македонский просыпается от удушья ближе к утру. небо за окном медленно сереет, воздух спертый и затхлый, комната спит в свете ночника, горящего над головой табаки, который сопит в одеяльном гнезде. курильщик ворочается рядом, постоянно сползая на самый край и шевеля губами, лорд даже во сне сохраняет непроницаемость и отстраненную красоту - хоть бы прядь волос выбилась. македонский смотрит на сфинкса и понимает, что ужасом смердят его сны. он обещал обходиться без чудес, но оставить сфинкса захлебываться страхом не может: как можно тише понимается с кровати и внимательно смотрит под ноги, чтобы наступать на островки покрытия, а не на мусор. утром нужно будет хорошенько прибраться.
конечно же, он знает, что увидит, и от этого становится горько. сон сфинкса пахнет хвоей и журчанием ручьёв, древесной корой и влажностью листвы, побелкой и подвальной сыростью, кирпичной крошкой и кровью. он мечется среди леса, бежит за кем-то, кого нужно возвратить во что бы то ни стало, но ветки преграждают ему путь, оставляя царапины на лице, а корни и камни кидаются под ноги, сбивая с них. чёрные волосы мелькают меж деревьев, босые ступни оставляют следы, которые тут же порастают мхом - моргнёшь и навсегда потеряешь из виду. сфинкс несётся вперёд, а когда почти догоняет - только руку протяни и схватишь тонкое запястье - в паническом ужасе понимает, что протягивать нечего. слепой убегает всё дальше и дальше, а чаща густеет с каждой секундой, верхушки смыкаются над головой так, что не увидеть лунного света. лес защищает своё дитя, скрывает надёжно, сажает преследователя в клетку и проходится по оголённым нервам тишиной.
сфинкс дышит тяжело, на лбу выступает испарина, футболка пропитана потом, и македонскому за него больно. он невесомо касается виска, и за пальцем тянется тонкая, почти прозрачная нить. излом светлых бровей распрямляется, зубы оставляют в покое мякоть губ, а темнота чащи расступается. из-за дерева тенью выскальзывает слепой, садится рядом со сфинксом на мокрый мох, плечом к плечу, как и тысячу раз до, и шепчет что-то о том, что зря он с ним спорил. сфинкс пихает темноволосого в наигранной обиде, а тот цепляется за его шею худыми пальцами и улыбается уголком губ, сам того не осознавая. македонский ощущает, как голова наливается свинцом, а глаза закрываются сами по себе, и оставляет сфинкса досыпать до утра в его иллюзии.
укутавшись в одеяло по самый нос, македонский замечает, что слепой, лежащий на матрасе рядом с центральной кроватью, не спит. его глаза открыты, а пальцы бегают по шерсти свитера, что связал для него горбач. он вернулся не так давно, потому что волосы все ещё влажные - подушка промокла, а грязевые разводы на ступнях не осыпались окаменевшими крошками на ткань.
слепцы не видят снов, но македонский и так знает, какие кошмары посещали бы вожака. какой кошмар впивается в его сознание всё крепче с каждым днём и неотступно подбирается ладонями к тонкой шее, грозясь сомкнуться в день, когда они покинут стены дома.
спина уходящего за оградительную сетку сфинкса. широкие плечи, которых он больше никогда не коснётся пальцами, на которые не положит голову. искренняя улыбка, благодаря которой темнота расползалась кляксами по углам и боялась подбираться ближе. громкий смех, оглушительный и заразительный настолько, что даже губы слепца дрожали в улыбке. молчаливое понимание. губы, обхватывающие фильтр сигареты и цепляющие покрытые царапинами подушечки. крепкое тело, вздрагивающее от прикосновений каждый раз, словно они не стали привычнее всего на свете. ругань из-за мелочей и неловкая, но постоянная забота, уверенность в том, что за спиной тот, кто никогда не предаст. касания фантомных рук, когда он думает, что слепой спит. "бледный", стекающее с губ так нежно, словно признание в любви. свет, который покидает слепого, оставляя его в одиночестве.
сфинкс уходит, а слепой не может проводить его взглядом.
сфинкс уходит и не может махнуть слепому на прощание.
македонскому больно, но не из-за совершенного только что чуда. ему больно, потому что он знает, что в день выпуска кошмары станут реальностью, и он не сможет их изменить.