Касание

Аки на самом деле ненавидит демонов. До трясучки, до темноты в глазах, до сжимающихся в кулаки побелевших от напряжения пальцев. Его ненависть сильна настолько, что он уже давно в ней утонул. Без всяких сожалений ушёл на самое дно.

Работать вместе с демоном, серьёзно? Ходить с ним на задания, делить обед, помогать? «Просто используй его, — улыбается Макима. — Тебе не нужно с ним дружить». Аки думается, что он и правда не дружит с ним и не дружил никогда. Аки нечто другое, совершенно, абсолютно другое. Поэтому он ничего вроде бы не и нарушил. Разве что использовать несносного Ангела оказывается непосильной задачей. Аки даже не пытается, если честно. Ангел, может, и ленив, но совсем не глуп. Да и мог бы он постоянно так умело отлынивать от своих обязательств, будь глупцом? Вряд ли.

Может быть, с ним что-то не так: какая-то неосязаемая пелена застилает глаза, с головой проблемы после сотен сражений — но Аки думается, что Ангел не похож на других демонов. Ни капли не похож, вот прямо совсем. Он весь какой-то будто бы безобидный, домашний. Аки знает, что это только с виду, и вообще-то Ангел второй по силе в особом четвёртом дивизионе, создатель его оружия, такой же убийца, как и другие. Одно лишь прикосновение к нему способно уничтожить. Но всё это оседает в его сознании словами на фоне. Он особенный — звучит на первом плане, громко. Он другой.

— Ну, я же всё-таки Ангел, — флегматично говорит Ангел и пожимает плечами. — Чего ты хотел?

А Аки знает, чего он хочет. Осознание, такое ясное и внезапное, поначалу сваливается на него неожиданно резко, оглушает ударом обуха. Сейчас же лишь приглушённо свербит внутри, ноет, но всегда даёт о себе знать. Аки хочет коснуться, дотронуться. Ощутить на пальцах мягкость кожи, её тепло или, возможно, холод, Аки не знает. Хочется почувствовать хоть что-нибудь. Не через ткань, не через перчатки, телом.

Но он просто сидит и смотрит. На Ангеле висит предупреждающая вывеска «Экспонат руками не трогать!», словно в картинной галерее или музее. Но смотреть-то можно, смотреть никто не запретит. Вот Аки и наблюдает, как Ангел беззастенчиво утягивает к себе его порцию лапши. Они как обычно решили зайти пообедать в какое-то дешёвое кафе после работы.

— Эй, постыдился бы, что ли, — запоздало возмущается Аки, но тарелку назад не отнимает.

— Ну а что? Я же всё-таки демон, — флегматично пожимает плечами Ангел и принимается за чужую порцию.

Длинные рыжие волосы прозаично плавают в супе. Ангел этого не замечает, конечно. Но даже если бы и заметил, лишь вздохнул бы, вытащил волосы и продолжил есть. Ему абсолютно всё равно. Рукав в чём-то испачкался, губы блестят от жира, крылья забавно торчат за спиной, они на пару с нимбом явно не вписываются в окружающую обстановку грязной забегаловки и серьёзного костюма, выглядя едва ли не саркастично. На такую картину вряд ли кто-то придёт любоваться в музей, вряд ли найдётся ценитель. Аки даже тихо радуется этому факту — эта сцена представлена одному ему. И только он один способен оценить, насколько она исключительно прекрасна.

Хотя, какая, к чёрту, картина. Это не про него. На Ангеле скорее злобная табличка «Не трогать. Смертельно», как на трансформаторной будке или уране каком-нибудь. Больше похоже на правду.

Они выходят из кафе, и на них тут же нападает сильный порывистый ветер. Рука Аки непроизвольно тянется к Ангелу, чтобы привести в порядок его смешно растрепавшиеся волосы, но совсем рядом, в паре сантиметров, прямо над его макушкой, вспоминает и одёргивается. Ангел замечает, разумеется. Как тут не заметишь, когда от тебя отшатываются, как от чумы. Он самостоятельно приглаживает волосы, ничего не говорит, лишь смотрит на него с какой-то грустью. И Аки плохо от этого взгляда.

Он приходит домой к Ангелу даже по выходным. Аки сам не знает зачем. Может, ему так нравится себя мучить. Может, боится, что Ангел без него пропадёт. Лежит голодный, покрываясь толстым слоем пыли, которая серыми комками летает по маленькой комнатке. Хотя жил же до него как-то. У Аки своих забот достаточно, куда ему чужие. Но он всё равно приходит. Убирается иногда, готовит.

— Я сам могу о себе позаботиться, — фыркает Ангел на удивление недовольно, хотя ему бы только радоваться, что всё делают за него.

— Ты мясо сырое съешь, лишь бы не заниматься готовкой, — невозмутимо объясняет Аки, стоя у плиты.

— Сырое, приготовленное, какая вообще разница, — Ангел закатывает глаза и отходит от него, падая животом на диван.

«Ему плевать, он же демон», — шепчет внутренний голос, но Аки упорно от него отмахивается. «Демон, ангел, какая вообще разница», — думает он. Аки тоже уже всё равно.

Ангел лежит, его белоснежные крылья сложены за спиной, перья топорщатся. Их можно найти чуть ли не в каждом уголке комнаты, чуть ли не на каждом предмете мебели. Хорошо хоть в еду не попадают, Аки следит. Он вертит в руках одно такое пёрышко, оглаживает стержень, осторожно прикасается к мягкому пуху. Интересно, каковы на ощупь сами крылья. И ему нестерпимо хочется узнать.

— Знаешь, а я ведь никогда в жизни ещё не трогал крылья ангелов, — произносит Аки буднично.

— И не потрогаешь, — хмурится Ангел, приподнимаясь.

— Но перья можно, — возражает Аки.

— Перья да, — кивает Ангел, соглашаясь только с этой частью утверждения. — А крылья нет. И думать забудь.

«Забудешь тут думать», — думает Аки разочарованно.

— Надень перчатки, если так хочется, — всё же добавляет Ангел через секунду.

Аки лишь отмахивается, какие тут перчатки.

И он правда не знает, кому из них тяжелее. Ему, привыкшему жить касаниями. Или Ангелу, которому даже неведомо, что это такое.

Трагикомичная ситуация, с какой стороны ни посмотри. Они едят карри с рисом и смотрят какой-то скучный сериал по старому телевизору. Вкусно пахнет специями. И будто всё нормально, всё как обычно, всё как у… людей. Аки себя одёргивает. Да, если не знать, что одно прикосновение к этому демону-ангелу может убить, то они выглядят как вполне себе заурядная пара.

Ангел поглядывает на него из-под чёлки с беспокойством. К щеке прилипла рисинка. Выглядит он до нелепости невинно. Аки не помнит, когда же всё дошло до такого. В какой момент их отношения завернули настолько, стали такими сложными?

И Аки проводит по лицу Ангела рукой, смахивая несчастную рисинку. Его кожа всё-таки тёплая, отмечает он. Ангел не успевает среагировать, лишь глаза расширяются в испуге. И Аки жмётся губами к губам Ангела в каком-то отчаянном порыве. Это и поцелуем назвать никак нельзя — немой крик, переполненное болью наваждение.

Касание, от которого можно умереть.