

      — Спрашиваешь! — снова фыркаю я.

      — Ну… — Шофёр поворачивается и тоже смотрит на воду. — Может быть, встречаться ты с ней не так часто будешь. Я слышал, что отец собирается отправить Чизуо в Киото.

      — Киото? — машинально переспрашиваю я.

      — Да. Чтобы возглавить компанию, которая возникнет в результате слияния семей.

      — Это плохо, — невольно вырывается у меня.

      — Плохо? — Он удивлённо вскидывает брови.

      Я только мотаю головой. Приходится признать, что я проиграл. Я ничего не смог сделать. Неужели и для себя я тоже ничего сделать не смогу? Я кошу глазом на Сугуру. Он, щурясь, смотрит на воду, и сложно предположить, о чём он думает.

      — Возвращаемся, ладно? — тихо говорю я, стараясь высвободить ладонь.

      Шофёр кивает и прихватывает меня за плечи:

      — Замёрз?

      — Немножко.

      Всю дорогу домой я дремлю, потому что в машине тепло. Это сонное, расслабленное состояние сложно преодолеть, да я и не пытаюсь.

      — Мицуру?

      Сквозь дремотную пелену я чувствую, что Сугуру берёт меня на руки и куда-то несёт. А, значит, мы уже приехали… Более-менее просыпаюсь я, только когда мужчина кладёт меня на кровать в моей собственной комнате.

      — Сугуру? — Я хватаю его за манжету.

      — Что?

      — Побудь здесь немного, — прошу я.

      — Ладно.

      Я утыкаюсь лицом ему в колено и закрываю глаза. Его ладонь ворошит мои волосы и иногда соскальзывает мне на щеку.

      — Сугуру…

      — Что? — отзывается он.

      Но я окончательно засыпаю, прежде чем успеваю хоть что-нибудь сказать

***

      Я смотрю в зеркало и чувствую себя полным идиотом. Нужно завязать галстук, но вместо бабочки выходит какая-то поникшая моль. Я заворачиваю концы и так и сяк, но результат прежний.

      — Вот ведь блядь! — в сердцах говорю я.

      — Опять ты ругаешься! — В дверях появляется Сугуру.

      — А ты чего так вырядился? — удивляюсь я, видя, что и он в смокинге.

      — Отец сказал за тобой приглядывать. — Шофёр устало пожимает плечами и садится на кровать.

      — А, так ты теперь ещё и нянька? — фыркаю я и делаю очередную попытку завязать бабочку.

      — Эх, — только и отвечает мужчина.

      Не думаю, что он в восторге от приказа отца. Наверняка предпочёл бы провести выходной где-нибудь ещё, а уж точно не в церкви, а потом и в ресторане, и всё это время приглядывая за мной. Зачем ему вообще за мной «приглядывать»? Не догадался же отец, что я хотел испортить свадьбу? Да вряд ли…

      — Надеюсь, тебе за это доплатят? — Я подхожу к шофёру. — Помоги.

      Сугуру завязывает мне галстук, и у него это получается с первого раза.

      — Спасибо. — Я отхожу от него, преодолев искушение завалить его на кровать, и возвращаюсь к зеркалу, чтобы уложить волосы.

      — О, ушам не верю: ты меня поблагодарил? — Шофёр выгибает бровь.

      — Не смешно, — хмуро говорю я, зашвырнув в него расчёской. — У меня и так настроение поганое, не усугубляй.

      — Ладно, ладно, не сердись, я не хотел. — Он подбирает не долетевшую до него расчёску и возвращает её мне. — Что может поднять тебе настроение?

      — Молния, которая грохнет в церковь, — почти серьёзно отвечаю я.

      — Мицуру!

      — Что? — Я прихлопываю вихор и поворачиваюсь к нему. — Всё равно ж такого не случится.

      — Нехорошо так говорить, ты же знаешь.

      — Пф! — Я быстро подхожу к нему и вплетаю пальцы в его волосы. — Неужели сам никогда о таком не фантазировал?

      — О том, чтобы молния грохнула? — с улыбкой переспрашивает он.

      — О том, чтобы сдохли те, кого ты ненавидишь? — Я выдавливаю из себя улыбку.

      — Мицуру! — На этот раз в его голосе звучит тревога.

      — Это ведь нормально, так? — Я несильно тяну его за волосы.

      «Ничуть не нормально!» — говорит весь его вид.

      — Нормально? — повторяю я, ещё крепче сжимая пальцы.

      — Больно, Мицуру, отпусти. — Сугуру перехватывает мою руку и заставляет меня отпустить его волосы. — Что ты как маленький? Сам прекрасно знаешь, что нет. Нельзя такие вещи говорить и уж тем более хотеть.

