декабрь, 64 год Эпохи Скрытых Деревень (э.с.д)

Конохагакуре-но-Сато

      Обустраиваться в знакомой-незнакомой квартире было одновременно и приятно, и горестно. Хикава методично раскладывала свои немногочисленные пожитки по местам, отбрасывая лезущие в голову мысли.

      В последние месяцы пришлось туго: чакра медленно набиралась и очень быстро кончалась, но ирьёнины делали хорошие прогнозы. На миссии особо не выпускали, и их команда носилась по разным мелочам в пределах окрестностей Конохи или максимум до столицы. Тренировки были строго дозированными и больше направленными на восстановление контроля над чакрой. Её СЦЧ пережила серьёзный стресс после применения крайне затратных техник сверх своего резерва, точнее, с применением жизненных запасов. И почти вся чакра, как выразились ирьёнины, уходила на восстановление этого скрытого объёма, но из-за травм каналов чакры много энергии уходило в ткани. Из-за этого чакру нужно было потихоньку «сливать» на техники и держать резерв в немного опустошённом состоянии.

      Но это было не самой серьёзной проблемой.

      Почти сразу после выписки Хикава посетила Наруто в отделении для новорождённых, где малыш находился под постоянным наблюдением ирьёнинов и АНБУ. В тот же момент стало понятно, что по крайней мере сейчас видеться с ним было нереально для её психики. С первого же момента она ощутила отток сил и недомогание, а после у неё потемнело в глазах, а очнулась девочка снова в отделении, где её хотели оставить ещё на несколько дней.

      Её состояние списали на некую паническую атаку. Вообще слишком часто говорили о риске развития психических нарушений, постоянно клали снотворные и успокоительные препараты и проводили какие-то тесты. Ирьёнин постоянно гонял её по одним и тем же вопросам по нескольку раз и вообще, вероятно, не имел цели кого-то вылечить. Проверять на способность выполнять миссии и лояльность — скорее всего.

      Почему-то Наруто продолжал находиться в госпитале. Хикава была практически уверена, что Шики Фуджин держится непробиваемо, да и мальчик не был ранен той ночью, поэтому не понимала, что с ним могут там делать. Карин, как оказалось, тоже находилась в педиатрическом отделении: у неё было что-то вроде сенсорного шока. Довольно редкое явление даже для сенсоров, всё-таки большая часть шиноби умели вовремя отключать свои способности, но Карин не могла и словила бешеную перегрузку. Из шокового состояния её вывели с трудом, и некоторое время малышка провела в отделении интенсивной терапии, а сейчас проходила реабилитацию.

      Всё было как-то не так. Хикава бесцельно плыла по течению и не пыталась как-то повлиять на события в своей жизни, и хуже того — у неё не было ни цели, ни желания её найти. Бывалого стремления тренироваться будто никогда не существовало, никакие идеи не посещали её голову, и девочка просто бесцельно проживала свои дни в какой-то эмоциональной пустоте.

      Спустя недели она поняла, что нечто похожее испытывал Шисуи с самого раннего детства, с гибели своего отца. Правда, Хикава не понимала, откуда он брал силы для самосовершенствования. Лично ей хотелось просто ничего. Для неё не было никакого значения, чем она занимается в конкретный момент или чем будет заниматься завтра. Ей было всё равно, поест ли она, убрано ли дома, где все её знакомые или друзья. Было плевать на себя, состояние своего тела и будущее.

      — Обустраиваешься? — от разбора коробки с чистыми свитками девочку отвлёк знакомый голос.

      — Вроде того, — не оборачиваясь, ответила Хикава.

      Она уже давно не разворачивала сенсорику, как это было раньше, но подобная «тишина» её устраивала. Шисуи расселся на подоконнике, беззаботно мотая ногами в воздухе, а рядом с ним был белый пакет с контейнером. Микото-сан не спешила лезть к ней лично, верно полагая, что её забота никому не сдалась, но стабильно передавала еду. Однажды Хикаву так посетил Итачи, и приятного от этого было мало.

      — Нацу сказала, что у тебя сегодня плановый осмотр, — прервал паузу Учиха. — Думаю, пропускать — плохая идея.

      — Мне уже гораздо лучше, — кисло ответила девочка. Свитков было достаточно, как и новых кисточек, поэтому, кажется, придётся озадачиться покупкой стеллажа или тумбочки.

