Пиджак

Тони почти вырывается из душного марева чужих сплетен и разговоров — он устал, так устал, но благотворительные вечера — это обязанность, в которую он полноценно посвящен со своих шестнадцати лет, так что... приходится.

Там, в зале, слишком много жадных до сплетен людей, которые думают, что Мстители должны отчитываться им, потому что они спонсируют их, и это — уже отвратительно, ведь спонсированием команды героев, которые спасают мир, занимаются богатеи, считают их своим приобретением, фактически — да, вскладчину с остальными, но кусочек от любого из Мстителей они очень жаждали получить.

Тони вдыхает полной грудью чуть морозный воздух балкона... и почти давится сигаретным дымом.

— Прости, — говорит из темноты балкона голос Кэпа. — Сейчас потушу.

Тони видит его смутно — вот он шевелится у стены, поднимает ногу, явно собираясь затушить сигарету о подошву, и это такое привычное движение все перетряхивает внутри, так что выходит почти крик:

— Нет.

Стив замирает, опускает ногу, поднимает сигарету — в темноте скользит ее огонек — и повторяет:

— Нет?

— Ты знаешь, сколько стоят эти туфли? — пытается пошутить Тони, а самого его почти трясет. — А еще я тут всё равно ненадолго.

— Да... вижу... для тебя тут... холодно, — говорит с долгими паузами Кэп. — Хочешь... мой пиджак?

Тони молчит. Он медленно качает головой, но не спорит, нет, потому что внутри странно всё отзывается на это. Уйти от ответа он решает буквально — опирается на перила балкона, смотрит вниз, на огромный город, раскинувшийся под ними, шумящий и никогда не спящий.

— Старк, — зовет Кэп. — Ты замерзнешь.

Тони слышит его шаги, сигаретный дым, знает, что Кэп приближается, но не может даже шевельнуться. И ему не холодно, нет, внезапно бросает в жар. Хочется развязать бабочку и скинуть свой пиджак.

— Не сочти за наглость, — говорит Кэп.

И бросает свой пиджак на плечи Тони. И облокачивается на перила рядом. У Тони смотрит на него искоса, на закатанные рукава рубашки, сигарету в пальцах, темнеющий силуэт на фоне огней здания. И это всё так... так... знакомо. До боли.

— Зачем? — спрашивает Тони.

— Я вылечусь от простуды за пару часов, — говорит Кэп тихо. — Ты — нет.

И в этом... внезапно нет пафосного превосходства. В этом есть что-то странное, что-то в духе "лучше я пострадаю, чем ты". Тони это уже слышал. От Инсена, вроде бы. В сочетании с сигаретным дымом и пиджаком на плечах Тони... это... всё это... Тони жмурится.

— Ты в порядке? — спрашивает Кэп.

И затягивается. Тони смотрит на него внимательно, слишком внимательно, потом говорит:

— Говард тоже курил.

И точно так же стоял на балконе с Тони. Это было во времена, когда он был "папой", а не "Говардом". Он опирался на перила балкона, накинув Тони на плечи свой пиджак, закатывал рукава и курил, пока не приходила мама, которая предлагала им лукаво: "А давайте сбежим?"

И они сбегали.

Потому что хотели. Потому что могли. Потому что те богатеи в зале не могли им и слова против сказать. Не Торговцу Смертью. Не Говарду Старку.

Тони вцепляется в перила балкона, потому что голову отчего-то кружит.

— Ты куришь? — спрашивает Стив.

— Нет, — жмурится Тони.

— Ясно, — говорит Стив и тушит сигарету о перила балкона, смотрит по сторонам, вздыхает и убирает окурок в карман брюк. Тони смотрит на него, потому что Говард обычно бросал окурки вниз. — Хочешь уйти отсюда? Мстителям, конечно, нужны деньги, но не настолько.

— Откуда ты знаешь? — уточняет Тони.

— Я много ем, а потому хочу знать, сколько проедаю и сколько стоит моя жизнь, — говорит немного непонятно Стив, вздыхает, качает головой и почти приказывает: — Уходим. Устал я продавать себя по частям.

