спи, моя радость, усни

— Антон Андреевич, вас Арсений Сергеевич к себе вызывает, — к антоновскому столу, цокая каблуками, подходит помощница Попова Ирина. В нос ударяет резкий запах какого-то цветка — Шастун не знает, какого именно, потому что он не силён во флористике, — и мужчина морщится, стараясь лишний раз не вдыхать: слишком уж сильный и неприятный запах альфы.

Омега поднимает взгляд на девушку, что, как ей кажется, очаровательно хлопает накрашенными глазами, но на деле это выглядит как нервный тик.

Кузнецова вот уже второй год — с момента, когда Шастун только показался на пороге их офиса, — агрессивно пытается соблазнить его: нашла где-то духи, совпадающие с её естественным запахом, и обливается ими так, что у всех в радиусе километра слёзы в глазах стоят; носит откровенные наряды — даже лютые зимние морозы не способны остановить её — и говорит с Антоном томным голосом, ненавязчиво (нет) намекая о том, что свободна чуть ли не в каждую секунду каждого дня и не была бы против сходить на свидание; бросает в омегу кокетливые взгляды, наматывая светлый локон волос на палец, и настойчиво жмётся к нему по поводу и без. Ну и как же без священной классики — просит помощи с неработающим принтером, который заранее выткнула из розетки. Антон же совсем тупой, да.

Шастун смотрит на время, обнаруживая, что до конца рабочего дня всего три минуты — и что Арсению Сергеевичу от него понадобилось? У мужчины уже заранее напрягается очко. Просто так, на всякий случай.

— Он не сказал, что хочет от меня? — спрашивает омега, всё же поднимаясь со стула и потягиваясь: спина затекла от долгого сидения в позе креветки. Он неспешным шагом направляется к кабинету директора, и Ира считает своим долгом его проводить.

— Вряд ли он будет ругать вас, Антон Андреевич, — альфа тянется к его плечу и заглядывает ему в глаза, но Шастун будто бы не замечает её. Девушка мягко проводит своими пальцами вдоль расслабленной руки омеги — со временем тот научился игнорировать подобное. — Вы замечательный сотрудник и подчинённый, вас не за что отчитывать, — под конец фразы она пытается взять руку Антона в свою, но тот как бы невзначай её забирает и суёт в карман классических брюк. Рядом слышится недовольное сопение.

— Да перестаньте, я ничем не отличаюсь от других, — Антон пожимает плечами. Слова Иры немного его успокаивают: отчитывать его реально не за что, ведь тот выполняет поставленную работу в срок, да и делает он её качественно.

Меж тем директорская дверь всё приближается, и у Шастуна, вопреки внутренним успокоениям самого себя, начинает сердце биться быстрее, а ладони — потеть.

Ира гладит его по спине и зачем-то желает удачи. Оставляет его в одиночестве стоять перед входом в кабинет Арсения Сергеевича, а сама уходит по коридору направо к своему рабочему месту — цокот её каблуков постепенно затихает.

Шастун вытирает потные ладони о всё те же официальные брюки и поправляет свой внешний вид, зачёсывая волнистую чёлку, вечно спадающую на глаза, назад. Прокашливается и наконец берётся за дверную ручку, толкая дверь от себя.

В кабинете пахнет мёдом.

Шастун на мгновение замирает, вдыхая полной грудью. Омега очень любит этот запах, ведь так пахнет Арсений Сергеевич, а он любит все вещи, связанные с ним.

— Здравствуйте, — здоровается Антон, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— И вам не хворать, Шастун. Заходите, чего замерли, — негромко говорит директор, и омега его беспрекословно слушается: проходит на середину кабинета, скрещивая руки на уровне паха. Скользит взглядом по фикусу, стоящему около рабочего стола, а после — по самому Арсению Сергеевичу.

Тот всё такой же прекрасный, каким был и вчера, и позавчера, и позапозавчера… В общем, он великолепен всегда. На здоровенные мешки под глазами, которые продолжают, к сожалению, лишь расти, Шастуну смотреть больно чуть ли не физически, потому что ну невозможно так о себе не заботиться!

Мало того, что Арсений Сергеевич приходит на работу раньше всех и уходит позже, так ещё и дома, видимо, не отдыхает совсем. Шастун уже всерьёз задумывается над тем, чтобы на следующий Новый год под бой курантов загадать, чтобы у его директора был здоровый, восьмичасовой сон каждый день.

Но вместе с этим Антон прекрасно понимает, что не работай Попов так много, он бы никогда не достиг того, что имеет. А именно — поста директора филиала крупной компании, чего, будучи омегой, добиться ещё сложнее, ведь их мир пока что не настолько толерантный, чтобы не воротить носы от сделок, когда потенциальные клиенты узнают, что главнокомандующим является омега.