      — Поживи ты моей жизнью, ты бы точно так же… — угрюмо начинаю я, но тут же вскрикиваю от неожиданности, потому что он валит меня на кровать, и я оказываюсь в весьма провокационной позе: с задранными вверх ногами и головой где-то между подушек.

      — А что в твоей жизни плохого?

      «Не считая тебя — вообще всё», — вот так бы мне хотелось ответить.

      — Всем на меня плевать, так почему я должен думать о них иначе? — хмыкнув, спрашиваю я, пытаясь или выбраться из кровати, или уж опрокинуть на себя самого шофёра, но не получается.

      — Может быть, у них есть причины? — говорит Сугуру. И лучше бы он этого не говорил.

      — Да, конечно, самая главная причина — моё появление на свет, — зло говорю я и рывком высвобождаюсь, шофёр падает на кровать, потеряв равновесие.

      — Мицуру…

      — Ты их оправдать пытаешься, что ли? — сквозь зубы спрашиваю я.

      — Вовсе нет. — Он садится и делает попытку поймать меня за талию, но я отступаю назад. — Ты что, рассердился?

      — Никогда больше так не говори!

      — Прости, опять сказал, не подумав. — Шофёр поднимает руки.

      Я только дёргаю плечом и поворачиваюсь к зеркалу, чтобы уложить сбившиеся волосы. В зеркало мне видно, как Сугуру опрокидывается обратно на кровать и накрывает лицо изгибом кисти. Потом он ёрзает и выуживает из-под плеча журнал:

      — А это что?

      — Отдай! — спохватываюсь я.

      Но мужчина уже листает журнал, хмурится и демонстрирует мне разворот, где наша фотка с Такку, как бы говоря: «Не спал, значит?»

      — Это просто фотография, ничего такого. — Я лезу на кровать, чтобы забрать у него журнал.

      — Не стоит тебе такими вещами заниматься, — немножко сурово говорит Сугуру.

      — Какими «такими»? — Я уступаю искушению и запрыгиваю на него сверху. — Это постановочное фото. Я с ним не спал. Тем более он…

      Я осекаюсь, потому что едва не рассказал о Чизуо. Сугуру выгибает бровь, ожидая продолжения, но я только мотаю головой:

      — Я тебе потом всё расскажу.

      — Ладно, — уступает он и несильно сжимает руки на моей талии. — Слезь с меня, не провоцируй.

      — Я разве тебя провоцирую? — невинно спрашиваю я, совсем не невинно приподнимая бёдра и вжимая их мужчине в ширинку.

      — Блин, Мицуру! — Шофёр со смехом приподнимается, и наши лица оказываются очень близко друг к другу.

      — Я тебя хочу, — со стоном говорю я, прижимая губы к его подбородку.

      — Нам уже ехать пора, — возражает он, ссаживая меня с себя на кровать (но прежде чем это сделать, недвусмысленно прокатывается ладонями по моему крестцу).

      Я корчу досадливую гримасу, но понимаю, что он прав, и позволяю ему опять подвязывать мой галстук, сбившийся во время этой диверсии, и поправлять волосы. Потом шофёр ненадолго зависает перед зеркалом, критически глядя на себя и теребя взорвавшийся вихор на затылке. Я заставляю его сесть и приглаживаю расчёской его непослушные волосы, с удивлением подмечая, что в этом мы с ним удивительно похожи: на затылке у него очень упрямые волосы, жестковатые и свивающиеся в спираль, непременно торчащую вверх или вбок, что бы с ними ни делали. Обычно Сугуру в фуражке, а когда мы чем-нибудь таким занимаемся — мне вообще не до этого, да и его волосы в эти моменты в полном беспорядке. Порядочным количеством лака мне удаётся справиться с упрямой прядью, и теперь волосы Сугуру выглядят вполне прилично. Хотя, если спросить меня, то мне больше нравится, когда его волосы кудрявятся и лежат так, как им заблагорассудится. Ну, понятное дело, на официальное мероприятие абы как не пойдёшь! Ведь хоть Сугуру и пойдёт туда со мной, но он прислуга всего лишь и не имеет права портить имидж Тораямы, бла-бла-бла… Я слышал, как дворецкий инструктировал горничных однажды.

      И мы наконец едем в церковь.

      Приглашённых — море: политики, бизнесмены; какие-то важные шишки, такие толстые, что смокинги на них по швам трещат; их жёны, вычурные и с тоннами косметики на увядших лицах; как будто клонированные подружки невесты в совершенно одинаковых платьях и с одинаковым выражением лица… Мы с Сугуру оказываемся в стороне, у крайнего прохода возле колонны. Я ни за что не хочу идти дальше (хотя вся семья должна сидеть на первой скамье) и командую шофёру:

      — Здесь и останемся.

