Soap&Skin - Cynthia

— О, снег!

Стилистка отвлеклась от работы и восторженно посмотрела в окно. Хосок безразлично проследил за ее взглядом.

— Какое сегодня число?

— 9 февраля, — мило улыбнулась девушка и продолжила докрашивать второй глаз. — Вы так много работаете, что совсем уже потерялись во времени, да? — с жалостью надула губы стилистика.

— Да, много.

Настолько, что Чон потерялся не только во времени, но и в своей жизни. За полгода известность Avant-gang достигла уровня начинающей к-поп группы. Это не было его мнение, такую формулировку он встретил в недавней статье в интернете. Сокджин кинул ему ссылку, ожидая похвалы или хотя бы радостного смайлика. Реакции не было. Хосок все ждал статьи, в которой автор честно скажет, что Avant-gang всех заебал. По крайней мере так танцор чувствовал. Их приглашали на фестивали, открытия концертов и выставок, с ними брали интервью, несколько раз про их успехи говорили на телевидении, недавно они начали участвовать в рекламных кампаниях. Например, как было сегодня. Чон должен был станцевать под заранее записанный трек Юнги в новой коллекции от корейского бренда обуви. Фирма была хорошей и интересной, Сокджин всегда с большим вниманием относился к сотрудничеству и выбирал те предложения, которые подходили концепции Avant-gang. Бренд творчески и с любовью подходил как к производству своей продукции, так и к ее рекламе. Однако Хосок уже сейчас видел комментарии под роликом: продались, уже не те, думал, что вы другие. Эти слова потонут в словах восторга и восхищения от их постоянных фанатов, но Чон все равно найдет те негативные комментарии. Потому что был с ними согласен.

— Я очень много работаю со знаменитостями, — продолжила болтать стилистика, профессионально нанося пудру. — И понимаю, что стресс и эмоциональное истощение часто связаны не только с большим объемом работы, но и с общественным давлением. Те же постоянные слухи чего стоят.

— Слухи? — выгнул бровь Хосок.

— Да, — кивнула девушка и стыдливо опустила глаза. — Например, про вас самый популярный, что вы с Юнги-щи тайно встречаетесь.

— Чушь.

Они не встречались. Они работали и иногда трахались. Ключевое слово иногда. Вокруг всегда были люди и камеры, камеры и люди. Разговоры — только о работе, встречи — только по работе, пьянки — только из-за работы. Порой на них обоих находило непосильное желание забыться, сделать вид, что окружающего их успеха не происходит, вернуться назад. Тогда Юнги приглашал Хосока в свою квартиру, которую начал снимать через пару месяцев после окончания университета, приглушал свет, включал новый (иногда старый) трек и просил для него станцевать. Мин хотел его только в эти моменты. Так происходило всегда: музыка заканчивалась, композитор срывался с кресла, врезался в его губы, начинал есть, бегать по потному телу руками, сжимать, брать его с жадностью. Как свою новую идею, которой никогда не давал ни секунды, чтобы осесть в мыслях. А Хосок всегда оседал, на его бедрах, чувствуя себя этой самой новой идеей, которую воплощают. Создают из него звуки, вскрики, слезы от слишком резких движений.

Иногда Юнги позволял проявить к себе нежность. Хосок долго исцеловывал его, бережно касался всех мест, до которых дотягивался. Танцор трепетно растягивал старшего, пальцами, языком, не позволяя себе допустить ни грамма боли. А потом осторожно брал его. Нет, все еще отдавался, и физически, и эмоционально, вне зависимости от позиции в постели.

— Все готово, — радостно отрапортовала стилистка и положила кисточку на стол. — Вам очень идут темные тени.

— Спасибо, — усмехнулся Хосок.

За ним все еще не пришли, но сидеть в гримерке с незнакомой явно расположенной к нему девушкой не хотелось. Она не казалась плохой, просто была разговорчивой и чрезмерно бодрой. У Чона давно не было настроения на таких людей.