Он снимает с Тони свой пиджак и просто идет вперед, уверенно открывает балконную дверь, гордо поднимает голову и распрямляет плечи перед выходом в зал, а после оборачивается и... ждет Тони.

Они сбегают.

Потому что могут.

.

— Вверх! — кричит Берни и подкидывает Клинта.

Клинт пока еще очень юный, очень легкий, очень миленький, и он гимнаст. Пока что. В свои шесть мелкий недокормыш из приюта, которого подобрал с братом Преступный Цирк, внезапно начинает набирать вес.

— Ты становишься всё тяжелее, — ворчит Берни, перематывая кисти рук. — Может, на что-то другое тебя натаскать?

Карманник из Клинта неплохой, и на представлениях он вполне удачно ворует, но этого мало. Это — Цирк. Здесь все должны работать.

— Лови, — бросает в него яблоко Джозеф, хмыкает и говорит: — Видели, как словил? Дайте ему ножи. И лук. Где-то у меня завалялся.

Клинт Бартон, Хоукай, начинается с того, что он становится слишком тяжелым для гимнаста, а продавать себя — свое лицо, свой талант, свои выступления на грани провала, падения и смерти — нужно.

— А ты становишься метким, — щурится Берни.

Это он от зависти. Его припахали таскать тяжести, а Клинт, мило и проказливо улыбаясь, выходил на арену и шокировал народ метанием ножей или стельбой из лука. Он меткий настолько, что порой ему самому становится жутко.

Во время его выступления публика завороженно смотрит, не в силах оторвать взгляд.

А карманы обчищает Лора — подобранная бродяжка, как и он сам.

— Это дар, — говорит она, помогая Клинту обрабатывать ранки. — Да, ты ранишь себя во время тренировок, но ты так невероятен!

— Я просто очень много тренируюсь, — отмахивается Клинт.

— Не скромничай, — хмыкает Джозеф. — Ты становишься очень хорошим бойцом. Пойдешь с Берни в следующую вылазку.

"Вылазками" называют ограбления — банков, ювелирок, аукционных домов, просто богатеев. Они всё же Преступный Цирк, а?

Клинту одиннадцать, когда он впервые помогает ограбить чей-то дом.

Лору, к слову, берут на вылазку только в четырнадцать — к этому времени она настолько хороша в работе с кнутом и гарротой, что Клинт даже завидует.

— Вот только это оружие убийцы, — говорит тихо Лора, заправляя руки гарроты в рукав.

Она не ошибается.

— Продай его жизнь за свою! — кричит Джозеф, когда Клинт медлит. — Либо ты, либо они!..

Охранник вцепляется в руку Клинта... и тот бьет ножом — только в руку, вроде, в плечо, но так неудачно, внезапно мимо, не в цель, не раня... убивая. Убив.

— Так было всегда, — говорит вечером Лора, садясь на кровать Клинта. — Мы устраивали шоу и обирали людей. Просто сейчас ты забрал еще и жизнь.

Они уходят из Цирка, когда понимают, что больше половины вылазок заканчиваются чьей-то смертью.

ЩИТ принимает их спокойно. Им дают работу. Им дают прибежище. Им дают гарантию, что Цирк остался для них в прошлом. И убивать приходится... не каждый раз.

— За всё нужно платить, — говорит Лора, глядя в потолок.

— Я готов платить за нас обоих, — отвечает Клинт.

Лора соглашается принять фамилию Бартон, кнут и гарроту прячет на чердаке, и мирная жизнь ей... идет.

Клинт же ввязывается во всё более и более сомнительные авантюры. Черная Вдова, Инопланетяне, боги, другие миры, инопланетные технологии, гипноз... Мстители.

— Самая моя странная авантюра, — говорит Клинт, поправляя бабочку. — Я агент ЩИТа, зачем мне светить лицом?

