Она послана мне за десяток веков ожидания

Ночевать, деля одну палатку на двоих, было далеко не впервой. Причем как для них с Мэй, так и для самого Чжун Ли в принципе. Сколько таких вот спутников у него уже было? А сколько ещё, вероятно, будет? Чтобы сосчитать, не хватит не только пальцев рук, но и ног…

      Помнится, довелось даже однажды попутешествовать с одной эльфийкой — прямо как сейчас с Мэй. Интересно, как у неё дела? И как продвигается работа над новой частью «Путеводителя по Тейвату»? Кажется, она планировала отправиться в Натлан… рискованная затея, учитывая тамошнюю ситуацию. Но у эльфов, видать, в крови не слушать никого, кроме собственных мнения и любопытства.

      Думая об этом, Чжун Ли бросил короткий взгляд на Мэй. Та спала, уткнувшись лицом в скомканный плед, заменявший ей подушку. Ну вот, а говорила, что не сможет уснуть без снотворного. Но, похоже, усталость после долгой дороги и стычек с хиличурлами по пути, действовали на неё лучше всякого лекарства.

      Как будто почувствовав его взгляд, Мэй поморщилась и что-то невнятно пробормотала. Хотелось верить, что сейчас ей снилось что-то хорошее. Но интуиция говорила обратное, тем более что Чжун Ли знал — снотворное Мэй пила не только потому, что не могла уснуть, но и потому, что делать это боялась. Её преследовали кошмары даже наяву, что уж говорить о снах, в которых она была куда более беззащитна.

      Стянув с руки перчатку, Чжун Ли осторожно прикоснулся ко лбу спутницы. Являться во сне он не собирался, хотя и мог, но вот немного «поколдовать», оградив от кошмаров — почему бы и нет?

      Странное и давно забытое чувство — прикасаться к кому-то кожей к коже без каких-либо преград. Да и вообще прикасаться к кому-то.

      Иногда Чжун Ли спрашивал себя: зачем, создавая новый облик, он оставил себе не только прежние цвета глаз и волос, но и окрас кожи? Ведь гораздо проще было бы сделать её такой же, как и у других людей, а не прятаться за закрытой одеждой и перчатками. Видимо, подсознательно хотелось иметь наглядное напоминание о том, кто он есть на самом деле. С той же целью некоторые люди делают тату.

      Только вот в последнее время даже такое наглядное напоминание не очень-то и работало. Как и внутренние монологи о том, что как архонту ему не положено слишком сближаться с людьми. Даже со «своими». Даже, если он теперь Чжун Ли, а не Моракс, и живет как смертный (или, скорее, Адепт, ведь старость или смерть от естественных причин ему по-прежнему не грозили). Что лишние связи и привязанности мешают быть по-настоящему взвешенным, холодным и объективным. Контракты и благополучие народа прежде всего.

      Хотелось бы сказать, что все пошло не так, когда Чжун Ли вдруг зачем-то решил, что за этой несчастной девчонкой, внезапно оставшейся без матери и никогда не знавшей отца, следует непременно присмотреть, чтобы потом не увидеть в гробу ещё и её, однако… следует быть честным, все пошло не так ещё очень много лет назад, задолго до того, как он стал архонтом.

      Гуй Чжун… людям стоит чаще благодарить за все на свете не только Моракса, но и её тоже. Или хотя бы за то, что, в конечном итоге, Ли Юэ правит архонт с куда менее скверным характером, чем то могло бы быть изначально.

      Даже спустя тысячи лет от её имени всё тоскливо сжималось внутри. Как это по-человечески… она бы оценила.

      И все же у исключительно хорошей памяти были свои минусы: ах, если бы за столько времени она затерла большинство деталей, чтобы не помнить ничего, кроме самого основного и важного. Того, что ближе Гуй Чжун у Моракса никого не было (и не появится ещё очень много лет) и того, что её больше нет.

      И что вина за это лежит на нем.

      Снаружи шумел дождь — кажется, ливень усилился. Хорошо, что он заранее окружил щитом палатку. Изначально это было для спокойствия Мэй, с недавних пор убежденной, что за каждым углом её мог подстерегать Страж руин (даже там, где их изначально никогда не водилось), а теперь вот, выходит, что ещё и для защиты от дождя. Слишком уж хлипкой и потрепанной была ткань палатки.

      К слову, о страхах… ещё одно, что ему было понятно как Чжун Ли и непонятно как Мораксу: страх перед каким-либо монстром или врагом. Как Чжун Ли, ему было очевидно: люди боятся, потому что для них встреча с подобным — это, как правило, смерть. Защищаться умеют не все, а если даже и имеют — не факт, что хватит сил, как в свое время случилось с Мэй. Но, как Моракс, он не понимал сам концепт страха перед кем-то, ведь ему бояться было нечего. И некого. Какой бы ни была опасность — победа все равно будет за ним. Так было всегда и так, по всей видимости, будет до тех пор, пока коррозия окончательно не сожрет его личность. (И хорошо, если найдется кто-то, кто сможет покончить с этим, если он сам уже будет не в состоянии.)

      Впрочем… нет, очередная ложь. Кое-чего Чжун Ли все же боялся — коррозии. Единственного противника, которого нельзя было победить — и от которого можно было только бежать. До поры до времени. И сложно сказать, что пугало больше: неотвратимость или то, что с тем ним, который будет после, кому-то придется справляться. Оставалось надеяться, что в запасе есть ещё хотя бы лет сто, которые можно потратить на «старость».

      С губ сорвалась горькая усмешка.

      — Мэй, неужели ты меня переживешь? — спросил Чжун Ли шёпотом, зная, что ответа не получит. Не сейчас.

      Тысячи лет учиться мириться с тем, что почти любой близкий тебе человек, за исключением разве что Адептов, умрет гораздо раньше, чем ты, чтобы в конце концов встретить эльфийку, которой по своей природе долгожителя, похоже, придется перенять эстафету. Какая ирония. И какая досада.

      И все же как было бы проще, будь он тем, кем был когда-то, для кого даже сама идея проникнуться симпатией к человеку была бы смешной. Однако человечность как коррозия — стоит обнаружить это в себе, как обратного пути уже не будет.

      А он, похоже, на финишной прямой.