Подхватив пиджак, он направился к выходу. Уже у двери его остановила сжатая выше локтя рука. Пытаясь не показать раздражения, Чон медленно развернулся.

— Просто еще несколько штрихов, — девушка несколько раз махнула кисточкой по его лицу. В этот момент она как бы незаметно подложила в карман рубашки кусок бумаги.

Идя по коридору на съемочную площадку, Хосок достал записку и увидел номер телефона с подписанным именем. Парень усмехнулся, гадая, заинтересовалась ли девушка только им или Юнги в том числе. Если ее устраивают оба, то он готов отдать это предложение композитору. Для Мина он уже давно перестал быть единственным.

***

«Корейский Ханс Циммер» — так начинался заголовок очередной новости про то, что Мин Юнги запишет главную тему к фильму известного французского режиссера. Дальше Хосок прочитать не успел — телефон разрывался от входящих звонков и сообщений. Он раздраженно его откинул к изголовью кровати и сильнее укутался в одеяло, с которым не расставался последние двое суток.

Он знал, что Сокджин скажет. Сначала будет угрожать ему расправой за то, что не появился на съемке, потом начнет выспрашивать про самочувствие, после при любом намеке на недомогание вышлет врача. В худшем случае приедет сам. Но это нисколько не поможет. Даже если Ким насильно поднимет его с кровати, Хосок завалится при потере поддержки обратно. Он не хотел стоять, есть, дышать, что-либо делать. Он забил на работу, прогуливал все пары, не отвечал на звонки и сообщения даже от родителей. Он часто думал о том, чтобы покончить с собой. Но для этого нужно было как минимум подняться с кровати, а парень почти физически не мог этого сделать.

Неделю назад Юнги его прогнал. Начиналось все обыденно — Мин снова пригласил танцора к себе. Хосок знал, что отказаться стоило сразу, потому что чувствовал, что не в себе. Впервые вместе с восхищением, преклонением и давно принятой зависимостью Чон чувствовал лютую ненависть к этому человеку. Игрушка, объект, собака, которая бежит по любому зову — так он себя видел и таким он был. Но все равно позволил себе прослушать новый трек, с полной отдачей под него сымпровизировать. Юнги был расположен в тот день на позицию снизу. На удачу Хосока и к несчастью для самого композитора. Потому что танцор перестал быть нежным, он впервые хотел взять Мина в той же жадной грубоватой манере, в которой тот брал его все два года.

Чон слабо помнил свои действия, но в памяти остро отразились ощущения, как почти до боли было тесно и сухо, когда собственный член входил в лежащего под ним парня. Хосок не целовал Юнги, только кусал и ставил десятки засосов, а еще жестко вдалбливал его в скрипящую кровать. Мин на это рычал и скулил, но не сопротивлялся. Возможно, не хотел, чтобы грубый секс превратился в изнасилование. Хотя по окончании у обоих было ощущение, что эта стратегия провалилась.

— Уходи, — прохрипел старший, с болью на лице тянясь к штанам. Хосок видел, что тот не кончил, он вообще не был уверен, был ли Юнги возбужден. Он захлебывался в вине и желании все исправить.

— Хен, прости, — жалобно протянув к парню руки.

— Я сказал, вали, — прорычал Мин, отстранившись.

Чон бросился перед ним на колени:

— Хен, пожалуйста, прости меня, — сквозь слезы. — У меня было плохое настроение, я просто был зол на тебя. Но такого никогда не повторится. Я обещаю. Я больше никогда не буду сверху, ты можешь сделать со мной то же самое, что я сделал с тобой. Пожалуйста!

— На что? — поднял бровь Юнги.

— А?

— На что ты, интересно, можешь на меня злиться?