— Потому что твое лицо дает нам деньги на новые стрелы, — отвечает Наташа, ударяя его по пальцам и поправляя бабочку сама. — Что не так?

— Чувствую себя снова на арене, — кривится Клинт. — Не хватает только прожектора, мишени и аплодисментов.

Наташа смотрит. Пристально. А потом оборачивается на Старка. Тот уходит на балкон.

Почему-то для Наташи это важно, слишком уж она пристально смотрит.

Почему — Клинт понимает через несколько мгновений, когда в зал Старк возвращается с Кэпом. Нет. Не с Кэпом. Кэп — мягкий и добрый. А вот этот готовый дать тебе в зубы за лишнее слово парень? Это кто?

— Стив Роджерс, — усмехается Наташа. — Сейчас нас будут спасать.

И не ошибается, а?

.

Наташа Романофф была... вещью. Не человеком, нет, инструментом, оружием, которое можно и нужно продать подороже.

Впрочем, этот вопрос она решила.

— Бум, — говорит тихо Клинт, утаскивая ее в самое внезапное место в ее жизни — в воздуховод метро.

Наташа сидит там и не понимает, кто она теперь. Человек? Свой собственный? И она может сама решать, что ей делать... и кому продавать себя.

— А продавать придется, — опирается на раковину в туалете Наташа и вглядывается в свое отражение. — ЩИТу — надежней всего.

Она и продает себя — свои навыки, умение убивать, симпатичное личико и возможность втереться в доверие почти любому.

— Я тебе не доверяю, — говорит Лора. — Ты точно нас случайно отравишь, если попытаешься что-то приготовить. Буду тебя учить нормально готовить.

С Лорой Наташа впервые встречается, когда ей ломают ногу. Клинт после медпункта просто берет ее на руки и уносит в машину, и потому в ЩИТе про них бродят до сих пор самые разные слухи. На машине они добираются до фермы в глубинке.

— Итак, — говорит глубоко беременная Лора, — ты опять принес потеряшку. — И сообщает Наташе. — Обычно это собаки или кошки, но... иногда это люди. Ты у нас на передержку или как?

Она шутит. Конечно, она шутит. Это только шутка. К Наташе не относятся как... к животному. Нет. Нет, конечно, нет!..

— Я сказала что-то не то, — медленно говорит Лора и оглядывает Наташу с ног до головы. — Ты Романофф?.. Блядь.

Это первый и последний раз, когда Наташа слышала, чтобы Лора ругалась. Но это станет ясно позже. Сейчас же Лора почти сбегает по ступенькам к ней и говорит твердо:

— Ты человек. Настоящий. Если кто-то говорит, что это не так, стукни его. Больно.

— Тебя тоже стукнуть? — уточняет Наташа.

— Ты проиграешь, нас двое, — хмыкает Лора и складывает руки на животе.

Наташа... почему-то смеется. Тихо. Едва заметно. Но Клинт обижается невероятно, потому что его-то шутки она игнорирует. Но... так у нее впервые появляются те, кому нужна только она сама. Нет, не впервые, но... это было так давно, было почти неправдой.

Наташа вдыхает-выдыхает и пытается понять, как ей жить дальше.

А дальше — Тони Старк, Железный Человек, Мстители.

И вот она стоит в банкетном зале, где все смотрят на нее, и приходится улыбаться, быть милой. Быть... не собой.

А потом в зал выходит Стив. У него тот же взгляд, что был у Лоры, когда она советовала бить людей за нелюдское отношение.

Наташа улыбается.

И идет к нему.

За ним, если быть точной.

.

Стив привык.

Нет, честно, с сорок третьего прошло столько времени, что он просто обязан был привыкнуть к этим жадным раздевающим, изучающим, пронизывающим взглядам.

Он. Должен. Был. Привыкнуть.

— Я продаю себя по кусочкам, — говорил он Рейчел.

Или Мэдди? Или Френч?

Черт их знает, но с момента попадания в кардебалет он ни ночи один не ночевал. Иногда дамочек набиралось до семи. Но, стоит признать, секс был не всегда. В войне, гомоне, страхе, чужих жадных взглядах, руках и фотовспышках со всех сторон, иногда нужно было просто быть рядом с кем-то.