      — Это несерьёзно, — с укором заметил Шисуи, сверля её спину взглядом.

      — Займись более важными вещами, — огрызнулась Хикава, чуть обернувшись. Эта навязчивая и никому не нужная забота её раздражала.

      — Что может быть важнее здоровья друга? — пожал плечами мальчик, упрямо улыбаясь.

      Этот разговор у них повторялся раз за разом, и ему до сих пор не удалось уговорить её. Если девочка и посещала ирьёнинов, то после долгих и монотонных лекций Нацу, которые действовали хуже пыточного гендзюцу. Да и грубить Хьюга было полнейшим свинством, и Хикава сдавалась.

      — Ладно, чем хочешь заняться? — довольно быстро смирился Шисуи, решив пойти ва-банк.

      — Разобрать вещи. Как видишь, я уже занята.

      — Помочь?

      — Да. Не мешай. А ещё лучше, если бы ты просто ушёл.

      Грубость успела войти в привычку. Раньше Хикава срывалась на такой тон в редкие случаи, а теперь — по самым мельчайшим поводам. Её раздражала чужая жалость, и мысли о том, что друзья пытаются хоть как-то ей помочь, злили ещё больше. Хотелось, чтобы о ней просто забыли и жили дальше своей жизнью, а не терпели её выходки и характер. Лучше бы они обиделись, отвернулись и бросили, чем так.

      — Тогда разогрею ужин, — пожал плечами Учиха, спрыгнув на пол.

      У довольно древней плиты тоже не оказалось желания с ним контактировать, но спустя упорные попытки несчастная старушка сдалась. Едва уловимый запах газа заставил Хикаву недовольно поморщиться, как и начавший гудеть холодильник. Раньше она не замечала, что её нервируют такие звуки, но теперь психика реагировала даже на такие слабые раздражители.

      Шисуи не шибко дружил с кухонной техникой, но с разогревом еды справился быстро, а Хикава снова поморщилась: с аппетитом у неё тоже было туговато. Больничная пища была скудной и безвкусной, но даже те маленькие порции в неё не влезали. А куски жареной рыбы, маринованный редис, рис и тайяки с сиораном вызвали тошноту.

      — Может, хотя бы рис? — заметив её выражение, спросил Шисуи.

      Выглядел он расстроенно и напряжённо. Больше всего именно Нацу озадачивалась такими вопросами, как питание и режим дня, но Учиха был просто сам по себе тревожным. Его, кажется, сильно беспокоил тот факт, что она едва не погибла, пока они все отсиживались в безопасном месте. Мальчик испытывал чувство вины и желание что-то исправить хотя бы сейчас.

      Хикава, разумеется, их ни в чём не обвиняла. В той ситуации даже сильные шиноби ничего не могли сделать и лишь стояли на безопасном расстоянии. Что говорить, в тот момент оба Хокаге выглядели испуганными и действовали по ситуации. Шисуи этого не понимал.

      Он вообще, скорее всего, не знал, что тогда произошло и при каких обстоятельствах. Хикава никому ничего не рассказывала, а информация о том, что она использовала цепи чакры и каким-то чудом удерживала биджуу во время запечатывания не просочилась. У той бойни было не так уж много свидетелей, в основном — Сандайме и АНБУ. Кажется, ребята полагали, что Хикаву просто чем-то задело во время разрушения деревни или, возможно, предполагали что-то вроде того самого сенсорного шока.

      Может, Нацу нашла какие-то иные объяснения этому.

      Касуга мог что-то выяснить, его отец точно в курсе или хотя бы знаком с общими деталями. Если Сузаку-сан счёл нужным поделиться с сыном, то у того явно имеются какие-то соображения.

      Токума… с Токумой было всё несколько сложнее. Вряд ли его так сильно волновало состояние Хикавы, но определённую степень интереса он проявлял и тоже навещал её. Но, наверное, он сейчас единственный, кто ходил на нормальные миссии: клан Учиха активно занимался расследованием и практически никто из них не выбирался из Конохи, а Нацу и Касуга «потеряли» сенсея в административной работе.

      В общем-то, Санно-сенсей тоже успел выразить соболезнования, ещё тогда, когда она лежала в госпитале. Был ли он в курсе событий — непонятно.

