начало апреля, 60 год Эпохи Скрытых Деревень (э.с.д)

      Коротая одинокие вечера в своей небольшой, но практически драгоценной квартире, Кушина мечтала лишь о том, что когда-нибудь Сандайме даст ей возможность выступить в этой войне. Не как джинчуурики, чтобы обрушить на врагов мощь и ярость Кьюби, а как шиноби Конохи, к которой так сильно прикипела душой после падения Узушиогакуре и появления в её жизни светлого и замечательного Минато-куна. Разумеется, далёкая, некогда уничтоженная осадой Родина до сих пор оставалась самым любимым и родным местом во всём мире, но эти войны, этот ужас, который случился с островом, оставили от Узушио лишь развалины. Это случилось практически ровно десять лет назад, и Кушина, не обременённая миссиями в военное время, будучи джинчуурики, целые дни просиживала в храме масок Узумаки Ичизоку, находящемся за пределами Конохи.

      На протяжении месяца она приходила в храм, задумчиво отрезала очередную прядь волос и окропляла её собственной кровью, после чего обматывала ею букетики сухоцветов. Поджигая данное сооружение на плоском камне, заменяющем алтарь, она мысленно общалась с покровителем, пока пространство храма заполнялось дымом и запахом сожжённых цветов.

      Не то чтобы военное время было самым подходящим для подобных ритуалов, но всё-таки Кушина не могла не обратиться к покровителю Узумаки и попросить о хорошем перерождении для всех, кто погиб при осаде Узушио. Особенно просила за родителей, которых едва помнила, так как Мито-сама, являющаяся дочерью главы клана Узумаки, совместно с Сандайме Хокаге запросили нового джинчуурики для Кьюби. Ей было четыре года, когда за ней пришла делегация из Конохагакуре, и она едва помнила лица членов своей семьи, которые потом даже ни разу её не навестили тут. Для Кушины, тогда ещё совсем маленькой девочки, семьёй стала суровая Мито-сама и её внучка Цунадэ-химэ, которая уже тогда была высококлассным ирьёнином. Младшего брата Цунадэ-химэ она видела мельком, да и то бедный мальчик погиб буквально через пару месяцев после того, как Кушина прибыла в Коноху, так что по сути даже с Цунадэ-химэ не удалось сильно сойтись, так как девушка с головой погрузилась в работу госпиталя и свой проект.

      Закончив со своим ритуалом, который проводился на протяжении всего апреля уже шестой год подряд, Кушина убрала пепел с камня и сложила его под половицы, после чего поклонилась висящим на стене маскам и, не разгибаясь и не поворачиваясь к ним спиной, покинула храм. Оказавшись снаружи, куноичи вдохнула свежий воздух, который уже наполнялся запахами редких, но всё-таки цветущих в Конохе сакур. Покинув довольно пустынную территорию храма, она довольно быстро оказалась в деревне, мысленно составляя список дел на сегодняшний день. В военное время все её приятели и друзья были заняты именно войной, поэтому ей, запертой в Конохе, приходилось развлекать себя самостоятельно, учитывая при этом всеобщее подавленное настроение или вовсе траур. Война была сейчас в самом разгаре, и некоторые, более-менее сведущие в политике, полагали, что Третья Мировая продлится ещё минимум два года. С одной стороны, при подобном раскладе эта война закончится всего за шесть лет, что в два раза меньше Второй Мировой, но с другой Кушина ощущала, что ещё «минимум два года» она не выдержит, и её деятельная натура точно устроит бунт или потянет на приключения.

      Уныло оглядев лавки, не отличающиеся разнообразием, Кушина бездумно поплелась домой, мечтая просто забиться под одеяло и уснуть, чтобы не думать о Минато-куне. О Хизаши-куне, Санно-куне (1) — её бывших товарищах по команде. О Кагами-сенсее, на которого Сандайме сваливал много работы, и тот практически не бывал в деревне. И о малыше Шисуи-куне, который крайне редко видел отца дома. О таком милом, но закрытом и одиноком Какаши-куне, гениальном мальчишке с такими же гениальными тараканами в голове. Кажется, он уже начал работать над своей собственной техникой, основанной на стихийном преобразовании, а ему даже десяти лет не исполнилось.