Шастуну до отчаяния хочется, чтобы мир понял, что альфы и омеги равны, чтобы не было этих тупых стереотипов, что омеги чем-то хуже альф. Не для себя хочет даже, а для Арсения, потому что тот достоин только самого лучшего. Достоин альфы, который будет его уважать.

То, что Антон против природы влюбился в омегу, он понял со второго года работы под крылом Арсения Сергеевича, но после быстро уяснил, что с ним ему ничего не светит, потому что Попов — нормальный, он бы ни за что не влюбился в омегу. Это же противоестественно и вообще безобразно.

И всё равно Шастун не переставал его любить: смотрел на него из своего тёмного угла и молчаливо восхищался его интеллектом, грацией, красотой — да вообще им всем, он же великолепие в чистом виде! Но холодными, одинокими вечерами, к сожалению, не у камина, Антон, лёжа в кровати и свернувшись в комочек, придумывал сюжеты, где они с Арсением Сергеевичем вместе и непременно счастливы. Ему бы хотелось просыпаться с Поповым в одной кровати, хотелось бы завести с ним собаку, хотелось бы водить его на свидания, хотелось бы…

— Шастун! — прикрикивает Арсений Сергеевич, и Антон вздрагивает, осознавая, что всё это время смотрел на него поплывшим взглядом наверняка с дурацкой улыбкой на губах. Блять.

— Простите, я задумался… — о нашем совместной будущем, хочется добавить ему, но это будет неуместно.

Попов устало трёт переносицу и смотрит своими голубыми глазами, что кажутся сейчас особенно яркими из-за красных от усталости белков. Антон хочет уложить его спать — можно хоть на диване в его же кабинете, ну сколько уже можно работать!

— Я сказал вам идти собирать вещи, — устало говорит Арсений Сергеевич и снова утыкается взглядом в монитор. У Антона сердце в пятки падает: его увольняют? Но за что… Он уже открывает рот, чтобы спросить, где же он так провинился, что директор принял такое решение, но последний продолжает: — Завтра я с вами лечу в другой город в командировку. Если всё пройдёт хорошо, мы не задержимся там дольше, чем на два дня.

Да идите вы в жопу, Арсений Сергеевич (можно даже в шастуновскую), нельзя такие паузы делать!

Он ещё раз прокручивает его слова у себя в голове. Только сейчас до Антона доходит смысл его реплик, и он выпадает в осадок. То есть как это командировка… Нет, он, конечно, знает, что это такое, но в смысле Шастун поедет с ним… Арсений Сергеевич раньше ездил либо самостоятельно, либо отправлял кого-то из подчинённых и коллег Антона, а сейчас тот…

В смысле, блять.

Мужчина почти так и озвучивает, но вовремя себя одёргивает. Смотрит на директора во все глаза:

— Но почему я… — и в этом совсем нет упрёка, лишь искренний интерес и зарождающаяся в душе совершенно детская радость: он поедет в командировку с любовью всей своей жизни! Ладно, возможно, он слегка преувеличивает, но то, что Антон в него влюблён, никуда не девается.

— Такова воля божья, Шастун, — произносит директор заторможено.

— Но почему не Серёжа? Он был бы полезнее в этом вопросе, я же никогда не выезжал никуда… — лепечет омега, опуская глаза в ковёр и хмурясь.

— А может я с вами хочу? — произносит Арсений Сергеевич с лёгкой улыбкой, которая, вопреки его усталому состоянию, не кажется вымученной, но почти сразу же её убирает и принимает серьёзный вид. — Забудьте, пожалуйста. Вы ехать не хотите?

— Хочу! — Антон резко вскидывает опущенную голову.

— Ну так и что вы выделываетесь? — Попов иронично приподнимает брови, и мужчина виновато улыбается.

— Простите.

— Присядьте, Шастун, — Арсений Сергеевич кивает на стул возле его стола и наконец поворачивает корпус к Антону, забывая о компьютере.

Следующие пятнадцать минут директор и подчинённый обсуждают детали поездки. На часах половина седьмого, когда они заканчивают этот разговор.

Антону уходить не хочется — хочется растянуть эту маленькую вечность на подольше, хочется слушать заёбанный, но всё такой же приятный голос Арсения Сергеевича, вещающего о деталях сделки, хочется сидеть напротив него и изучать любимое лицо, будто впервые. А ещё хочется его обнять и утащить далеко-далеко от этого злосчастного компьютера, потому что как только всё стало обговорено, директор снова уткнулся в монитор.

Что ж, попытка не пытка.

— Вас подвезти? — спрашивает Шастун и заводит руки за спину, чтобы не было видно, как он крутит от волнения кольца на пальцах.

— Куда? — непонимающе интересуется Арсений Сергеевич, принимаясь что-то набирать на клавиатуре. Антон поджимает губы и зыркает на омегу недовольно — тот же по-любому понял, но зачем-то строит из себя дурачка.

— До вашей квартиры, — осторожно произносит Шастун.