На доли секунд лицо старшего стало неестественно четким, как и вся ситуация, будто на него резко надели линзы с самыми высокими оптическими свойствами. А после все помутнело. Это насмешливое «на что» выпустило всю ярость, которая в нем накопилась. Руки сами снесли со стола все предметы, включая рабочий ноутбук Юнги. Хосок орал «На все!», в красках расписывая, что чувствует себя ничтожеством, что каждую минуту на протяжении всех двух лет целиком отдавал себя проекту, который Мин создал, и промолчал даже тогда, когда старший отказался от своей главной идеи. Когда стал зарабатывать, набрал популярность, начал получать фантастические личные заказы, при этом продолжая смотреть на Хосока, как на средство продвижения и доступного секса.

— Прекрати орать и истерить, — холодно приказал Юнги, который за все время не сменил положения, — иначе я вызову полицию.

— Правда глаза колет? — задыхаясь от недавнего крика, ухмыльнулся Хосок.

— Нет, просто мозолит. Ты сейчас мозолишь мне глаза.

Хосоку хотелось разбить кулаки об это безэмоциональное лицо. Из груди рвался смех, но Чону удалось его подавить новым мучительным вопросом:

— Я хоть что-то для тебя значу?

— Ты знаешь, что да.

— В тебе все еще много любви ко мне? — с нескрываемым сарказмом.

— Сейчас не уверен.

Сжав кулаки и крепко зажмурившись, Хосок развернулся, чтобы не показать свои слезы. По дрожащим плечам они все равно были очевидны. Это немного смягчило тон Юнги:

— Уходи, Хосок-а. Поговорим потом, когда ты успокоишься.

Конечно, он успокоился. До абсолютного бездействия и тотальной апатии, которая приковала к кровати. Старший звонил несколько раз, но Чон не брал трубку. Его до паники доводила мысль, что тот может все закончить. Скажет, что он ему больше не нужен, что Avant-gang пора сворачивать или просто исключить из проекта главного танцора и найти на его место замену.

Из воспоминаний вырвал стук в дверь. Судя по силе, стучали давно. Параллельно звонил телефон, и танцор понял, что пришли по его душу, но вставать он не собирался. Когда-нибудь уйдут. Из ванны вышел сосед-первокурсник, которому Хосок едва ли успел за полгода совместной жизни сказать больше десяти слов. С напуганным видом бросив взгляд на Чона, парнишка вышел в прихожую и спросил «кто».

— Человек, которому придется снова отодрать ремнем Чон Хосока, — без смущения сказал через дверь Чонгук.

Несчастный первокурсник от ужаса начал что-то лепетать и запинаться.

— Ты ведь сосед Хосока? — уже миролюбивее спросил блондин. — Пожалуйста, открой. Я пришел помочь.

Парень еще раз посмотрел на танцора. В начале недели тот был просто грустным и тихим, но последние несколько дней как лег, так и не вставал. Соседа это беспокоило, но на все вопросы, предложения поесть, хотя бы принять душ, его либо игнорировали, либо посылали. Так что обещание помочь звучало очень вдохновляюще.

Чонгук ворвался еще до того, как дверь целиком распахнулась. Демонстративно цыкнув при виде своего друга, Чон подошел к кровати и сдернул одеяло:

— Я писал, я звонил. Я предупреждал, что приду к тебе. Индульгенция на твое похищение получена.

С этими словами он подхватил матерящегося Хосока, закинул на плечо и, показав большой палец вверх ошарашенному первокурснику, вынес танцора из комнаты. Видимо, в режиссере было очень много злости и стремления довести дело до конца, потому что с 60 кг живого сопротивляющегося веса он преодолел два лестничных пролета удивительно быстро и легко. Зайдя в свою комнату, Чонгук опустил танцора на кровать, а сам с удовлетворенным видом встал в проходе. Вероятно, чтобы отсечь путь к отступлению.

Хосок злобно посмотрел на блондина, перевел взгляд на Тэхена, который сидел на кровати напротив. С Кимом они виделись всего несколько раз с момента его приезда из Италии. Сейчас Чон был рад присутствию парня — по виду Тэхену тоже не нравилось происходящее.

— Зачем ты его насильно притащил? — повернулся к Чонгуку музыкант.