      — Но… — пытается возразить он.

      — Мне и отсюда всё хорошо видно. — Я прислоняюсь спиной к колонне. — Или я могу не сдержаться и всё испортить… как-нибудь.

      Сугуру больше не спорит и остаётся со мной. Я оглядываю церковь и спрашиваю:

      — А твой отец тоже здесь?

      — Нет, — отчего-то поджимает он губы, — его не приглашали.

      — Почему? — удивляюсь я (и тем удивительнее непривычно строгое выражение лица Сугуру).

      — Они рассорились давно уже и почти не общаются, — неохотно поясняет Сугуру.

      — Тогда нелегко тебе, — сочувственно говорю я.

      — Почему? — с каким-то подозрением спрашивает шофёр.

      — Ну… — Я немного растерян его реакции. — Ведь ты же тут работаешь, а они…

      — Я это я, а они это они, — совсем уж недовольно заключает мужчина, — и хватит об этом.

      Я бы ещё что-нибудь выяснил, конечно, но начинается церемония, и приходится замолчать.

      По длинному проходу вышагивает невеста, играет торжественная музыка, а жених с нетерпением ждёт у алтаря… Впрочем, выражение лица Чизуо совершенно каменное, и никакого нетерпения на нём в помине нет. Священник ободряюще воздевает руки к небу и начинает церемонию, едва невеста становится рядом с женихом. Я почти не вслушиваюсь в его речь, там сплошные пафосные фразы, которые не имеют к происходящему никакого отношения. Я оживляюсь, лишь когда священник спрашивает, есть ли у кого-нибудь возражения насчёт происходящего, или причины, по которым этот брак не может быть заключён. Я вздыхаю.

      Но вдруг среди минутной тишины очень чётко раздаётся:

      — Есть!

      Все вздрагивают и поворачиваются на голос, я тоже. Глазам не верю! В дверях церкви стоит Такку. И когда это он тут успел появиться? Охрана делает попытку его задержать, но он суёт им под нос приглашение, и они останавливаются, растерянно поглядывая на гостей и не зная, как себя вести.

      — Кто ещё такой? — слышатся шепотки.

      — Быть не может! — выдыхаю я, широко раскрывая глаза.

      — Есть, — повторяет Такку, решительно направляясь к алтарю, — у меня есть.

      Все кажутся растерянными, даже отец, а Чизуо… Ох, ну у него и физиономия в этот момент! Он стоит, вытаращив глаза, и явно силится хоть что-нибудь сказать, но может лишь бессмысленно двигать челюстью.

      — Что происходит? — Сугуру наклоняется ко мне. — Мицуру?

      Я едва слышу его, настолько занят происходящим. Неужели он всё-таки…

      Такку обводит глазами гостей и с отвращением произносит:

      — Хватит этого фарса!

      — Ты… — скрипит Чизуо.

      — Разве нельзя быть честным… хотя бы с самим собой? — Такку быстро поднимается по ступенькам к алтарю. — Просто быть собой. Хотя бы себя не обманывай, а?

      И вот тут происходит то, от чего у всех присутствующих глаза на лоб лезут: Такку решительно хватает Чизуо за лицо и целует. Взасос. Не так уж долго это и длится, всего пару секунд, но это имеет эффект разорвавшейся бомбы, честное слово!

      А Такку быстро убегает из церкви. Я спешу следом (Сугуру, конечно, идёт за мной). Где Такку? Я озираюсь и вижу его, он сидит на капоте машины, зажав лоб, и в его глазах прыгает почти ужас.

      — Такку? — осторожно спрашиваю я, подходя к нему.

      Он поднимает на меня безумный взгляд и шепчет:

      — Вот теперь мне точно конец.

      Я не знаю, что ему сказать.

      Такку выдыхает и проводит по лбу рукой, пальцы у него сильно дрожат.

      — Ну, ты хотя бы попытался… — Мне хотелось бы его утешить, но кажется, что любые слова прозвучат фальшиво.

      Хост издаёт смешок, скорее похожий на всхлип, но его глаза совершенно пусты: в них ни слёз, ни какого бы то ни было выражения.

      Из церкви вдруг выходит Чизуо и направляется к нам. Такку бледнеет и съёживается, как будто ждёт удара, и едва ли не со страхом ищет глазами поддержки у меня или Сугуру, но мы оба растеряны и не знаем, что делать (а уж Сугуру особенно, он ведь не в курсе происходящего).

      Что происходит дальше — вообще выше моего понимания.

      Чизуо хватает Такку за руку. «Сейчас ударит!» — испуганно думаю я, но Чизуо неожиданно закидывает Такку в машину, захлопывает дверцу с таким треском, что стёкла сейчас вылетят, и — по газам.