Он уже подвозил как-то директора после новогоднего корпоратива. Вспоминает это событие с нежной улыбкой: они тогда проговорили всю поездку о какой-то малозначимой херне, что позволила Антону узнать омегу лучше. Тот с тех пор относится к Шастуну будто бы по-другому, не так, как ко всем другим.

Антону он позволяет куда больше, чем остальным — мужчина не раз становился свидетелем того, как Попов отчитывает подчинённых за слишком вольное общение, но в случае с ним помалкивает. Странный он.

 — Нет, спасибо, Шастун, можете быть…

— Арсений Сергеевич, я очень извиняюсь, конечно, но сколько можно работать? — вспыхивает омега, всплёскивая руками. Попов переводит на него задумчивый взгляд, подпирая подбородок руками. Ну хоть от монитора отвлёкся — уже победа. Антон продолжает, звуча, наверное, слишком жалобно: — Неужели это не может подождать до завтра? В самолёте доделаете, если так хотите.

Мужчина улыбается вдруг и тянется выключить компьютер.

— Я иногда забываю, что вы омега: такой упрямый, — бормочет он себе под нос, когда встаёт со стула и прибирается на столе, раскладывая документы по разным стопкам. — Поехали, Шастун, ладно, — Антон улыбается, обрадованный тем, что у него получилось уговорить этого трудоголика отвлечься от работы, но Попов, видя это самодовольное выражение лица, его осаждает: — Но это первый и последний раз я вас слушаюсь. Тут вообще-то вы подчинённый.

— Да-да, как скажете, — поддакивает Антон и, опуская руку в карман брюк, сжимает в кулак ключи от машины. — Ща, я кабанчиком метнусь к столу, вы спускайтесь пока, — отчитывается он и лёгкой походкой идёт к своему столу, забирает там свой рюкзак и догоняет в коридоре Арсения Сергеевича, который передвигается со скоростью один метр в час, будто бы именно с ним покинуть здание хочет.

В машине Попов на протяжении всей поездки меланхолично смотрит в окно, изредка перекидываясь с Антоном короткими фразами — последний ведёт монолог с претензией на диалог. Шастун, на светофорах поворачивающий голову в сторону пассажирского сидения, видит, как медленно моргает директор и как зевает широко, прикрывая ладонью рот, будто сейчас заснёт. Омега вздыхает глубоко и снова поворачивается вперёд, мотая головой.

— Надеюсь, вы сегодня ляжете спать пораньше, — произносит Антон, когда выруливает к знакомой многоэтажке. Жаль, что время не резиновое, потому что дышать медовым запахом и ощущать присутствие омеги рядом хочется невозможно сильно, но тот совсем скоро покинет его машину.

— Вас не должно это волновать, Шастун, — комментирует Арсений Сергеевич, под конец фразы снова зевая. Мужчина смотрит на директора, жалобно изогнув брови. — Понадейтесь лучше не опоздать в аэропорт, — ясно, Попов снова врубил режим сучки — с ним таким хер поговоришь нормально, но Антон всё равно улыбается ему искренне.

— Конечно, — кивает он. На крыльях любви прилетит. — До свидания.

— До свидания, Шастун, — прощается Арсений Сергеевич с полуулыбкой и как-то нехотя покидает машину. Уходит к подъезду, не оглядываясь, а Антон провожает его стройную фигуру долгим взглядом, скользя глазами по стройным ногам с объёмными бёдрами, обтянутыми классическими брюками.

На улице, конечно, весна, и уже всё, что должно было распуститься, распустилось, но у Шастуна в душе древо его влюблённости выпускает новые почки.

***

В аэропорт Антон, как и было сказано выше, прилетает на крыльях любви. На самом деле, приезжает на машине, оставляя её на специальной парковке, но это не так важно — важно то, с каким энтузиазмом (потому что обычно он просыпается явно без него) Шастун подскочил в шесть — шесть! — утра и носился по квартире как в жопу ужаленный, прихорашиваясь ради целого дня с — подумать только! — Арсением Сергеевичем под боком.

На часах восемь утра, когда мужчина находит Попова в оговорённом заранее месте и подходит к нему со спины, радостно приветствуя того:

— Добрый день!

— Блять!

Омега сильно вздрагивает всем телом, подпрыгивая на месте от неожиданности, и запинается о свою же стоящую на полу сумку, начиная падать. Антон даже не успевает сообразить: кажется, будто он чисто на инстинктах бросает на пол свои вещи, чтобы после двумя руками обхватить Арсения Сергеевича, не давая ему упасть.

Сердце, замершее от испуга, начинает агрессивно стучать в груди, а его обладатель, зажмурив глаза и вцепившись в тело директора, крепко прижимает к себе последнего и тоже слышит — ощущает грудью — его ускоренное сердцебиение.

— Шастун, — прокашливаясь, зовёт его Арсений Сергеевич и похлопывает своей рукой по антоновским рёбрам, — вы уже можете меня отпускать. И простите за мат…

— Всё нормально! — спешит успокоить его омега. — Меня простите, я не должен был подходить со спины, — извиняясь, Шастун, кажется, краснеет, а его речь звучит будто детский лепет.