— Чтобы помочь! — всплеснул руками режиссер. — Он не выходил на связь неделю, он трупом лежал на кровати и не сказал мне ничего, кроме мата.

— У всех бывает такое настроение.

— Это не настроение! Это, блять, депрессия.

— Если это действительно депрессия, то твои действия сделают только хуже, — сдержанно заметил Тэхен.

— Может, хватит говорить обо мне в третьем лице? — взбесился Хосок. — И я тоже не понимаю, нахрена ты меня сюда притащил, — повернувшись к виновнику событий.

— Я уже сказал…

— Мне не нужна помощь!

Чонгук одарил друга сочувственным взглядом и уже мягче сказал:

— Тебе нужно хотя бы поесть.

— Не вижу еды.

— Будет, — кивнул для пущей уверенности Чонгук. — Мне нужно узнать, что ты хочешь.

— Ничего.

Блондин снова раздраженно цыкнул и с мольбой посмотрел на Тэхена. Ким тяжело вздохнул, сдавшись под напором своего парня:

— Возьми рамен и что-нибудь крепкое.

Чон согласился и, схватив зимнюю куртку, наскоро обулся в кроссовки. Открыв входную дверь, он напоследок обернулся и строго нацелил указательный палец на танцора:

— Сиди здесь. Тэ, остаешься за главного.

Щелкнул дверной замок. Без постоянной болтовни Чонгука стало пугающе тихо. Хосок завалился на стену, уставившись в потолок. Он не успел взять с собой телефон, так что делать было откровенно нечего. Вообще-то и не хотелось. Единственным желанием было вернуться к себе в комнату, укрыться одеялом и никогда ни с кем не контактировать. Всего-то нужно было преодолеть преграду в виде живого человека. Чон подозрительно посмотрел на «главного». Тэхен полулежал на кровати, целиком погрузившись в свой телефон, и ни капли не обращал на него внимания.

— Остановишь меня, если я захочу уйти?

Ким поднял глаза и медленно склонил голову к плечу:

— Ты можешь уйти, я не имею права тебя держать. Но Чонгук сильно расстроится и обидится. Это не к тому, чтобы вызвать в тебе совесть, просто заранее предупреждаю о последствиях.

Тэхен был прав. Чонгук настырный, но, если один раз увидит, что человек не хочет идти с ним на контакт, не будет лезть. Он точно расстроится, будет переживать, напишет боязливое «как ты?» через несколько дней и не факт, что Хосок ответит. Это обидит парня, расстроит еще больше, а после, наверное, он забудет про него, подумав, что больше не нужен.

Из горла выбился первый всхлип. Почему даже сейчас он не мог делать, что хотел? Почему даже в такой простой ситуации он продолжал зависеть от других и думать в первую очередь о чужих чувствах? Это ведь так просто: встать и уйти. Собственное рыдание резало уши. Хосок прижал колени к груди и спрятал в них лицо, пытаясь заглушить свой надрывный плач, но едва ли помогало.

Голых щиколоток мягко коснулись. Тэхен сидел перед ним на корточках и с болью в глазах утешающе гладил острые колени:

— Ты можешь уйти, — по-своему расценил слезы Ким. — Я все объясню Чонгуку, он не будет обижаться.

Всхлипнув, Хосок отрицательно затряс головой.

— Хорошо. Тогда я могу уйти, если тебе нужно побыть одному.

Танцор снова качнул головой:

— Нет, — просипел. — Останься, пожалуйста.

В одиночестве свои рыдания было бы совсем невыносимо выдержать. Тэхен молча поднялся, сел рядом и деликатно опустил ладонь на сгорбленную спину, начиная поглаживать. Пик истерики прошел минут через пять. Хосок разогнулся, вытер футболкой глаза, хотя слезы продолжали течь.

— Это из-за Юнги-хена? — убрал руку со спины Тэхен.

Судорожно всхлипнув, Чон пожал плечами:

— Наверное, уже не только из-за него.