      От самобичевания спасло, а точнее выдернуло явление АНБУ, лягушкой умостившегося на оконной раме. Метнувшиеся цепи чакры неохотно втянулись в ладонь, а шиноби, чьё лицо скрывала дурацкая маска, вроде бы даже не шелохнулся, но даже угробленные чакрой Кьюби в целом неплохие способности к сенсорике уловили ускоренное движение чакры по СЦЧ. В лучшем случае этот индивид собирался применить Каварими или Шуншин.

      — Чем обязана? — довольно прохладно поинтересовалась Кушина, прекрасно зная, что её сейчас пнут к Сандайме в кабинет.

      — Вас вызывает Хокаге, — типичный для всех АНБУшников голосом ответил… сова? У них ведь реально голос один на всех, особенности печатей на маске.

      Куноичи не стала спрашивать о причинах, просто вернула подсумок с полевым набором для фуиндзюцу на пояс, собрала волосы в хвост, повязала хитай на голову и накинула жилет. Являться к Сандайме не в форме — жуткий моветон. Выскочив в окно на ближайшую крышу, Кушина едва ли не молилась, чтобы это была миссия. Не то чтобы она любила убивать или месяцами перебиваться сухпайком, но и торчать в целом безопасной деревне, пока возлюбленный и друзья на миссиях и полях сражений, было невыносимо.

      Замерев у двери в кабинет, Кушина привычным движением пригладила волосы и трижды постучала, после чего, получив разрешение от хозяина кабинета, вошла и поклонилась.

      Не разгибаясь, она сенсорикой «нащупала» четверых, помимо себя, присутствующих, не считая АНБУшников на потолке. Распознав Кагами-сенсея, она выпрямилась и расплылась в счастливой улыбке.

      — Сенсей! — едва ли не подпрыгнув от восторга и радости, Кушина широко улыбнулась, даже не обратив внимания на остальных присутствующих. Мужчина скупо улыбнулся ученице, с которой успел намучиться в своё время, но от обмена любезностями их отвлекло покашливание Сандайме.

      — Здравствуй, Кушина-чан, — поприветствовал девушку Хокаге.

      — Добрый день, Хокаге-сама, — она снова поклонилась, ощущая себя неловко за свой порыв. — Вызывали?

      — Буквально позавчера мне пришло известие, что команда Шиби-сана, пришедшая на помощь городку Цури на востоке страны, обнаружила ребёнка с СЦЧ, — Сандайме, на редкость не держащий между зубами трубки, благосклонно улыбнулся девочке, которая практически сжалась до размеров какого-нибудь енота и настороженно выглядывала из-за спины Кагами.

      Кушина перевела взгляд за спину сенсея, где на импровизированной переноске расположился ребёнок, который тоже скосил на неё взгляд. Недоверчиво моргнув, девушка с изумлением отметила тёмно-красные короткие волосы, едва достигающие длиной мочек ушей, и загнанный взгляд зверёнка.

      Слабо верилось в то, что происходящее не сон. Кушина не видела живых Узумаки уже очень-очень давно, с тех пор, как в неё запечатали Кьюби, поэтому рассматривала малыша со смесью надежды и шока. Разумеется, волосы — это не абсолютная гарантия того, что ребёнок имеет отношение к Узумаки, но вряд ли бы Сандайме стал приводить в деревню самого обычного малыша. Даже ребёнка с чакрой не стал бы, будь он обычным. А кого-то из вымершего почти что целиком клана — вполне, даже в такое время. Так что Кушина через мгновение перестала сомневаться в том, что дитя — Узумаки минимум на четверть, хотя, скорее всё-таки наполовину. Но так сходу не выяснишь, скорее всего в этом Цури вскоре перелопатят все данные по приюту, чтобы выяснить, как туда занесло подобный сюрприз. Впрочем, позже, по объёму чакры и способностям к фуиндзюцу можно будет судить о родстве чуть лучше, но опять-таки каких только самородков не порождает мир шиноби. Скорее всего, тайна явления на свет данного чуда останется тайной, если в Цури не будет найдено хоть каких-то документов, вероятность чего близится в лучшем случае к десятой части процента.

