soucis de mer

слепой лежит на надувном матрасе, подставляя лицо тёплому ветру, постепенно остывающему после дневного жара. лето сушит и без того искусанные губы, оставляет на коже красные комариные укусы и ласково дёргает за волосы, пробегает пальцами по пяткам, пробуждая внутри пузырьки беззаботного смеха. оно слепому не очень-то и нравится, но кузнечик от лета без ума, а вечера, когда солнце уже не печёт, а лишь мягко греет, достаточно хороши. вот как сегодняшний.

кузнечик сидит совсем рядом, коленом касаясь рёбер слепого. он читает вслух уже двадцать минут, а бледный переворачивает страницы, не позволяя голосу затихнуть ни на секунду — чувствует, когда нужно. даже стены дома вобрали в себя тепло и дышут немного иначе, сердце под тонкой ладонью стучит быстрее, и слепому думается, что лето всех вокруг немного сводит с ума. и это таинство открывается лишь перед несколькими людьми — остальные уехали к морю, попрятав в чемоданы ореховые скорлупки, хрупкие склянки, бусины, фантики, смех, шлепанье босых ног по полу, шалости и прочие разноцветные шумные сокровища.

закат расчерчивает бледное лицо яркими полосами, наполняя краской светлые глаза, превращая слепого в какое-то неземное существо — кузнечик, на самом деле, отвлекается часто. длинные пальцы бегают по матрасу, замечая каждую шероховатость и цепляясь за неё, а губы беззвучно шевелятся, повторяя вычитанные из книги слова. наблюдать за ним интересно, но заминки не прощаются - брови сдвигаются к переносице, словно нажали невидимую кнопку. кузнечику хочется, чтобы бледный научился улыбаться.

на языке появляется солёный привкус, а в ушах шумит прибой — волны норовят слизать границы строк и вылиться из истории, затопив небольшой балкон и детей вместе с ним. воздух свежеет и пахнет йодом, и слепой чувствует тоже — тонконогие пауки замирают, а кончик юркого языка на секунду показывается изо рта, пробежав по мякоти истерзанных губ. так и есть — словно поварихи вместо сахара насыпали в компот соль. море подбирается всё ближе, и бледный захлопывает книгу, отложив её в сторону. кузнечик вытягивает затёкшие ноги, а после перебирается на матрас, ложась рядом с брюнетом плечом к плечу. слепой бодает ногой ступню мальчика, и тот с улыбкой возвращает толчок, продолжая касаться мизинцем чужого ещё несколько минут — целую вечность по ощущениям.

— расскажи о море, — просьба заглушается шумом прибоя, говорить лениво, но тонкие пальцы угрожающе скользят по рёбрам вместо "пожалуйста", и кузнечик хмыкает, устраиваясь удобнее и зачем-то прислушиваясь к собственному сердцебиению.

— море — как небо, только они по разные стороны и никогда не столкнутся. оно стягивает кожу, когда высыхает под солнечными лучами, а ещё оно часто волнуется — неспокойное. я однажды был там в детстве. здорово, — в обычно звонкий мальчишеский голос каплями, как кровинки из мелкой царапины, просачивается горечь — кузнечик не любит упоминать жизнь, что была до дома, делает это только рядом с бледным, ковыряя незажившую рану. — оно очень солёное.

слепой вспоминает, какими солёными были слёзы, которые он стирал с мягких щёк мальчика, чьи волосы отливали рыжим — он сам так сказал, а у бледного не было причин не верить — от прядей шло тепло, как от огня. их тогда снова побили обитатели хламовника, и боль они делили на двоих, укрывшись на чердаке. ткань свитера на плече промокла насквозь, но паучьи пальцы сумели остановить влагу бережными прикосновениями — печаль и обида заполнили пространство до краёв, и слепому хотелось поскорее это прекратить. кузнечик ведь создан для счастья и смеха, для глупых шуток и сморщенного в непонимании носа, для рассматривания облаков, заботы и самой-пресамой крепкой дружбы, поэтому темноволосому очень хотелось перетянуть боль на себя, он ведь к ней привык, ему совсем не в тягость.

— соленее слез? — вырывается само собой, тихо и едва слышно.

кузнечик не отвечает, только хмурится и закрывает глаза, прячась за веками от розового неба, которое не увидеть его другу. слепой думает, что море таит в себе какую-то вечную печаль, если в нём так же много горечи, как в слезах, капавших на его пальцы.

— я бы тоже хотел на море, — и тяжёлый купол с треском разбивается. светловолосый мальчик поворачивает голову и удивлённо глядит на брюнета, взгляд чувствуется кожей. — лось говорил, что оно живое и всегда движется. прямо как ты.

      шторм сменяется штилем, а соль воспоминаний тает на языке. кузнечик подвигается ближе, наклоняется к уху, скрытому длинными прядями, носом убирает их, пуская по худой спине мурашки и доверительным шёпотом обещает, что когда-нибудь волны обязательно оближут ступни слепого.

— и тогда ты наконец научишься ходить в обуви, потому что солёная вода очень щиплется, попадая на раны, а у тебя сплошные царапины.

слепец кивает и приподнимает уголки рта — он тренируется вместе с седым богом, и потихоньку начинает получаться. губы дрожат с непривычки, а на тонкой нижней начинает ныть ранка, непонятно откуда взявшаяся. кузнечик замечает старания друга, утыкается лбом в пахнущий хвоей висок и широко улыбается, подставляясь под любопытные пальцы, скользящие по щекам и подушечками впитывающие радость.

слепой обнимает мальчика за плечи, потому что чувствует, как тянутся к нему фантомные руки. кузнечик рассказывает о калейдоскопе, который нашёл сегодня возле столовой, описывает его в мельчайших подробностях, потому что темноволосый хотел бы увидеть.