      Немного иначе обстояли дела с Шисуи. Ему нужно было знать наверняка, и теории, которые выдвигали его друзья, он тщательно анализировал и опровергал. Хикава хорошо знала его образ мышления. Он уже в какой-то степени дошёл до определённых выводов и понял, что она участвовала в тех событиях непосредственно. Только вряд ли мог догадываться, откуда у неё взялась такая травма СЦЧ.

      — Если я расскажу, ты уйдёшь? — съев «хотя бы рис», спросила девочка.

      — Не думаю, но я бы послушал, — осторожно ответил Шисуи.

      — Ты пропустил условие.

      — Ты бы кого-то из нас оставила в такой ситуации? — пожал плечами Учиха. — Я знаю, что ты не хочешь меня видеть. Сам был таким, всех избегал. Только вот в моей семье не особо стремятся кого-то понять или утешить. Когда умер отец, я сбегал из дома, когда приходила Микото-сан с Итачи. Дед пытался поговорить со мной один раз, и вывел меня из себя. Вот так я и бегал очень долго от тех, кто пытался мне помочь, а потом понял, что мне просто удобно постоянно прятаться.

      — Возможно, — не стала отрицать Хикава. — И, возможно, мне это и нужно — просто спрятаться.

      — И сходить с ума? — хмуро спросил Шисуи. — В одиночестве тебя очень быстро настигает безумие.

      — Может, мне было бы чуть легче, если бы я просто сошла с ума, — усмехнулась девочка. — Думаю, ты сам понимаешь, что для меня значила Кушина-сан. Я не знаю теперь, зачем мне тут находиться. Что делать дальше и для чего.

      — Кроме Кушины-сан у тебя есть Карин и Наруто. У тебя есть друзья. Коноха. У тебя есть ты сама. Подумай над этим.

      — До прибытия в Коноху у меня было просто инстинктивное желание выжить хоть как-то, — пожала плечами Хикава. — Точнее, вёл меня зачастую обыкновенный голод. Сложно было о чём-то думать, когда хочешь есть. Всё, чего я хотела тогда, жить так, чтобы его не ощущать. А потом Цури подорвали, и я едва не погибла в подвале. Не помню, сколько я там находилась, но там было ещё хуже. Это было крайне мучительные часы, за которые молишься кому угодно, чтобы тебе дали шанс спастись. Потом была Коноха, и всё как-то начало обретать смысл.

      Хикава резко замолчала, задумавшись о том времени, когда только оказалась в Конохе. Тогда она всего боялась и не шибко верила, что задержится в этом месте. Сытая и тёплая жизнь была ей очень чужда, и она всегда старалась найти хоть что-то похожее на своё прошлое, полное конфликтов и испытаний. Долго принимала тот факт, что у неё есть семья, которой она нужна просто так. За это чувство принятия она была готова отдать всю себя: наконец-то не чувствуешь себя лишним и ненужным. Ты больше не чужой, ты теперь часть чего-то большего.

      — Был смысл беречь то, что на меня обрушилось так неожиданно, — продолжила Хикава. — Так уж вышло, что за этим всем стояла Кушина-сан. На ней и держалась наша семья и дом. Потом она так же приняла Карин. Потом все вместе ждали появления Наруто. Минато-сан запустил строительство большого дома для всех нас, чтобы мы всегда жили вместе.

      Теперь этого не будет. Наверное, Кушина-сан бы хотела, чтобы и без неё они смогли бы жить все вместе, но Хикава не могла. Она не ощущала, что способна созидать что-то подобное, к чему хотелось бы возвращаться и что хотелось бы ценить.

      — Я была там, где происходило сражение. И Кушина-сан умирала буквально на моих глазах. Отдавала жизнь за нас и за Коноху. А я могла только смотреть.

      Она должна была заплакать, но глаза были чересчур сухими, разве что челюсти свело и горло запершило. Внутренности стянуло в узел от появившейся перед глазами картины той ночи. Рис подозрительно зашевелился, но пока что решил задержаться в желудке после нескольких судорожных вдохов.

      Шисуи просто молчал. Долго, с тоской во взгляде и сжатыми губами.

      — Можно стараться для того, чтобы близкие нам люди никогда не ощутили того же, что и мы когда-то, — сказал Учиха.

      Повисла пауза. Хикава не ощущала в себе хотя бы отдалённо похожих чувств, которые испытывала к Кушине-сан, ещё к кому-то на свете. Это был иной уровень привязанности. Что-то близкое к понятию матери, по крайней мере, так считала сама девочка. Но спорить с Шисуи не стоило.