      — Девочку зовут Хикава, — спустя непродолжительное молчание, в течение которого Кушина обдумывала ситуацию, подал голос Кагами-сенсей. — По отчёту Фуджи-сан имеет СЦЧ и очаг чакры, причём характерно объёмный. К тому же ребёнок провёл более восьми часов в подвале под завалами. Судя по отсутствию вентиляции в подвале, то содержание кислорода там было значительно ниже нормы, предположительно менее 10%. Ирьёнин сделал вывод, что у ребёнка очень высокая способность к адаптации, к тому же показатели пришли в норму в рекордные сроки.

      — Впечатляюще, — кивнул Сандайме.

      — И… что дальше? — немного охрипшим от волнения голосом спросила Кушина.

      — Мы не можем утверждать о том, что Хикава-чан относится к Узумаки Ичизоку. Никаких документов в приюте или администрации города не было найдено, кроме, собственно, того, что Хикава-чан оказалась в приюте, будучи ещё младенцем. Кто её принёс в документах не указано, имя давали в приюте, — Сандайме пододвинул раскрытый свиток, где в списке имён Кушина быстро обнаружила имя, дату попадания в приют и дату рождения девочки. — Но есть ещё один момент.

      Получив кивок от Хокаге, Кагами вынул ребёнка из «переноски». Девочка заметно сжалась, но старалась держать лицо, поэтому бросила на Кушину настороженный взгляд и сделала несколько шагов по направлению к замершей куноичи. Повернувшись к ней спиной, девочка склонила голову, и Кушина, озарённая догадкой, едва коснулась выпирающего шейного позвонка, на котором проявилась печать в виде спирали.

      — Я не сильно осведомлён о назначении данной печати, — после паузы продолжил Сандайме. — Впервые вижу её, на самом деле, но символ Узушио не оставляет сомнений.

      — Да, Хокаге-сама, — севшим голосом ответила Кушина. — Это… довольно редко практиковалось. Точнее, такую печать ставили тем, кто… умер при рождении.

      Повисла неловкая пауза, и Кушина, опомнившись, прокашлялась и решила пояснить:

      — Дети, которые рождаются в плодном пузыре. Они часто умирают по многим причинам. Часто такие дети либо недоношенные, либо задыхаются.

      — О, я понял, — улыбнулся Сандайме. — Говорят, что таким детям уготовано великое будущее, я прав?

      — Да, — взволнованно ответила Кушина, чувствуя, что дрожит. Вмиг заледеневшими пальцами она провела по спирали на шее замершего ребёнка, от чего девочка вздрогнула и метнулась к Райдо, которого куноичи заметила только сейчас. — Такие дети, если выживают, чаще всего становятся служителями в храмах. Когда я ещё жила в Узушио, такая печать была лишь у двоих человек в клане: у Ашины-сама и настоятеля храма, которому перевалило за сотню лет.

      Те, кто был связан с Шинигами, но о таком запрещалось говорить чужакам, будь они сотню раз Каге. О некоторых вещах просто не стоит распространяться, и Кушине претила сама мысль о том, чтобы поделиться этим с кем-то, не относящимся к клану. Впрочем, подобная печать лишь подтверждала, что один из родителей девочки — чистокровный Узумаки, причём прямиком из Узушио. Причём, такую печать могли поставить лишь те самые служители храма, как бы отмечая того, кто станет членом их сообщества. Глава клана — Ашина-сама, по идее, тоже должен был пойти служителем, но он был старшим сыном и, следовательно, его обязанностью было стать во главе Узумаки, что, впрочем, не мешало ему быть весьма преданным их… религии.

      Но раз девочка оказалась в приюте, этот человек, ставивший печать, погиб или предпочёл избавиться от обузы, что казалось Кушине практически невозможным: все служители храма были очень преданы своей вере и воспитать такого ребёнка не отказался бы никто. Мог ли печать поставить кто-то, кто в храме не служил? Маловероятно, но всё-таки печать не S-ранга и даже не А, так что шиноби уровня джоунина мог бы освоить без трудностей. Другое дело, что с уничтожением Узушио исчезли все знания клана и просто прочесть свиток с описанием техники невозможно.