море ласково покачивает матрас на волнах, убаюкивая детей, и на прощание целомудренным поцелуем касается растрёпанных макушек — я буду ждать вас столько, сколько потребуется.

кузнечик засыпает, и ему снится, как они со слепым строят песчаный замок, а после окунаются в воду и улыбаются так широко, как только могут. ни одна рана не болит.

***

солнце тонет в водной глади, растянувшейся от края до края, окрашивая всё пространство и глаза слепого в нежные оттенки розового, оранжевого и жёлтого. на пляже нет ни души, кроме их самих, и ни единого звука — только крики чаек и шум прибоя. в тёмных прядях гуляет ветер, а сам мальчик натянут, как струна, обращён в слух и осязание. море, о котором он так мечтал, прямо перед ним, пять шагов, и белая пена коснётся кончиков пальцев, но ему страшно.

невидящие глаза оборачиваются и смотрят прямо на сфинкса, наконец сумевшего стащить со ступней изношенные кеды. в них теперь песка почти столько же, сколько и вокруг, и хрусткие крупицы будут колоть кожу даже через месяц.

— сфинкс, — мальчик зовёт робко, но вопреки тихому голосу стремительно и открыто тянет руку навстречу, а меж бровей появляется морщинка. у мужчины сжимается сердце — ему так безгранично доверяют, что попроси он шагнуть в пропасть, ребёнок сделал бы это. сделал бы, но знает, что о подобном никогда не заикнутся — его любят и оберегают. небольшая ладошка полностью прячется в кулаке протеза, обхватывающем ласково и бережно. мальчик смело шагает вперёд, потянув взрослого за собой, и сфинксу кажется, что небо разверзнется в эту же секунду — крики птиц кружат голову, а вода будто затекла в уши и устроила шторм в голове, утопив все корабли. но ничего не происходит.

мальчишка вскрикивает от неожиданности, когда набежавшая волна касается ног у самых коленей — слишком близко подошёл, и делает шаг назад. на лице у него широкая восторженная улыбка, ладонь выскальзывает из мёртвой хватки и окунается в воду, пропуская её сквозь пальцы.

ребёнок касается дна и ощупывает каждый камушек и ракушку, попадающиеся под руку. на языке множество вопросов, но сейчас хочется молчать и чувствовать, как море проникает внутрь, с солью вымывая всё тёмное и тяжёлое, что он носит в себе. мальчик переступает с ноги на ногу, чувствуя, как сила, ему неподвластная, живая сама по себе, пытается утащить его в глубину, но не поддаётся и радуется тому, что сумел выстоять. сердце колотится быстро-быстро, волны чувств захлёстывают с головой, а он плавать совсем не умеет, поэтому кидается к сфинксу, безошибочно находя его, и обнимает его за ноги, лицом вжимаясь в боковой шов джинсов. ткань неприятная на ощупь, но от неё пахнет спокойствием и домом.

— пап, море, — тихонько сообщает мальчик. сфинкс замирает, потому что никогда не сумеет привыкнуть к худым паучьим лапам, сжимающим сердце с такой силой, будто они из стали. слепец поднимает голову и застывает каменным изваянием с вечной морщинкой меж бровей — доли секунд молчания тянутся бесконечностью и ранят каждую клетку. что-то внутри начинает разрушаться, распадаться на части, осыпаться к ногам и сдавливать горло, нет, пожалуйста, я же так тебя люблю, скажи хоть что-нибудь, за пределами тебя у меня никого нет.

— море, сынок, — и сквозь низкий голос сквозит такое обилие света и нежности, что на невидящие глаза наворачиваются слёзы, а то, что едва не сломалось до основания, собирается вновь.

мальчик чувствует, как шершавые губы прикасаются к его лбу, и обхватывает сильную шею руками, обнимая мужчину и прижимаясь к его щеке собственной. я с тобой, я с тобой, что бы ни случилось, независимо ни от чего и ни от кого. я с тобой, и поэтому ты будешь в порядке. неозвученные слова доносит шелест волн, а любовь затягивает свою петлю ещё туже.

сфинкс садится на прогретый солнцем песок, а ребёнок пристраивается рядом, прислоняясь к тёплому и родному боку. он чувствует, что что-то не так, какая-то тяжесть тревожит мужчину, не отпускает его, но говорить об этом сейчас кажется плохой идеей, поэтому он просит рассказать о небе.

— небо — как море, но сегодня они очень близко и готовы столкнуться, поглотить друг друга, как прожорливые рыбы, обитающие на морском дне, — ночь медленно опускается на пляж, и сфинкс, пытаясь отвлечься от боли, собирающейся в груди, думает, что совсем скоро им нужно будет ставить палатку. — когда-то я не верил в то, что это столкновение возможно, но тогда я был слишком мал и ничего не знал о жизни. я даже наврал своему другу и сказал, что они никогда не столкнутся. глупо.

«я бы тоже хотел на море. оно живое и всегда движется. прямо как ты».

«— у меня глаза как серые мышиные спинки.

— нет, никаких мышек. у тебя - небо. серое небо перед дождём, свежее, завораживающее и одновременно с этим пугающее».

«небо и море по разные стороны и никогда не столкнутся».

тяжёлая капля падает на высушенную летом кожу худого плеча — сфинкс сказал, что ему стоит немного загореть, и купил целый ворох открытых маек. мальчик тут же слизывает каплю шершавым языком — она солёная и отчего-то очень-очень грустная. наверное, море штормит, когда по кому-то очень тоскует, вот и разбивается о камни, брызгами печали задевая чересчур близких людей. слепец обнимает сфинкса за талию и шумно дышит, напоминая ему, что он не один.

— пап, давай построим песчаный замок?

море льётся у сфинкса из глаз.