— Но вы же не дали мне упасть, так что всё в порядке. Спасибо, — из-за опущенной вниз головы Антон не видит мягкого взгляда Попова, обращённого на него.

— Но вы из-за меня чуть не упали, в этом я виноват, — игнорируя слова директора, продолжает упрямо гнуть свою линию омега.

— Так, Шастун, прекратите, — рассержено просит его Арсений Сергеевич, и тот поднимает на него взгляд побитой собаки. — Пойдёмте лучше на регистрацию, — наклоняется за своей сумкой, подбирает заодно антоновскую и пихает ему в руки. Омега послушно принимает ношу и следует за впередиидущим директором.

***

«Шастун, не сопите так», «Шастун, не вертитесь так активно, пожалуйста», «Шастун, нет, я не буду смотреть с вами фильм» — эти и многие другие фразы вышеупомянутый Шастун услышал от Арсения Сергеевича в первые десять минут их сидения в самолёте. Антон даже не будет злиться за подобные претензии и отказ о совместном просмотре фильма — глядит лишь на него и думает, насколько же тот себя довёл отсутствием нормального сна, что его выводят из себя простые антоновские копошения.

Омега молчаливо надеется, что его директор из тех, кто любит поспать в самолёте.

Арсений Сергеевич, к антоновскому сожалению, первый час полёта упрямо выстукивает своими пальцами что-то на клавиатуре ноутбука, но после отвлекается, моргая слишком уж заторможено — Шастун за ним незаметно наблюдает. Сидит так несколько минут, после чего опускает тяжёлые веки и начинает потихоньку клониться вправо к сидящему с той стороны другому омеге! Антон возмущён, потому что вместо известного плеча, которое он мог подставить для Попова, тот выбрал малоизвестное.

Ну уж нет.

Антон аккуратно тянет его за рукав бадлона, склоняя в свою сторону, а сам садится так, чтобы Арсению Сергеевичу было удобно на нём лежать. Правда, от боли в шее того не сильно это спасёт. Зато поспит лишний раз!

Шастун перенимает ноутбук с колен директора и закрывает его, а Попов устраивается на его плече удобнее и начинает тихо сопеть.

Позже, когда пройдёт ещё около часа и Антон убедится, что Арсений Сергеевич точно-точно спит, Шастун достанет свой телефон и сделает одну фотографию спящего на его плече директора, которую тут же переместит в личный архив и будет, словно кота, прикладывать к своим ранам души.

***

К двум часам Арсений Сергеевич и Антон уже едут в такси в офис к их клиентам.

В общей сложности они проводят там около шести часов, обсуждая детали сотрудничества, выгодные для обеих сторон, и изредка делая перерывы на кофе или покурить. Хоть Попов и не грешит этим, но регулярно вместе с Шастуном выходит в курилку, держа в руках бумажный стаканчик с горячим напитком, от которого идёт пар.

Антон бы не хотел, чтобы директор дышал вредным дымом, поэтому задумывается над тем, что давно уже пора бросать курить. Он говорит, мол, может, вы не будете пассивным курильщиком, но омега неизменно уходит в оборону с этим его «Шастун, вы зачем меня прогоняете?».

В итоге на часах уже восемь вечера, когда они покидают многоэтажное здание, в котором и находится офис их — теперь уже точно — деловых партнёров.

У Арсения Сергеевича урчит живот, и Антон не может не уделить внимание этому звуку.

— Мы идём есть, — уверенно заявляет он и подхватывает директора под руку, таща его к обнаруженному в Яндекс.Картах ресторану. Боится, что омега сейчас возмутится и выпутается из его хватки, но тот дарит ему благодарный взгляд с лёгкой улыбкой и послушно плетётся рядом.

Странный этот Арсений Сергеевич.

— Добрый день. Уже выбрали, что будете заказывать? — у их стола будто из ниоткуда вырастает официант с дежурной улыбкой, держа маленький блокнот и ручку наготове. В нос ударяет запах молодого альфы, и Шастун незаметно морщится. — Могу предложить вам блюдо сегодняшнего дня: рис с красной рыбой на гриле и овощами.

Антон уже открывает рот, чтобы тактично отказаться, но Арсений Сергеевич его опережает:

— Нет, спасибо, у моего спутника аллергия на рис, а я рыбу терпеть не могу, — омега поднимает взгляд на официанта, снисходительно улыбаясь.

— Извините… — альфа смущённо опускает голову.

— Всё в порядке, — Попов кивает самому себе и тыкает в лист меню, показывая сотруднику ресторана, что он желает поесть. Тот записывает и переводит вопросительный взгляд на Антона, который заторможено диктует свой заказ.

— Спутник — это потому, что у вас в голове прекрасная планета? — когда официант уходит на кухню с их заказом, Шастун смотрит на Арсения Сергеевича, подперев руками подбородок.