      — По крайней мере, ты выговорилась, — спокойно продолжил мальчик. — Я рад этому.

      — А я нет.

      — И зря. Тебе хотя бы немного должно полегчать. Глупо считать, что со всеми проблемами следует справляться в одиночку. У всех, конечно, своя боль и своё бремя, но Рикудо учил людей взаимопониманию.

      Нельзя было сказать, что он не прав. Легче, конечно, не стало: картинки вспыхивали и исчезали, предвещая бессонную ночь, но какие-то блоки в её голове немного сдвинулись с места. Шисуи умел убеждать, наверное, потому что сам в это верил. И смотрел на неё уверенно, поддерживающе и участливо.

      Это утешало.

* * *

      После нападения Кьюби на клан Учиха многое свалилось: и наблюдение за порядком в полуразрушенной деревне, и расследование по поводу нападения, и давление совета с молчаливого согласия Йондайме. Фугаку буквально поселился в штабе полиции Конохи и существовал только благодаря крепкому зелёному чаю.

      В такие дни он с особой тоской вспомнил кузена, который очень часто брал на себя всю административную работу. Да и переговоры он вёл куда лучше, чем кто-либо ещё. Но сейчас Фугаку справлялся самостоятельно, и чувствовал, что в нём всё меньше и меньше человеческого. Когда он в последний раз нормально ужинал с семьёй? Когда проводил время с сыновьями? Когда тренировался с Итачи? Когда, в конце концов, выбирался с приятелями на посиделки с сакэ?

      Он вообще не особо помнил какие-то спокойные периоды. Короткие недели после окончания войн? Может, та неделя, которую ему выделили в качестве отпуска после свадьбы с Микото? Или те выходные после рождения Итачи, из-за которых кузен Кагами не спал трое суток?

      Но сейчас период ничуть не легче, чем самые напряжённые периоды войн. Коноха не была в таком бедственном положении, наверное, с самого основания. Фугаку не был чужд патриотизм, и деревню он искренне ценил и честно трудился ради спокойствия всех её граждан, но сейчас от правительства он ощущал лишь давление и даже угрозу.

      Отношение некоторых личностей не менялось многие годы. Это было привычным злом, которое удавалось как минимум успешно игнорировать. Данзо имел крайнюю степень маразма и дикую паранойю, а его кропотливый поиск всех косяков в работе полиции порой восхищал. Иногда казалось, что его личное подразделение выполняет только одну функцию: копает под Учиха.

      Но сейчас у Данзо был не просто набор каких-то промахов и упрёков, а серьёзные поводы знатно пошатнуть положение клана. Единственным плюсом ранее была полная беспристрастность Йондайме и его трезвое мышление, но после того, как раскрылись обстоятельства смерти джинчуурики, всё стало неоднозначно.

      Тут никакая дружба их жён не могла выправить ситуацию. Раньше Фугаку всерьёз задумывался воспользоваться этим фактором и невзначай оказаться с молодым Хокаге в неформальной обстановке, но как-то не сложилось. Сейчас Минато был не то чтобы категорично настроен, но определённую степень недоверия продемонстрировал. И Данзо, разумеется, подсуетился и решил этим воспользоваться.

      Кагами-сама разговаривал редко. Но даже так он успел частично высказаться по поводу Данзо, который лично терпеть не мог бывшего товарища как раз из-за его непосредственного родства с предателем Мадарой. А теперь имя Мадары опять всплыло, ведь только он в своё время смог подчинить Кьюби с помощью додзюцу.

      Разумеется, Фугаку в рекордные сроки вытряс из сотрудников полиции всю информацию, которую запросил Хокаге. И сам детально изучил, хотя с детства был знаком практически со всем, кроме самых абсурдных баек. Списки всех членов клана с момента основания он тоже проверил, выделил всех «без вести пропавших». И отдельно тщательно отобрал досье тех, кто имел то или иное родство с главной ветвью клана и мог, в потенциале, пробудить Мангекё.

      На этом этапе процесс немного застопорился. Фугаку хватало паранойи не спешить выкладывать Хокаге всю полученную информацию, а для начала изучить всё самому. И тут его чуть ли не райтоном прошибло. Была единственная адекватная зацепка, в которую было невозможно поверить.

