Ран упал на колени, кажется, содрав их об асфальт, попутно отрывая лоскут от своей же футболки, пока взгляд в панике метался по всему телу Санзу: по бледному лицу, подрагивающим рукам и расползающемуся по белой рубашке кровавому пятну. Кто вообще ходит на задания в белой рубашке? Пижон ёбаный.
— Тихо-тихо-тихо, — шептал Хайтани, очень стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Всё хорошо, просто царапина, тебя слегка зацепило.
— Я и без тебя в курсе, — фыркнул Харучиё и попытался сесть, но Ран с силой надавил ему на грудь, припечатав к земле.
— Лежать, — прошипел он, прикладывая тряпку к впалому животу. — Двинешься — я тебя сам убью.
Санзу хрипло рассмеялся, но попыток подняться он больше не предпринимал: безумный блеск в сиреневых глазах подсказывал ему, что сейчас не самое подходящее время делать всё наперекор. Но он ещё отыграется.
— Как можно было, блять, так тупо попасться? — свирепо бормотал Ран, оглядываясь, словно ища что-то. Вечное спокойствие вмиг слетело с красивого лица, уступая место злости — не на Хару, разумеется, а на себя самого. Недоглядел, не уследил, не успел, не закрыл собой, не сломал руку той скотине...
Сдавленный кашель вывел Хайтани из оцепенения, прервав акт самобичевания. Он прикрыл глаза, глубоко дыша и собираясь с мыслями, а затем подхватил умирающего — нет, блять, что за тупые мысли? этот гадёныш не может так просто подохнуть — Санзу на руки и метнулся в сторону машины.
— Не смей умирать, сукин ты сын, — продолжал шипеть Ран, пальцами впиваясь в безжизненного цвета кожу. — Не смей, ты сдохнешь только от моей пули, понятно? Лично пущу её тебе в лоб за постоянную нервотрёпку.
Лицо Харучиё исказила гримаса: судя по всему, он смеялся, только вот каждое его движение отдавалось болью во всём теле. Пуля — вершина айсберга; перед этим Санзу нехило так помотали в рукопашной, а ещё до этого Ран-ублюдок-Хайтани как-то неудачно зажал его у стенки, сильно приложив спиной. Хорошо, конечно, бедром ощущать чужой стояк перед многообещающей дракой, но вот последствия не очень.
— Всё со мной в порядке, — выдохнул Санзу, лбом приваливаясь к сильному плечу. — Это ты тут меня хоронишь. И вообще я сам мог бы дойти.
— Вот и пиздуй, — рявкнул Ран. — Щас как поставлю, и пойдёшь ты у меня на своих полутора до самого штаба.
Не поставит. Кишка тонка.
— Сука, ну как же я тебя ненавижу, — опять начал он свою шарманку. Харучиё закатил глаза, но промолчал — не было желания вступать в полемику. — Каким ебучим образом ты умудрился это сделать? Он буквально перед тобой стоял, ты ослеп? Ты мог спокойно вырубить его, какого хера, Харучиё? Ты мог...
— Может, заткнёшься уже? Развёл трагедию на пустом месте, — всё-таки не выдержал Санзу и поморщился: то ли от боли, то ли от количества децибел в тоне Рана-ублюдка-Хайтани. — Первый раз, что ли? Давай пристёгивайся, и поехали уже к шефу. И выключи ты свою внутреннюю мамочку, заебал.
Ран повернул голову в сторону Санзу и улыбнулся такой улыбкой, что стало понятно: не Харучиё здесь решает, когда и что выключать Рану-ублюдку-Хайтани.
— Смени повязку, эта насквозь уже, — резко перевёл он тему, с характерным звуком отрывая ещё одну полоску ткани от многострадальной футболки.
— Может, ты вообще разденешься? — ехидно спросил Санзу и зашипел сквозь зубы, когда Ран-всё-ещё-ублюдок-Хайтани надавил на место совсем рядом с раной.
— А может, ты рот свой закроешь? Если я разденусь, ты тут с ума сойдёшь.
— Тоже верно, — не, ну, с таким спорить смысла нет, факт всё-таки.
— Я смотрю, тебе легче, раз ты снова пытаешься травить свои убогие шутки.
— Лучше б ты на дорогу так смотрел, кретин.
— Этот кретин только что спас твою задницу, мог бы быть и повежливее.
— Обойдёшься.
— Тогда эта же задница обойдётся без моего члена.
— Какой же ты похабник.
Ну хоть не ублюдок.