Тэхен медленно кивнул:

— Здесь явно следует продолжение, но я не буду лезть к тебе в душу, если тебе этого не хочется.

Почему-то именно с Кимом этого хотелось. Они не были друзьями, но хорошо друг к другу относились. Этого было достаточно, чтобы излить все свои переживания и забыть про разговор, который вряд ли когда-нибудь у них еще поднимется.

— Я, — бегая мокрыми глазами по комнате, — чувствую себя ничтожным и слабым. Я уже давно должен был бросить Avant-gang и попрощаться с хеном. Чем дольше это продолжается, тем хуже мне становится. Но у меня не получается. Дело не только в том, что я слишком привязан к Юнги-хену, просто мне кажется, что больше я ни на что не способен. Я был не самым приметным танцором на своем курсе, всегда был средним. А потом появился хен, я начал в себе что-то открывать, поверил, что талантлив. Меня все хвалили, говорили, какой я уникальный, и я все больше вкладывался в этот проект. Но я не могу заниматься чем-то другим, — Хосок нервно облизал свои губы, смотря в пустоту комнаты. — Мне поступает много личных заказов, но мне не хватает сил на них согласиться. Как будто весь мой талант ограничивается только Avant-gang, и я могу так блестяще выступать только под музыку хена. И если я по-настоящему уйду, не будет больше известного одаренного танцора. Все увидят мою посредственность и поймут, что я ни на что не способен без гениального Мин Юнги.

— В таких случаях бесполезно убеждать человека, что он на самом деле хорош, — опустив голову, тихо сказал Тэхен.— Неуверенность и страх глушат все комплименты. Мои советы тоже тебе наверняка не сдались, но я могу поделиться своим взглядом на ситуацию, потому что на самом деле твои слова мне очень близки.

Хосок с недоверием посмотрел на парня. Тэхен постоянно участвовал в потрясающих и разнообразных проектах, он всеми силами доказывал свой талант и старался провести черту между собой и своими родителями, он год играл в Аудиториуме Паганини в Италии. О какой близости их проблем может идти речь?

— Я кажусь очень уверенным и целеустремленным, — догадался о мыслях танцора Ким. — Я действительно хочу таким быть и пересиливаю себе, когда чувствую страх перед очередной работой. Еще в подростковом возрасте я поставил себе цель отделиться от семьи. Чтобы все видели меня отдельной самодостаточной единицей и, услышав мое имя, вспоминали мои личные заслуги, а не влияние моих родителей. Но я вру, — Тэхен наморщился и уязвленно поджал губы. — Я кричу направо и налево, что мне ничего не нужно от моей семьи, ругаюсь, когда с ее стороны снова прилетают какие-то подачки. Но на самом деле очень глубоко в себе я жду этого. Ору, как меня это бесит, но внутри себя облегченно вздыхаю, потому что знаю, что их подушка безопасности сработает. И мне очень стыдно за это, потому что получается, что все, что про меня говорят — правда. С самого рождения родители оберегали меня и стелили дорогу в музыкальную индустрию. Смог бы я добиться всего, что сейчас имею, если бы родился в простой семье? Есть ли этот талант, который я хочу показать, или это стандартные способности, приправленные связями и деньгами?

Тэхен поднялся и взял со стола бутылку воды. Сделав несколько глотков, он еще минуту смотрел в окно, а после развернулся, присел на стол, и уже увереннее продолжил:

— В Италии я очень сильно поссорился с родителями. Они требовали, чтобы я остался и перевелся из K-Arts в итальянскую консерваторию, потому что в Корее якобы нечего ловить. Я высказал им все, что думаю, и улетел раньше, чем закончилась моя практика. На самом деле во многом я вернулся из-за Чонгука. Если бы его не было, мне бы не хватило сил пойти против мамы с папой, просто не было бы достаточной мотивации. А когда я приехал в Корею, — Тэхен усмехнулся, — они заблокировали все мои счета. Сказали, что если я иду против них, то не заслуживаю их помощи, как финансовой, так и карьерной. После этого они больше со мной не связывались. Мне стало очень страшно, — опустив глаза на сцепленные руки, — теперь я точно один. Наступил решающий момент, когда я смогу себя показать и либо получить признание, либо убедиться, что и правда ничего не стою. Первое время я даже боялся взять в руки инструмент, но потом подумал, что, если я не знаю, способен ли на что-то без чьей-либо помощи, мне нужно доказать себе, что могу. По крайней мере понять, верны ли мои опасения.