      В клане Учиха всё было не так просто с додзюцу. Пробудить его мог не каждый, и кровь главной ветви берегли издревле. Не так тщательно, как Хьюга, но определённые традиции имелись. Сам Фугаку женился на своей довольно дальней родственнице — одной из немногих женщин в клане, пробудившей шаринган. Правда, Микото добилась двух томоэ, но это уже считалось сильной кровью. У Кагами было не так удачно в плане подбора невесты, но его тесть в своё время был крайне талантливым шиноби. В любом случае, Шисуи родился способным парнем, впрочем, как и Итачи.

      Разумеется, не все члены главной ветви размножались грамотно. Не говоря уже о множестве наложниц в военные годы. В те времена, когда главенствовал Мадара, вообще было неясно, жена родила от тебя или от главы. Для некоторых женщин Учиха в те времена было головокружительным успехом не просто оказаться в постели Мадары, но и забеременеть от него. Точно никто не мог сказать, сколько на самом деле было у него биологических детей, и за всю жизнь признал он только близнецов. И то лишь после раннего пробуждения ими шарингана.

      Поэтому сказать точно, кто являлся потомком главной ветки, было невозможно. Единственным более-менее известным был двоюродный племянник Обито. Его бабушка не была признана Мадарой и за всю свою жизнь не смогла пробудить шаринган, да и дети её не демонстрировали особых талантов, но её мать была известна своей преданностью в те времена.

      Но Обито единственный подходил по всем пунктам. Даже если не он сам, то кто-то с его утерянным глазом. Его труп не был доставлен в деревню и не был уничтожен на месте. Смерть констатировали со слов ирьёнина Нохары Рин и джоунина Какаши. То, что Хатаке при этом имел Мангекё, косвенно подтверждало эту мысль.

      Даже зная, каким простым ребёнком был Обито, Фугаку с каждой секундой лишь утверждался в своей мысли. Ему ли не знать, как некоторые события способны «сломать» таких людей, каким рос тот мальчишка. Но всё-таки было понимание, что не он один мог за этим стоять. Даже имея возможность проникнуть в Коноху, у него не могло быть доступа в резиденцию.

      Конечно, причастность Обито ещё следовало проверить. Фугаку понятия не имел, каким образом можно доказать, что это именно он. И к чему это приведёт. Обито был учеником Минато, и ситуация складывается очень спорная. Разумеется, свои выкладки если и сообщать, то приватно, без участия советников, но тоже осторожно и грамотно.

      — Фугаку! — от сверления своих исчерченных чернилами листов его отвлёк выкрик Микото, который он никак не ожидал услышать на участке. Буквально ворвавшаяся в кабинет жена смотрела на него распахнутыми от ужаса глазами, в которых стояли слёзы. — Там… Кагами-сама… — женщина задрожала, хотя Фугаку не мог никак понять, что могло настолько напугать бывшую куноичи.

      — Успокойся и всё мне объясни, — с трудом усадив на стул сопротивляющуюся супругу, он с некоторой опаской подал найденную салфетку. Женских истерик он не терпел, и Микото никогда такого не демонстрировала.

      — Я решила отнести Кагами-сама и Шисуи ужин, — всхлипнув, ответила жена. — Когда я подошла к дому, то почувствовала, что что-то не так. Я не знаю, что произошло, но там была девочка, сестра Кушины… Я зашла в дом, а там Хикава, Шисуи и Кагами-сама… мёртвый.

      На секунду замерев, Фугару поднялся с места и отдал приказ заглянувшему шиноби подготовить отряд.

      — Сиди здесь. Итачи и Саске дома?

      — Да-да.

      — Успокойся и возвращайся.

      Спутанный рассказ жены ясности не внёс. Почему она в таком состоянии он понял только на месте, когда увидел, как маленькая девчонка намертво вцепилась в окровавленного с ног до головы бессознательного Шисуи, а на футоне лежал остывающий труп Учиха Кагами с выколотыми глазами и множественными ранениями по телу.

      Шисуи срочно госпитализировали под конвоем полиции. Хикаву вывели в гостиную, куда после осмотра места вышел теперь уже глава клана Учиха.

      — Что произошло? — холодно спросил Фугаку, осматривая болезненно бледное детское лицо. Никакого шокового или истеричного состояния не наблюдалось, как и тревоги.

      — Шисуи убил своего деда, — глядя прямо ему в глаза, ответила Узумаки.