      Кто-то из храма выжил, смог размножиться, хотя такое редко практиковалось, и поставить печать? Нет, конечно, у шиноби и, особенно, кланов имелись всякие заморочки, связанные с традициями и прочей ахинеей, которая была малопонятна Кушине, покинувшей Родину в четыре года, но печать ставили не просто потому что, а вполне по объективным причинам. Печать, имеющая символическое значение и возвышающая везунчика над другими, содержала в себе весьма специфическую чакру, которая в данный момент заставляла табунами бегать мурашки по спине Кушины. Чакра, которую источали те самые жутковатые маски в храме Узумаки, то есть чакра покровителя клана, а именно Шинигами.

      Для Кушины будет, несомненно, честью воспитать подобного ребёнка. Но честь была тут второстепенной причиной: девушку практически болезненно тянуло к этой маленькой пугливой девочке, которая сейчас пряталась за спинами Кагами-сенсея и Райдо. Потому что, даже не имея какого-то близкого кровного родства, всё-таки Узумаки. Кушина, из всех своих соклановцев хорошо знавшая только Мито-сама, всё равно ощущала эту тягу к чему-то родному и трепетно любимому где-то в глубине души. Даже осознавая, что Узумаки добровольно отдали её в союзную деревню, чтобы сделать жертвой для биджуу, она не могла полностью отказаться от любви к своей Родине и своему клану.

      — Кушина-чан, — от душевного раздрая её отвлёк голос Сандайме. — Ты можешь воспитывать Хикаву-чан, — он тепло улыбнулся вскинувшейся девушке. — Мне пришлось повоевать с советом, но всё-таки удалось отстоять твоё право.

      — Благодарю, Хокаге-сама, — и глубокий поклон, полный благодарности.

      Кто бы ещё, кроме этого воистину мудрого и доброго шиноби, подпустил бы к джинчуурики ребёнка не из Конохи, особенно в военное время. Впрочем, Кушина сильно сомневалась, что Кагами-сенсей не проверил ребёнка на всевозможные ментальные закладки и печати. Разумеется, и причины для этого Кушина прекрасно осознавала: кто ещё научит мелкую Узумаки фуиндзюцу и клановой технике цепей?

      Хикава из-за спины Райдо посмотрела на Кушину очень настороженно, но в целом без какого-то отторжения, и девушка ощутила прилив энтузиазма. В голове сразу всплыли все тренировки с Мито-сама, все те свитки, которые ей завещала эта воистину великая женщина. Кушина по сей день с благоговением изучала всё то богатство, которое ей оставила её наставница, — всё-таки чуть ли не единственное, что осталось от знаний Узумаки. И всё это Кушина намеревалась впихнуть в появившуюся подопечную.

      — Думаю, вам следует поближе познакомиться, — благодушно улыбнулся Сандайме. — Хикава-чан, прости, что всё решается без твоего участия, но Кушина-чан — твоя единственная родственница на данный момент. Она великолепный шиноби и хороший человек, поэтому я уверен, что вы поладите в кратчайшие сроки.

      Под успокаивающий и сочащийся добром голос Хикава заметно расслабилась и даже перестала пытаться слиться с тенью Райдо, потом даже глянула в сторону Кушины не настороженно, а больше изучающе. Хокаге обладал просто уникальной способностью располагать к себе людей.

      Упомянув про документы, медицинский осмотр и прочие мелочи, Хокаге отправил Райдо, Кушину и Хикаву за дверь, оставив себе на растерзание Кагами-сенсея. Не то чтобы Кушина хорошо знала Райдо, скорее, она знала про него только то, что он существует в природе, но она пребывала в таком замешательстве и возбуждении, что потащила двоих детей… в раменную. Ничего лучше ей в голову не пришло, ведь дома не было даже несчастной лапши быстрого приготовления, а откормить тощую глисту имени Хикавы Кушина посчитала первостепенной задачей. Какой же всё-таки хороший день!