Стив и был.

— Милый, — отвечала Рейчел — или Мэдди, или Френч. — Радуйся, что ты пока востребован. Когда ты потеряешь популярность, тебя забудут.

— Я согласен, — закрывал глаза Стив. — Я хотел быть солдатом. Я хотел спасать этот мир.

— Но вся эта мишура такая привлекательная, — возражали ему. — Ты красивый. И ты получишь за это много денег. Разве это плохо?

Стив не отвечает. Он почти физически чувствует, как отрезают от него по кусочку. Срезают всё, что создал Эрскин, пока не остается только Стив Роджерс. Последнее от Капитана Америка с него срывают — ударяют каким-то овощем по лицу. Линия фронта, а он толкает пафосную речь со сцены.

Капитан Америка толкает речь.

Стив Роджерс сбегает спасать Баки Барнса.

Потому что от Капитана Америка остались там и тут осколки-огрызки лоскутов, которые пока не продали за акции, за восторженные взгляды, за это всё.

Стив Роджерс — не Капитан Америка. Он не продается, не дает откромсать от себя по кусочку, вместо этого он требует себе — людей, технику, оборудование, возможность сражаться и побеждать.

Вокруг Стива нарастает уже не Капитан Америка, а он сам. И это не Капитан Америка одерживает победу за победой, это Стив. Стив берет и требует, не продавая себя взамен.

А.

А потом Баки падает.

Нарощенная броня рушится.

Вся.

Стив стоит перед Красным Черепом — не внешне, но внутренне маленький, тонкий и уставший, не готовый снова сражаться и ломаться по кускам. Нечего там больше отдавать.

Только свою жизнь, а?

В новом мире просыпается Стив Капитаном Америка.

Вспышки фотокамер, восторженные взгляды, пресса, спонсоры, Мстители, которым нужно на что-то покупать оборудование, которым нужно добыть денег, а грабить банки — очень хочется, но нельзя. Стив Роджерс внутри Капитана Америка против этого. Хоть на это он реагирет в новом мире. Хоть на что-то.

Капитану Америка плевать.

Он позволяет отрезать от себя по кусочку, трогать, касаться, отщипывать, потому что это кому-то нужно, потому что это кому-то важно. А вот ему... плевать.

Почти.

Поэтому он стоит и курит на балконе вместо того, чтобы торговать собой в банкетном зале, а?

Стив Роджерс курил. Капитану Америка не пристало, так что на балконе пиджак на плечи Старка накидывает Стив. Он же уводит Старка с балкона.

Стив умеет брать то, что хочет. Честно. Он умеет. Поэтому он уводит Старка с балкона, поэтому он кивает замученному Бартону, чтобы тот следовал за ним, поэтому к нему, больше чуя, чем видя его приказ, подходит Наташа, цепляя его за локоть.

Беннера и Тора сегодня нет.

А Мстители уходят.

— Капитан! — крикнул кто-то. — Вы все уходите?

— Мир сам себя не спасет, мадам, — улыбнулся Капитан и посмотрел на Старка. — А продавать можно не нас, а... как вы это называете?.. Сувениры?..

— Мерч, — усмехнулась Наташа. — Мальчики, мы совсем уходим?

— Совсем, — твердо ответил Стив.

— Но... — бледно попытался возразить Старк. — Мы должны...

— Спасать мир, а всем остальным займутся менеджеры, — хмыкнул Стив. — Если придется, Старк, я тебя отсюда унесу.

И он не шутил. Потому что Тони определенно не стоило оставаться тут, среди этих жадных и мерзких взглядов. Никому не стоило быть... здесь. Не в качестве товара, по крайней мере.

Капитан Америка мог допустить это для себя, но не для тех, за кого готов был убить и умереть Стив Роджерс.

Поэтому Стив поправляет пиджак и уходит.

Следом за ним идут Мстители.