Kai Engel - Modum
Он всегда улыбается — таково его проклятие. Он выходит на сцену, измазанный в белом гриме, с ярко-красными губами и подведенными черным глазами. Щеки ужасно болят, хоть улыбка не слишком широкая, а легкая, смущенная; выполняет номер, зрители смеются, потому что клоун, который только и делает, что улыбается, своим этим наиглупейшим видом ужасно забавляет. Даже когда ему больно, когда трюк не удался, он улыбается.
Потом стремительно мчится в гримерку, ибо противно до жути, как-то тошно и мерзко, что людям правда нравится смотреть на такое. В буквальном смысле никогда не грустящий клоун — то ещё зрелище.
Он глядит на себя в зеркало и плачет, улыбаясь. Слезы стекают в уголки растянутых губ, немного смывая грим.
Однажды к нему заходит человек в черной одежде, в маске, скрывающей нижнюю часть лица. Глаза блестят в полумраке помещения, клоун с улыбкой пугается, забивается в угол комнаты, глубоко дышит, пока человек в черном осторожно и медленно подходит ближе. Он смотрит тяжелым взглядом, но не свысока, как другие. Теплыми ладонями касается щек клоуна, и те словно по правде расслабляются, будто уже легче, будто болят не так сильно. Удается даже сомкнуть губы, лишь растянув их, одна слеза капает вниз, потому что страшно — что же будет сейчас? Его, наконец, убьют?
Человек в черном немного наклоняется вперед, опускает маску на подбородок и целует то место, куда упала слезинка. Затем касается большим пальцем растянутых губ, те начинают дрожать, и мужчина целует их, собирая с них красную краску, забирая часть себе. Он делает всё осторожно, спокойно, словно происходящее не должно быть странным.
Клоун прикрывает глаза, он даже не знает, как отвечать на такое — никто никогда его не целовал, потому что противился, ведь это со временем он научился смыкать губы, а зубы никто целовать не хотел.
Мужчина напирает сильнее, выдыхая, молчит, отстраняется, лишь смотрит в глаза, а в своих не имеет жалости, равнодушия, там просто тепло и безопасно, клоун почему-то знает, что ему никто не навредит.
— Юнги. Это мое имя, — говорит вдруг мужчина низким шепелявым голосом.
— Хосок, — выходит странно и неприятно на звук, потому что улыбка становится шире. Он наверняка выглядит сейчас отвратительно, жутко с этим искревленным выражением лица, сочетающим недоумение, страх в глазах и «счастье» в растянутых губах.
Юнги снова целует, грим отпечатывается на его коже, а Хосок, который привык лишь к насмешкам и унижениям, не может сдерживать рыданий — он ждет, когда его укусят, ударят, снова посмеются, скажут, что это всего лишь очередной способ позабавиться. Но Юн больше ничего не говорит, никак не проявляет агрессию, злобу, пренебрежение. Ему всё равно, что губы натыкаются на зубы, что Хосок дрожит, дергается, бьется затылком о стену, что здесь темно и сыро, он просто полная противоположность клоуну — Юнги не может улыбаться. Всё, что ему позволено, это угрюмость, а когда он пытается оценить шутку, ничего не выходит, кроме как смеха с абсолютно каменным лицом.
Они, наверное, созданы друг для друга. Два изгнанника, брошенных в мир с безобразием, которое отталкивает людей.
Хосок пытается двигать губами тоже, они немного расслабляются и позволяют уменьшить улыбку почти полностью, клоун прикрывает глаза, шумно дышит, отвечает на поцелуй, абсолютно не зная, как это делать. Юнги успокаивающе кладет руку на шею, большим пальцем поглаживает линию челюсти, помогая еще больше расслабиться, успокоиться.
И когда Хосок выходит из гримерки, а затем бредет по улице, вцепившись в руку мужчины, его улыбка абсолютно искренняя.