И в какой момент он решился так смело и открыто подкатывать к своему директору?.. Ужас, эта поездка на него плохо влияет, потому что, кажется, Антон начал воспринимать её как свадебное путешествие.

Арсений Сергеевич не отвечает ничего — лишь улыбается смущённо и стреляет в него глазками.

Они едят в уютном молчании, изредка касаясь друг друга носками туфель как бы случайно и после этого поднимая друг на друга извиняющиеся взгляды. А ногу ведь от чужой ноги отрывать не хочется совсем. Обоим не хочется.

Когда официант приносит счёт, он уходит, напоследок оставляя рядом с ним на столе вырванный листик из блокнота, на котором Шастун узнаёт очертания цифр. Арсений Сергеевич морщится брезгливо, сминая бумажку и ища взглядом урну, в которую бы мог это выкинуть.

— Почему вы смяли? Симпатичный альфа, — спрашивает Антон отстранённо, потому что боится, что альфа ему действительно понравился, но он просто не хочет знакомиться с ним при своём подчинённом. Хотя, кажется, омега уже говорил, что Арсений Сергеевич достоин самого лучшего альфы, и если понадобится, мужчина сам готов его искать для директора.

Потому что Арсений Сергеевич будет счастлив точно не с ним, ведь он нормальный. Он не неправильный омега, который, вопреки своей природе, влюбился в другую омегу.

Попов поднимает голову, и взгляд его сглаживается, когда он смотрит Антону в глаза:

— Ну уж нет, Шастун, я не буду с вами обсуждать альф.

— Я и не настаиваю, — жмёт плечами омега, тепло, несмотря на свои нерадостные мысли, улыбаясь, и оплачивает половину заказа, что было заранее оговорено с Арсением Сергеевичем.

***

К отелю они подъезжают, когда на часах уже девять вечера и Антона клонит в сон от усталости — славный выдался денёк, но сил забрал немало. Он уже предвкушает, как заберётся на свою кровать, как закутается в одеяло и заснёт крепким сном, даже не думая смотреть на Попова, что будет лежать на соседней кровати, но на ресепшне выясняется, что бронь слетела. Точнее, её и не было никогда.

— Да как не было, если я помню, что бронировал! — вспыхивает Арсений Сергеевич, меча молнии взглядом в светловолосого парня за стойкой. Тот ещё раз утыкается взглядом в монитор и выглядит, в целом, спокойно.

— Приносим свои извинения, хотя нашей вины тут нет, — добавляет альфа, отчего Попов воздухом давится, — мы можем предложить вам другой номер.

— Да какой другой, если тот был идеальным! — привычный запах мёда, исходящий от директора, теперь отдаёт горечью негативных эмоций, и Антон чувствует себя обязанным вмешаться.

— Мы согласны, — он придерживает Попова за плечи и смотрит на кивающего ему альфу.

— В смысле согласны, Шастун! — омега поворачивается к нему с возмущённым выражением лица, но Антон не боится. Он отводит его в сторону и, всё так же держась за плечи, поглаживая те большими пальцами, говорит:

— Арсений Сергеевич, я не хотел бы ночевать на улице, а вы? — омега в его руках успокаивается и смотрит на него с остаточной злостью во взгляде, но Антон знает, что она адресована не ему и даже не ресепшионисту, а ситуации в целом. — Вряд ли мы сейчас быстро сможем найти подходящий отель, поэтому, пожалуйста, давайте всё же остановимся в предложенном нам номере. Нам бы не стали втюхивать плохой в пятизвёздочном отеле, не думаете?

— Думаю, — выдыхает Арсений Сергеевич и жмурит глаза, задирая голову вверх. Антон скользит взглядом по открывшейся шее и острому кадыку. — Ладно, всё, я успокоился. Спасибо, Шастун, — омега устало, но искренне улыбается.

В итоге спустя десять минут после оформления номера они стоят около него, и Антон прижимает ключ-карту к двери, открывая её и проходя в новое пространство. Оглядывается с интересом.

Арсений Сергеевич меж тем разувается и проходит вперёд. В тишине омеге удаётся различить директорское «блять». Второй мат в жизни, что Шастун слышит от этого человека. Удивительно.

Он спешит тоже пройти к замершему Попову, становясь рядом с ним и смотря туда же, куда и он.

Вот же действительно блять.

В номере одна кровать на двоих человек. Антон вот даже не знает, его больше радует или пугает тот факт, что им, по всей видимости, придётся спать вместе. Зато Арсений Сергеевич не очень-то осчастливлен этим событием.

— Я его щас прибью, — пыхтит он, явно имея в виду парня с ресепшна, и направляется к выходу из номера, но Шастун ловит его за руку.

— Нам не обязательно спать вместе, — говорит он быстрее, чем осознаёт. А где ж ему тогда спать? Омега осматривает номер ещё раз, прикидывая. — Я на диване могу, — жмёт плечами, потому что ему не впервой, а комфорт Арсения Сергеевича беспокоить не хочется.