      — Как ты оказалась на месте преступления?

      — Сложно сказать, — пожала плечами девочка. — Мне просто показалось, что с Шисуи что-то не так.

      — Слабое оправдание, — кисло отметил Фугаку. Его опыт и шаринган, активированный под завесой иллюзии, не заметили ложь, но это было слишком абсурдно. — Что происходило, когда ты оказалась на месте?

      — Шисуи вбивал кунай в своего деда.

      — Что дальше?

      — Я его оттащила. Он не сопротивлялся моим действиям, но хотел продолжить своё занятие. Кажется, на нём было гендзюцу, очень мощное. Я вливала в него свою чакру, но сбить «установки» мне не удалось. Пришлось вырубить.

      Фугаку едва сдержался от желания потереть лицо ладонями. Голова шла кругом и факт смерти Кагами-сама ещё не успел уложиться окончательно.

      — Ирьёнинов госпиталя не подпускать. Пусть сначала осмотрят наши, — поборов секундную слабость, сказал Фугаку подчинённому. Потом снова обратился к Хикаве: — Я не могу задержать тебя без уведомления Йондайме, поэтому попрошу пока что добровольно пройти в участок.

      — Хорошо.

* * *

      — Убийство было произведено одним оружием, — Фугаку кивнул на кунай, помещённый в контейнер. — Колотые раны в оба глаза, двенадцать ранений в грудную клетку, семь — в живот, резанная рана вдоль шеи. Ирьёнины определили, что смерть, скорее всего, наступила от кровоизлияния в мозг: удары в глаза были самыми первыми.

      — Что по поводу Учиха Шисуи? — сухо спросил Йондайме, глянув в сторону отчёта.

      — Менталисты отследили воздействие гендзюцу, — бесстрастно продолжил Фугаку, но на душе было паршиво. — Гендзюцу было наложено непосредственно Учиха Кагами.

      — …что ж.

      Судя по взгляду Минато, у него было много вопросов к ментальному здоровью уже почившего старика, но он их сдержал. Вздохнув, он ещё раз пробежался взглядом по заключению самого Яманака Иноичи и ещё нескольких экспертов от Учиха, после чего поставил свою печать.

      — Думаю, раздувать не будем, — так же сухо продолжил Йондайме. — Никаких обвинений в сторону Учиха Шисуи не выдвигаю, заключение менталистов доказывает его невиновность. Как Хокаге, настаиваю на том, чтобы мальчик прошёл реабилитационный курс и проверку на лояльность.

      — Хай, Хокаге-сама.

      — Можете идти, Фугаку-сама, — кивнул Минато. — Ваш новый статус я тоже подтвердил несколько часов назад, канцелярия скоро заверит всю прочую документацию.

      Поклонившись, Фугаку стремительно покинул кабинет. Последние двое суток со смерти Кагами-сама он не сомкнул глаз: вопрос с Шисуи был слишком острым и неоднозначным, чтобы его можно было упустить из внимания. Убийство собственного родственника… Кагами-сама неспроста выбрал такой способ. Но вышло ли у него — пока непонятно. В любом случае мальчика следовало держать под контролем и отследить первые признаки проявления Мангекё.

      Это было безумием. Шисуи слишком мал, чтобы пробуждать этот уровень додзюцу, и со стороны Кагами-сама это было чудовищным поступком. Фугаку не был уверен, что был бы готов так поступить со своим сыном даже ради такой силы. Как дальше жить восьмилетнему мальчишке, когда он собственноручно убил единственного близкого родственника, тем более с такой жестокостью? Осквернённый труп бывшего главы сожгли только после того, как тщательно зашили все раны и прикрыли все поражённые участки, чтобы проводить почтенного шиноби с должными почестями.

      Шисуи даже не смог присутствовать на похоронах, так как церемонию решили провести в кратчайшие сроки, буквально несколько часов назад, а мальчик ещё не успел прийти в сознание.

      Вопрос с Обито пришлось отложить до того момента, как урегулируется ситуация со смертью бывшего главы и удастся потихоньку провести собственное расследование, а уже после обсудить этот вопрос с Хокаге. У Фугаку была чёткая цель в первую очередь обезопасить себя и клан в возможном конфликте, а уже потом доказывать лояльность к действующей власти, и он собирался пользоваться всеми привилегиями, которыми обладает глава полиции и клана-основателя.