Хосок шмыгнул носом от недавних слез и с улыбкой заметил:

— И все-таки твоя речь прозвучала как совет.

— Скорее, как мудрость дня, — улыбнулся в ответ Тэхен. — Потому что мой совет заключался бы в том, чтобы послать Мин Юнги нахер уже в тот момент, когда он предложил тебе вместе работать.

***

Любовь Ман Рэя с Кики де Монпарнас продлилась семь лет. Чон Хосок сдался на третий год. Он не думал, что их странные отношения закончатся так быстро. Но самое важное в этом было то, что он всегда знал, что они все-таки закончатся.

Чон взял академ в университете за несколько месяцев до начала итоговых экзаменов и выдачи дипломов. Он впервые за долгое время ощутил правильность своих действий. Позвонить Сокджину и объявить, что уходит из Avant-gang, тоже далось легко — он понимал, что мужчина его поддержит. Ким похвалил танцора за смелость, пожелал самого лучшего и понадеялся, что они еще поработают вместе.

— Менеджер-ним, — прикусил от волнения палец Хосок, — я могу вас попросить передать мое решение Юнги-хену?

— Ты уверен, что не хочешь сам ему это сказать? — серьезно спросил мужчина.

— Да.

Скорее всего, жизнь еще сведет их, и они обсудят эту ситуацию. Но в тот момент танцор слишком боялся услышать ответ старшего. Казалось, любая реакция, от безразличного «хорошо», до просящего «может все-таки передумаешь?», причинила бы слишком много боли.

Сокджин согласился, пообещал, что все объяснит. Хосок с облегчением вздохнул и приготовился освободиться от еще одного груза, который не давал спокойно жить. Он не предупреждал родителей о своем приезде, хотел сделать сюрприз. Мама, которая не видела сына почти четыре года, разрыдалась прямо на пороге, а отец 10 минут не мог выпустить его из объятий. Хосок не понимал, почему так ни разу за время учебы не приехал. Он все куда-то бежал, пытался стать лучше, брал непосильную нагрузку, конкурировал с однокурсниками и самим собой, но ни от одного концерта он не ощущал себя так же хорошо, как в родном доме.

Родители спокойно воспринимали его решение взять академический отпуск. А вот информация о распаде Avant-gang заставила их хвататься за грудь. Они очень гордились своим мальчиком, следили за всеми новостями и десятки раз смотрели все выступления и рекламные ролики. На вопрос «почему» он не смог нормально ответить. Врать бы не посмел, сказать правду тем более. «Нужно двигаться дальше», — скорее, для себя, чем для родителей объяснил Хосок, однако следовать собственным словам оказалось невыносимо тяжело.

Парень выработал привычку: каждый раз, когда к нему приходило желание вернуться к Юнги, он щипал себя за руку. По итогу целый месяц он проходил с непроходящим синяком на запястье. Чон часто плакал, один раз даже мастурбировал с мыслями о старшем. Он не представлял, как пересилить в себе это. Сколько времени должно пройти, чтобы он смог забыть самую сильную любовь в своей жизни? Ночами парень постоянно вспоминал восхищенные горящие глаза, которыми Мин неизменно смотрел на него после каждой тренировки. Но рассудок в ответ подкидывал собственную нездоровую зависимость, отдачу на износ, нескончаемую ревность, которая закончилась катастрофой. Но самое главное, танцор насильно себе напоминал: Юнги никогда не любил Чон Хосока, он любил в нем только Кики. Avant-gang распался, а значит, Кики тоже больше не должно существовать.