— Да вы с ума сошли, Шастун? — директор хмурится и замирает весь, гипнотизируя взглядом своё запястье, окутанное теплом шастовской ладони. Антон глазами утыкается туда же и спешит одёрнуть свою руку, думая, что Арсению Сергеевичу это неприятно. Тот будто бы расстроенно переводит на него взгляд. — Если есть кровать, будете спать на кровати.

— Она большая к тому же, — говорит омега, оборачиваясь, чтобы прикинуть размеры кровати. — Мы даже не коснёмся друг друга.

И вот этого жаль. Потому что Антону бы хотелось притянуть Арсения Сергеевича к себе, лечь большой ложкой, выцеловывая ему затылок, и зарыться носом в его тёмные волосы, но… Директору это вряд ли понравится.

— Хорошо, — будто бы успокаивая самого себя, произносит Попов и подбирает свою сумку. Достаёт из неё полотенце и небольшую сумочку, где находятся мыльно-рыльные принадлежности. — Я в душ, — отчитывается Арсений Сергеевич, прежде чем скрыться за дверью, видимо, ванной комнаты, и Антон кивает в пустоту.

Залипает в телефон до того момента, как директор выходит из ванной. Шастун надеется, что, повернув голову, увидит стройное тело с обмотанным на бёдрах полотенцем и с непременно стекающими по разгорячённому торсу каплями.

Но нет — Арсений Сергеевич одет в оверсайзную белую футболку со стёршимся принтом и с растянутым воротом, а мокрые взъерошенные волосы делают его похожим на воробья. На ногах белые мягкие тапочки (туфли комнатные, точнее, как их называет сам Арсений Сергеевич — тот частенько ходит в них в офисе, выгуливая свои нюансы — Шастун считает это очаровательным) и те же джинсы, что были на нём сегодня днём, и если бы не они, то Антон бы прямо сейчас вручил ему награду «Самый уютный человек на планете Земля».

Тот выглядит уже не таким нервным, как был до похода в душ, и кивает Шастуну на комнату позади себя, приглашая его тоже помыться. Ах, если бы он это сделал с Арсением Сергеевичем…

Омега кивает директору и тоже лезет в свою сумку — нельзя ж было приготовиться заранее, блять. Он на автомате хватает первые попавшиеся всратые трусы и думает, что же накинуть наверх, если Антон привык спать голым. В ванной же вроде есть халаты, да? А то неудобно перед Арсением Сергеевичем…

Моется, еле сдерживая слепляющиеся глаза, натягивает трусы, накидывает халат, чистит зубы и зачёсывает волны своих волос назад.

Когда он покидает ванную, то не обнаруживает арсеньевского тела на его половине кровати, хмурится и идёт на звуки телевизора в соседней комнате, где находится тот самый диван, на котором Антон и хотел спать.

— Вам мешает? Я могу тише сделать, — говорит Попов, оборачиваясь на него и вправду убавляя громкость. На экране заставка какого-то ТНТ-шного шоу.

Шастун недовольно поджимает губы и выглядит решительно, когда подходит к Арсению Сергеевичу, вставая напротив него и забирая из его рук пульт, выключая телевизор. Смотрит недовольно:

— Мы сейчас идём спать, — видит, что Попов хочет возразить, и указательным пальцем тормозит его: — Это не обсуждается.

Он отходит на полшага назад, чтобы Арсений Сергеевич мог без проблем подняться с дивана и пойти в спальню. А в том, что он это обязательно сделает, Антон не сомневается.

— Шастун, я взрослый человек, который вправе самостоятельно распоряжаться своим временем, — начинает занудным тоном Попов. — После рабочего дня я бы хотел отдохнуть, смотря…

— Вот вы пойдёте и отдохнёте в кровати, поспите там. Неужели смотреть телевизор лучше? — Антон снова, как тогда в офисе, ещё в Москве, заводит разговор об этом. — Ладно, хорошо, не спите, но тогда я сижу с вами.

— Как пожелаете, — Арсений Сергеевич тянется за пультом в шастовских руках и снова включает этот зомбоящик. Антон всё равно туда не смотрит — только на Попова, а тот или действительно не замечает, или искусно притворяется, что не замечает его пристального взгляда.

Так продолжается недолго: после третьего зевка омеги директор сдаётся — выключает телевизор и смотрит на Антона, взглядом спрашивая, мол, доволен теперь? Шастун победно улыбается и следует за ушедшим в спальню директором.

Тот стягивает штаны и сразу же юркает под одеяло, ложась на спину и накрываясь им до подбородка. Смотрит на Антона будто бы выжидающе, и под этим взглядом омега тянет пояс халата и скидывает его на пол. Смущение затапливает, и Шастун, к своему стыду, ещё и краснеет. Замечательно.