      — И что это было? — едва ли не одновременно говорим мы, опешив и глядя вслед укатившей машине.

      — Ничего не понимаю, — бормочет Сугуру.

      Я тоже, но я намерен это выяснить и возвращаюсь в церковь. Там настоящий Армагеддон: отец мечет гром и молнии, гости судачат, родня невесты негодует, невеста рыдает…

      — Что тут произошло? — Я хватаю Ки-Таро за рукав.

      — Где ты был? — с ухмылкой удивляется он. — Ты всё пропустил. Ха-ха-ха, тут такое было!

      — Ну? — подталкиваю я его.

      — Чизуо отказался жениться, представляешь? — Ки-Таро накрывает рот ладонью домиком и понижает голос: — Отца чуть инфаркт не хватил. Ладно, этот парень шоу устроил, но чтобы его любимый наследничек… Ха-ха-ха!

      Он не скрывает злорадства. И я его прекрасно понимаю, если уж начистоту. Но всё же какой скандал… Сложно удержаться и не съязвить, я делаю шаг к рыдающей невесте и говорю:

      — Ой, мне так жаль…

      Думаю, прозвучало это именно так, как оно и должно было из моих уст. Не то чтобы я злорадствовал, но… Отец очень недовольно смотрит на меня и, найдя взглядом Сугуру, приказывает:

      — Отвези его домой.

      — Пошли? — Шофёр берёт меня за плечо.

      Я отпускаю в сторону невесты ухмылочку и иду за ним. Ки-Таро увязывается следом:

      — И меня захватите с собой, ладно?

      Я бы предпочёл ехать домой без него, но тут уж ничего не поделать. Только бы Ки-Таро ничего лишнего не ляпнул, особенно насчёт наших с ним отношений.

      — Вот это было представление! — В машине Ки-Таро откровенно хохочет. — Жаль, ты этого не видел, тебе бы понравилось!

      — А что он конкретно сказал?

      — Чизуо? — Мужчина фыркает. — Что больше не собирается никого обманывать, бла-бла-бла… Думаешь, это он с катушек слетел из-за того парня?

      Я только пожимаю плечами. А Ки-Таро вдруг округляет глаза и почти серьёзно спрашивает:

      — Как думаешь, отец тоже такими делишками занимался?

      — С чего бы?!

      Он прихватывает меня за плечи:

      — Ну как же! Если уж у трёх сыновей сразу такие наклонности проявились, это о чём-то да говорит.

      Сугуру бросает на меня не слишком приветливый взгляд. Может быть, он о чём-то догадывается. А мне совсем не нужно, чтобы наши отношения опять разладились.

      — Руки убери, — хмуро говорю я. — И не говори глупостей. Отец ничем подобным не занимался, я уверен.

      — Ладно, ладно. — Ки-Таро отдёргивает руку и отодвигается от меня. — Ты не в духе, я вижу. Не знаешь, Сугуру, почему малыш такой нервный?

      Бровь Сугуру дёргается (очень нехороший признак!), но он ровно отвечает:

      — Не имею ни малейшего представления.

      — Хм, — только и говорит Ки-Таро и оставляет меня в покое.

      Я внутренне вздыхаю с облегчением, но Сугуру слишком часто посматривает на меня в зеркало, а это не к добру.

      Когда мы остаёмся в машине одни (Ки-Таро попросил высадить его в городе), мне предстоит разговор с шофёром.

      — Как-то уж слишком интимно он к тебе прижимался, — роняет Сугуру, прищурившись. — Это то, о чём я думаю?

      — Он заставлял меня заниматься с ним сексом, — возражаю я.

      — «Заставлял»? — усмехается мужчина.

      — Да как будто сам не знаешь… — Я сердито смотрю на него. — Что, нотацию прочитаешь о том, что нельзя спать с собственным братом?

      — Да нет. — Он неожиданно спокоен. — Меня это не особенно удивило.

      — Ну конечно! — дёргаю я плечом. — И не разозлило.

      — А почему меня это должно злить? — удивляется шофёр, но я замечаю, как проявляется венка на его виске, а это очень ясный признак: он вовсе не так спокоен, каким хочет казаться.

      — Тебе виднее. — Я пожимаю плечами и отвожу взгляд. — Ты на все «флажки» так реагируешь, можешь не притворяться.

      — Ну, это потому…

      — И объясняться не надо, — обрываю я его, — всё равно соврёшь.

      — Мицуру…

      — Пф.

      Сугуру болезненно сжимает переносицу пальцами, но спор прекращает. Я искоса поглядываю на него. Интересно, хоть когда-нибудь мы дойдём до конца в этом разговоре?

      «Просто быть собой», да?