Через полтора месяца внезапно позвонил Сокджин и предложил стать его менеджером.

— Думаете, из меня что-то выйдет? — неуверенно спросил Хосок.

— Конечно, — оскорбился и за себя, и за парня Ким. — У меня глаз наметан на такие дела. Ты неограненный алмаз, дружок. И с моим кураторством ты будешь сиять.

— Хорошо, — смущенно улыбнулся танцор. — Я согласен, хотя все еще не представляю, что дальше хочу делать.

— Я буду кидать тебе самые интересные предложения, — успокоил Сокджин. — Но не нужно пока никуда бежать. Люди до сих пор не отошли от новости о распаде Avang-gang, льют слезы, заваливают директ сообщениями и распускают слухи. Нужно их еще немного поконсервировать, дождаться той кондиции, когда ваша аудитория слегка успокоится, но при этом все еще вас помнит и ждет новых проектов.

— Полагаюсь на ваше чутье, менеджер-ним, — усмехнулся Хосок. — Только я все еще не знаю, когда вернусь в Сеул. Вы можете поискать что-то в Кванджу?

— Хм, — задумался мужчина. — Я не думал об этом. Но вообще, это может быть довольно необычно и неожиданно. Искусство в провинции развивается, зачастую не уступает столичному, при этом на него все еще обращают недостаточно внимания. Поэтому я думаю, мы можем круто выстрелить, если придем с камбеком из твоего родного города. Многим это понравится.

— Отлично! И еще один вопрос. Почему вы решили стать моим менеджером, а не Юнги-хена?

— У него уже есть один, это во-первых, — рассмеялся Сокджин. — А во-вторых, со своими способностями он бы прекрасно управился и без менеджера, но этот парень слишком не любит отвечать на электронные письма. Ну, а если серьезно, я уже говорил, что хочу поработать с кем-то необычным. Юнги — гениальный композитор, даже сейчас я могу с уверенностью сказать, что его имя не забудут даже после его смерти. Это потрясающе, но для меня слишком скучно. Гораздо интереснее поработать с тобой, потому что для всех ты большая загадка, в том числе для меня.

После разговора с Сокджином Хосок воспрял духом. Все еще было боязно начинать в одиночку, но появился энтузиазм и желание показать миру все свои стороны. Именно поэтому для своего камбека он выбрал хип-хоп. Хотелось вернуться в родную среду и кардинально сменить имидж, уничтожив в глазах публики образ Кики, поставить на ее место Чон Хосока.

Через пару недель, просматривая скинутые Сокджином варианты работы, на почту пришло письмо. Танцор догадывался, что Юнги рано или поздно с ним свяжется, но у него не было и мысли о том, что старший сделает это по электронке. В письме была короткая подпись:

for Jung Hoseok

А ниже файл без названия. Два клика мышью и по всей комнате прошелся минорный фортепианный аккорд. Музыка напоминала лирическую пьесу, мелодичную и задумчивую. Ни одна композиция для Avant-gang не была настолько красивой в своей простоте. Всего один инструмент, самый любимый у Юнги, — пианино. И Хосок помнил, для каких случаев старший его использовал.

Сложно сказать, за что именно просил прощения Юнги: за свою нелюбовь, эгоистичность, холодность? Хосок простил за все, и он сам тоже обязательно извинится. Когда-нибудь, когда они снова встретятся, а пока танцор откинулся на кресло и с легкой улыбкой на лице вслушивался в звонкие трели. Он представил, как композитор сидит за строгим инструментом, всем телом и с полной отдачей играя написанную музыку. Прекрасный. Абсолютно исключительный. Парень бросил взгляд на свое запястье, на котором сходил недавний синяк, и осознал, что эта метка больше не появится.

На заключительном арпеджио на высоких октавах Хосок подумал, что эта мелодия может означать не только их прощение друг друга, но и всю неоднозначную историю их отношений. И если так, то хорошая вышла история.