небо за раскалёнными окнами ржавое с жёлтыми проплешинами – сковырни и осыпется на пол, иди за веником и заметай под ковёр, пока никто не увидел. глеб лежит на полу, подставляя влажные бока в разодранной белой майке еле дышащему вентилятору. горячий воздух двухкомнатной бетонной коробки сушит губы и лёгкие, и спасения ждать не приходится – синоптики не обещают дождей в ближайшую неделю.
– дюш, ещё секунда и я стану лужей, – глеб уверен, что если он откатится в сторону, то в пятне под ним сможет утонуть котёнок, которого ему обещали, но так и не разрешили завести в детстве.
– ага, лужей пива и нытья, – андрей сосредоточенно перебирает кипу книг, лежащих вокруг него на диване, и на парня даже не смотрит.
секунду глеб раздумывает, стоит ли на это обидеться – пиво он не пил уже три дня, к тому же делал это не один – но благодушно, последней волей умирающего, прощает.
– дюш, когда я умру, завещаю меня кремировать.
пальцы замирают над фолиантами, и голубизна советских протёртых обоев выдаёт их мелкую дрожь.
– кремация в нашем городе стоит не меньше пятидесяти тысяч, сначала накопи.
андрей громко чихает, закрывая лицо локтем – очень дедовская привычка на фоне педантичности и аккуратности, порой переливающейся через край и забрызгивающей глеба. правда.
– в россии даже умирать дорого, – хмыкает глеб и чешет красную точку комариного укуса на лодыжке. кожа зудит, и он переворачивается на живот и подпирает подбородок кулаком, чтобы удобнее смотреть на дюшу.
– у тебя экзистенциальный кризис? быть или не быть, смерть или жизнь? – андрей чиркает карандашные закорючки на полях толстой книги в растрёпанном переплёте – «чем хуже внешний вид, тем ценнее материал внутри». глеб не согласен, потому что он хорош как ни крути, но с дюшей не спорит – во-первых, себе дороже, а во-вторых – дюше нравится считать себя самым умным, вот и пожалуйста. жертвы во имя любимых – это очень благородно и порой даже приятно.
– у меня плюс тридцать девять на термометре в тени четвёртый день. умираю в самом расцвете сил, – страдальческий вздох снова остаётся без внимания.
– подожди умирать, умрёшь попозже, – стертый карандаш заменяется заточенным – положить точилку рядом гораздо сложнее – и продолжает чертить по бумаге.
– ты так меня ценишь.
– я ценю твоё умение чинить мебель и следить за пополнением стратегического запаса сигарет и дедушкиной клюквенной настойки, – андрей хмурится, заправляя за ухо светлую прядь, выбившуюся из хвоста. длинные пальцы приковывают внимание, вспоминается, как они ощущаются во рту – дюша высмеял бы такую примитивность желаний.
– а ещё умирать очень дорого, – ответ запаздывает, потому что желания никак не хотят испаряться.
– а ещё умирать очень дорого, – флегматично соглашается дюша и тут же добавляет. – но если закопать в лесочке рядом с заброшенной деревней, то даже я потяну.
дюша глеба порой пугает. его расчетливость и острый взгляд пускают мурашки по коже, но пока они направлены на других и самого глеба затрагивает лишь по касательной – нормально. не убил же он за нежное «дюша», прилипшее к его жизни вместе с глебом, и за три пары сломанных очков – значит, всё-таки любит. западающая кнопка вентилятора не хочет включать третью скорость, а жирная муха хищно трёт лапки, выбирая жертву. старая деревянная мухобойка, доставшаяся в наследство от дюшиной бабушки, лежит на тумбочке, и глебу до неё не дотянуться. пусть муха живёт.
– знаешь, почему так?
андрей обожает делиться своей умудренностью и опытом, и глеб в общем-то не против.
– только без душноты, мы сейчас не откроем окно.
– рф имеет всего 26 крематориев, поэтому похоронные агентства деньги гребут лопатами – один катафалк чего стоит. хотя погребение выходит ещё дороже.
– поэтому солнце решило помочь нашей великой и могучей и устроить один большой крематорий на семнадцать миллионов квадратных метров?
глеб тоже не пальцем деланный, но дюша не оценивает его познания – хмыкает, кивает своей мысли и снова утыкается в книжку, покачивая ногой и ударяясь большим пальцем о ножку табуретки.
глебу смертельно хочется выключить лето и никогда не видеть ритуальную машину изнутри, но оба желания он держит при себе, с огромным усилием поднявшись на ноги. мухи не видно – улетела на кухню и опустила лапки в заветрившее варенье, а может померла за диваном и избежала участи предшественниц.
– дюш, пиво?
тонкие губы кривятся, и очки скатываются на кончик носа – пару дней назад глеб с размаху налетел на парня, а потом услышал характерный хруст и очень тяжёлый вздох. дужка, обмотанная синей изолентой, выглядит ненадёжно.
– я учусь? – книга с коленей перекладывается на клетчатый плед. – ты мог бы хоть попытаться меня не отвлекать.
– я либо отвлекаю, либо нет, что вообще такое это ваше "попытаться", – глеб выхватывает карандаш из чужих пальцев и кладёт его на столик с отломанным колесом. – ну давай, попытайся его взять.
андрей закатывает глаза, зная, к чему всё это приведёт.
– и ничего ты не попытался, ты взял! – глеб довольно улыбается, доказав свою правоту. – ты либо делаешь, либо нет, никакого "попытаться" не существует.
– неси уже своё пиво, умник, – фолиант закрывается с хлопком, придавив страницами карандаш-закладку.
глеб, замерший в дверном проёме без двери, выходит в коридор, но через секунду оборачивается с тихим вздохом:
– у нас только хейнекен.
– хайнекен, – на автомате поправляет андрей и тут же копирует вздох, но гораздо громче. – почему оно опять в моём доме?
– ну так никита купил целый ящик и раздал всем по паре бутылок – кто я такой, чтобы отказываться от халявы?
глеб улыбается дурнем, и майку давно пора пустить на тряпки, а его самого выкинуть за порог и больше ни за что не пустить – тащит в квартиру всякую гадость. такой вот забавный парадокс – глеб тащит вещи, а андрей притащил глеба, ну и кто здесь больший барахольщик? вещи хотя бы не едят и внимания не просят.
– сколько?
– девять. тимур и кирилл отказались.
– не знал, что есть умные кириллы. мы куда его денем?
злиться сил нет – остатки энергии ссохлись под палящим солнцем, да и не сказать, чтобы в их холодильнике часто водилась еда – места полно. глеб всеядный, и противный хайнекен можно будет залить в него.
– что-нибудь придумаем, – беспечный взмах ладони не внушает доверия, но магически успокаивает – реакция, выработавшаяся за два года отношений.
– тащи свой хайнекен. если муха попадёт – точно сдохнет.
дюша сегодня кровожаднее обычного, но пока это не касается глеба – нормально. ледяной хайнекен не такой мерзкий, но половина дюшиной бутылки всё равно сливается в глеба. глебова ладонь настигает муху на спине андрея – тот ломает грифель о жёлтую страницу. лето продолжается.