— Человек-паук? — произносит вдруг Арсений Сергеевич, смотря на его трусы, и Антон опускает взгляд туда же. Блять, вот надо было взять ему в поездку самые всратые трусы из всех, что у него есть. Теперь он наверняка выглядит отсталым долбоёбом в глазах директора. Будет чудом, если его не уволят после этой поездки, потому что Шастун не сомневается, что выкинет что-нибудь ещё. — Миленько.

— Уж простите, я не знал, что мне придётся спать с начальником, — бормочет Антон, залезая под своё одеяло, спасибо хоть, что они у них отдельные, потому что сон под одним — это было бы что-то за гранью добра и зла. Омега понимает, что сказал, и решает добавить на всякий случай: — Нет, не в этом смысле!

— Шастун, спешу напомнить, мы оба омеги. Омега с омегой — извращенство, которое, к тому же, противоестественно, — говорит Арсений Сергеевич отстранённо, и у Антона внутри что-то неприятно скребётся, но он решает не зацикливаться на этом. Шастун знает, что он извращенец, давно уже смирился, но слова директора всё равно отзываются внутри, лишний раз подтверждая, что между ними ничего не может быть.

— Вы поэтому меня взяли? Потому что вам комфортней с омегой? — спрашивает Антон, приподнимаясь на одном локте и смотря с интересом на Попова.

— Не только, — омега закусывает губу и отводит взгляд.

— А почему ещё? — продолжает докапываться мужчина.

Арсений Сергеевич отворачивается, ложась к нему спиной и говорит совсем тихо:

— Спокойной ночи, Шастун.

Антон тоже укладывается и ещё долго смотрит на тёмный вихрастый затылок, прежде чем заснуть.

***

Утром Шастун просыпается от чьего-то дыхания, что щекочет шею. Омега лениво разлепляет глаза, сразу же утыкаясь взглядом в голое бедро с россыпью родинок, перекинутое через него чуть выше паха. На груди чувствуется тяжесть руки, а дыхание с шеи не исчезает никуда. Это что, не сон?

Ёб твою же мать.

Сердце начинает биться куда быстрее, а сам Антон забывает, как дышать. Он не может оторвать взгляд от очаровательно пышных ресниц, ровного носа с кнопкой на конце, которой хочется коснуться губами, а про чуть приоткрытый рот и говорить нечего.

Он сейчас заплачет от переполняющих его чувств к этому омеге.

Когда Шастун прошёл, по ощущениям, все стадии принятия того, что они, видимо, большую часть ночи провели в объятиях друг друга, он решается на невесомое прикосновение губ ко лбу Арсения Сергеевича. Тот — судя по мерному дыханию и спокойному сердцебиению, которое мужчина ощущает грудью, ведь никакого одеяла меж их телами нет, а арсеньевская футболка довольно тонкая — спал и продолжает спать.

А вот Антону не удаётся больше заснуть — лишь дремать до самого будильника. Он предпочитает не думать, что будет, когда сладко посапывающий на его груди Арсений Сергеевич проснётся. Будет очень неловко, и это ясно сразу.

А пока не прозвенел будильник, Шастун сильнее прижимает к себе директора просунутой до этого под его телом рукой и наслаждается теплом его тела, пытаясь вернуть в норму сердечный ритм, ведь сейчас он ощущается так, будто у него аритмия.

«А-а горький вкус твоей любви…» — затягивает мелодия будильника, и Антон в любой бы другой день с радостью ей подпел, но не сейчас, когда он сам и Арсений Сергеевич, до этого мерно посапывающий на его плече, вздрагивают. Шастун тянется отключить Султана Лагучёва, поющего что-то про яд.

Антон стремается оборачиваться назад, но это сделать всё же приходится.

То, как директор отлетает от него с широко распахнутыми глазами чуть ли не на другой конец кровати и как густо краснеет — румянец уходит под растянутый ворот футболки — останется с ним в памяти на долгие месяцы, года, десятилетия.

— Мы не будем это обсуждать, — голос после сна у Арсения Сергеевича немного хрипит, что кажется Шастуну очаровательным. Да ладно, всё в омеге кажется Шастуну очаровательным до невозможности. Антон, глядя на директора, отчего-то краснеет и сам.

— Как скажете, — соглашается он и смотрит, как Попов подрывается с кровати и быстрым шагом идёт в ванную, где сразу после хлопка двери слышится сильный напор воды.

Антон сам для себя объяснить не может, почему сейчас не чувствует затапливающую его всего неловкость и почему ему так нравится атмосфера этого утра. Мда, давненько он таким счастливым в восемь утра не был.

Впереди день, полный работы — встреча в офисе партнёров назначена на десять утра, и они наверняка пробудут там допоздна. Зато завтра уже смогут полететь домой!

Антон встаёт с кровати, потягиваясь.

***

Антон с тихим стоном опускается на кресло и жмурит глаза, пока не менее усталый Арсений Сергеевич плетётся в ванную — ходить после него помыться уже стало традицией.