* * *

      А Райдо… Райдо попал в радиус буквально затопившего коридор резиденции Хокаге энтузиазма Жгучей Кровавой Хабанеро, а его навыков не хватило, чтобы сбежать от токубецу джоунина. Впрочем, цепи чакры тормознут даже биджуу, так что он справедливо полагал, что от Узумаки Кушины сбежать тяжелее, чем из плена какой-нибудь Какурезато. Кажется, отношения Жёлтой вспышки чересчур романтизируют…

      Но плюсы такой компании он оценил мгновенно: во-первых, очередь у забегаловки рассосалась, как только на горизонте мелькнули алые волосы, а во-вторых — за него платят. А Райдо, не видавший почти два месяца ничего лучше пищевых пилюль и какой-то дряни, которую наваривал Гаку-сенсей, был готов сожрать что угодно, напоминающее нормальное мясо и бобовую лапшу. К тому же генинской зарплаты в военное время хватало разве что на снаряжение и лапшу быстрого приготовления, поэтому в забегаловках он бывал редко. Ещё одним несомненным плюсом было то, что Кушина-сан практически забыла о его присутствии, потому что её вниманием завладела ошалевшая от такого эмоционального фонтана Хикава-чан, смотрящая на всё вокруг квадратными глазами. Райдо вполне себе по-свински намеревался заправиться под завязку, поэтому запланировал минимум три порции говяжьего рамена, после чего собирался тактично свалить в свою коморку на окраине и вдоволь отоспаться. Хокаге-сама, видимо, воодушевлённый приобретением в лице Узумаки-мелкой, выдал ему аж неделю выходных.

      Райдо с удовольствием смаковал вполне себе приличные кусочки мяса, но нити разговора (а скорее, монолога Кушины-сан) не терял и довольно быстро понял, что Хикава-чан свою новую родственницу побаивается, хоть и напоминала при этом нахохлившегося воробья. Её страх был практически осязаемым, и так она не боялась даже Гаку-сенсея. Райдо слышал о том, что Узумаки сенсоры, но могла ли такая сопля ощутить биджуу? Кушину-сан он и сам побаивался, причём не только за Кьюби, но и за её собственную силу, но это он, в целом осознающий ситуацию.

      И неужели Кушина-сан сама не ощущает, что ребёнок её боится?

      Медленно всосав лапшу и так же медленно прожевав, Райдо пытался понять, какого хрена вообще происходит последние дни. Он понимал, что девчонка — Узумаки, и это ценное приобретение для деревни, но зачем отдавать незнакомого ребёнка с периферии страны аж джинчуурики? Причём сразу подчёркивая родство, то есть наталкивая на близкие отношения. Райдо вполне объективно считал это опасным, но пути Хокаге неисповедимы, а считать себя умнее остальных его отучили ещё в Академии.

      Поэтому он пытался понять причины, хотя в голове мелькало, что не его собачье дело. Лезть в такое дерьмо, которое именуют красивым словом «политика», он не хотел. И при всём уважении к Хокаге и старейшинам справедливо полагал, что эта работа ещё более неблагодарная, чем D-ранговые миссии.

      — Тебе понравится в Конохе, — продолжала свой монолог Кушина-сан. — Я оказалась тут в четыре года, и меня опекала Мито-сама — жена Шодай Хокаге, — девушка ткнула пальцем в самую первую каменную голову на скале. — Я обучилась фуиндзюцу и искусству шиноби, поэтому…

      — Почему вы оказались тут в четыре года? — абсолютно бестактно перебила девушку Хикава-чан.

      — Э-э… ну-у… Меня должны были выдать замуж, — несколько заторможено ответила Кушина-сан. Кстати, об этом Райдо никогда не слышал. — За наследника Сенджу Ичизоку — Наваки-куна. Но он погиб вскоре после моего появления в деревне.

      Чудом удержав лицо, Райдо смог дожевать лапшу и кивнуть повару, мол, ещё одну порцию. В целом, конечно, логично, что джинчуурики хотели выдать за наследника клана-основателя, который имел бы все шансы стать следующим Хокаге. И вряд ли Кушина-сан соврала. Но Райдо, который, конечно, с Жёлтой вспышкой был знаком весьма посредственно, не мог представить Минато-сана не с Кушиной-сан, и наоборот. Это было что-то исключительно правильное.

      — Я должна стать шиноби? — после непродолжительной паузы спросила девочка, даже не притронувшись к лапше. Райдо прекрасно видел, что она голодна, но почему-то упрямо не бралась за палочки, хотя Кушина-сан старалась ненавязчиво напомнить об остывающем рамене.

      — Шиноби — это не обязательно те, кто убивает, — осторожно начала Кушина-сан, видимо определив, что тема болезненная. — Умение манипулировать чакрой открывает множество границ. Например, ирьёдзюцу — техники лечения организма. Или фуиндзюцу — техники печатей, которые могут быть совершенно разнообразными. Становясь мастером в подобных направлениях, шиноби может быть не менее ценен.

      — Я поняла, — кивнула Хикава-чан. — Фуджи-сан тоже ирьёнин, так? — теперь она обратилась к затихшему Райдо. — Но у неё странные глаза.

      — Бьякуган, — кивнул мальчик, покосившись в сторону Кушины-сан. — Это Кеккей Генкай клана Хьюга. Э-эм… Наследие, особенность, — решил пояснить непонятное слово.

      — Без него можно стать ирьёнином? — с едва заметным любопытством поинтересовалась девочка.

      — Конечно! — воскликнула Кушина-сан и тут же слегка смутилась. — Самое главное в профессии ирьёнина — контроль и преобразование чакры. Хьюга — не единственные, кто способен на такое. Например, Сенджу Цунадэ — великий ирьёнин, она прославилась во Вторую мировую войну. Вкупе с мощными ирьёдзюцу она весьма сильна в тайдзюцу и обладает уникальным призывом. То же самое можно сказать и о Мито-сама, она как раз бабушка Цунадэ-химэ и её учитель. Мито-сама относилась к клану Узумаки и феерично совмещала фуиндзюцу и ирьёдзюцу. К сожалению, мне медицинские техники совершенно не даются, — девушка снова неловко посмеялась.

      Хикава-чан не стала уточнять причин, лишь задумчиво кивнула. Райдо немного удивлялся тому, насколько серьёзно она воспринимает своё попадание в Коноху. Она совсем ребёнок и боится шиноби вполне по объективным причинам, но почему-то совершенно не противится тому, что, в самом деле, должна будет освоить мастерство в том или ином направлении. Воспринимает это, как долг? И ищет при этом самые мирные пути, ещё не зная, что до того, как станет мастером своего дела, ей в любом случае придётся выходить на миссии и, вполне вероятно, убивать. Но не Райдо предстоит окунать этого ребёнка в мир шиноби, наёмных убийств и войн, и, на удивление, это радовало. И тут же Райдо помолился всем Ками, чтобы ему не выпала доля сенсея — ведь именно этим и занимаются наставники генинов.

      — Ты так и не поела, Хикава-чан, — нервно заметила Кушина-сан. Райдо, бессовестно прикончивший третью порцию, потёр живот.

      — Спасибо за угощение, Кушина-сан, — держа невозмутимо лицо и игнорируя взгляд девушки на три пустые миски, он даже поклонился.

      — Да не за что, Райдо-кун, — вполне себе миленькое лицо куноичи перекосило в какой-то сардонической ухмылке.

      Мальчик скосил взгляд на понурую Хикаву-чан, которая явно не хотела лишаться хотя бы одного знакомого лица, но Райдо не видел смысла и, что уж греха таить, не желал совершенно лишний раз контактировать с Кушиной-сан. К тому же в няньки он не нанимался, а желание свалиться и продрыхнуть с трое суток кряду гнало его в маленькую однушку на окраине Конохи. Поэтому, ещё раз уважительно поклонившись, чего отроду не делал даже при общении с сенсеями, рванул в сторону дома, проигнорировав тоскливый взгляд ребёнка.

      Его ждал футон и целая неделя отдыха, которую он намеревался потратить исключительно на себя.