Попов без слов идёт к кровати, как только выходит из душа, потому что знает, что Шастун и сегодня, несмотря на его состояние «отъебитесь от меня все, я хочу спать», до него докопается; Антон лениво бредёт в ванную, чтобы лечь спать как можно скорее.

Струи горячей воды приятно расслабляют тело, а былая сонливость куда-то исчезает. Чистит зубы и снова выходит из ванной комнаты в одном халате и трусах.

Гасит свет по пути к кровати и залезает под одеяло, вновь поворачиваясь на бок лицом к Арсению Сергеевичу, всё так же смотрящему в потолок и моргающему совсем редко.

В комнате темно и стоит почти что оглушающая тишина, а за окном слышится шум ночного Омска: редкие автомобили и громкие разговоры прохожих под окнами.

Антон впадает в некий транс, наблюдая за ним минут двадцать, по ощущениям. В сон клонит нестерпимо сильно, но что-то всё же продолжает его держать на этой тонкой грани сна и бодрствования.

— Я влюблён в тебя, — произносит Арсений Сергеевич настолько тихо, что Шастуну кажется, будто ему послышалось. Антон тут же просыпается, разлепляя глаза, и приподнимается на локте.

— Что? — переспрашивает, чтобы убедиться точно, что это не бредни его сознания, а Попов вообще спит сейчас и видит десятый сон. Если ему действительно не показалось, Антон — самый счастливый человек на этой планете.

Арсений Сергеевич поворачивает голову к нему и смотрит на него своими красивыми глазами — Антон не видит их в темноте ночи, но дорисовывает морские краски в своём воображении — молчит долго и моргает изредка. Шастун не смеет оторвать свой взгляд от него, тем более, когда тот смотрит с невыплеснутой нежностью и мягкостью в глубине голубых глаз.

— Я, кажется, тебя люблю, — он говорит это так ласково и обречённо, что ли, будто совсем не верит во взаимность своих чувств. Антон неверяще изгибает брови и улыбается робко.

— Я тебя тоже, кажется, люблю, — Шастун придвигается к нему ближе, спрашивая взглядом, можно ли. Кивок Арсения (теперь уже просто Арсения, когда тот сам перешёл на ты) для него как зелёный свет — ложится полусидя рядом с арсеньевской половиной кровати и подтягивает того к себе, укладывая его голову на свою грудь. Попов обнимает его, утыкаясь носом в антоновскую шею. Оба мысленно проводят параллели с сегодняшним утром.

— Но разве это возможно? — негромко подаёт голос Арсений и отрывает голову от тёплой грудной клетки, что то опускается, то поднимается от размеренного дыхания Антона. — Два омеги влюбились в друг друга, какой-то сюр…

Шастун крепче прижимает к себе омегу.

— Ваш запах, мёд… — начинает он медленно, взвешивая свои слова, чтобы сформулировать их правильно. — Я всегда его чувствую так явно и сильно, что мне порой кажется, будто мы истинные.

Арсений тепло улыбается и хмыкает, будто никогда не допускал такую мысль.

— Я из-за твоего запаха только с чабрецом чай и пью, — он снова укладывает голову на его грудь, и Антон теперь кожей ощущает эту улыбку. — Но не может же быть, чтобы два омеги были истинными?

— А почему бы и нет? Может, это какой-нибудь просчёт Вселенной, — Шастун жмёт плечами и прижимается губами ко лбу Арсения. — Ты мой истинный, и ничто не заставит меня в этом разубедиться.

— А что люди скажут на союз двух омег? — продолжает сыпать пессимистичными вопросами Попов, и Антону хочется его слегка шлёпнуть по мягкому месту, чтобы выгнать всю эту дурость из его головы.

— Да наплевать на людей, Арс. Тебе кто важнее?

— Ты, — практически без промедления. — Всегда ты.

— Ну вот. Значит, всё мы преодолеем, — говорит Антон уверенно, закрепляя слова россыпью поцелуев на арсеньевском лице, но так и не касаясь губ — успеется потом. — А теперь, пожалуйста, давайте спать.

Арсений хихикает и позволяет Шастуну улечься удобно на спину, накрывая их одеялом и вновь перекидывая через него руку и ногу. Засыпают оба безмятежным сном, и Антон обещает себе, что теперь-то займётся режимом сна своего истинного.

А ещё будет наконец-то проявлять свою любовь к нему открыто, пусть это сейчас в голове никак не укладывается. Антон осознать не может, что такое счастье, как взаимная любовь со своим истинным, робко постучало в дверь, ведущую в антоновскую жизнь.

Шастун верит, что всё у них обязательно будет хорошо, они смогут победить арсеньевские загоны насчёт окружающих и они со всеми трудностями обязательно справятся.

А когда Арсений в самолёте накрывает руку Шастуна своей, сплетая их пальцы, Антон убеждается в этом лишь сильнее.