я случайно наступил на бутылку из-под пива, хруст нарушил тишину, а моё шипение заставило тебя повернуться на звук.
— ты в порядке? — спросил меня ты, чонгук, и снова отвернулся к стенке.
— в полном. не бери в голову, — ответил я, перебирая пальцами ворот дядиного свитера, который посылкой приехал сегодня утром из Канады.
— пройди уже куда-нибудь, не стой над душой, — просишь, всё так же глядя в спинку дивана, на который я затащил тебя, пьяного, час назад.
— я думал, тут есть ещё кровать, но раз нет, то…
— ложись ко мне.
места рядом с тобой было катастрофически мало, чонгук. зачем ты предложил лечь, если презирал, разбивал нос и губы, издевался и смотрел свысока?
но я тоже выпил четыре банки и желания взяли верх. я хотел прижаться к твоей горячей спине, наплевать на хмельной запах, выдохнуть в сегодня чистые волосы.
и я смог сделать это.
я расположился на тех нескольких сантиметрах, оставшихся свободными на зелёном диване, который мне нравился потому, что выглядел старым, потрёпанным, как ты, и потому, что на нём мы лежали вместе.
ты ничего не сказал и не сделал, когда моя потная ладонь перекинулась через талию и стала выводить узоры на прессе. ты плохой мальчик с татуировкой F65.0 в области паха, как ты всем хвастался — в международной классификации болезней это означает «фетишизм». и мне, помешанному на МКД и заучивании каждого обозначения, первым в тебе и понравилась эта татуировка. показалось, что мы похожи, раз знаем об этих цифрах.
ты, чонгук, весь сжался, когда я пробрался рукой под футболку. дыхание участилось, сердцебиение, которое я чувствовал под пальцами, стало бешеным и тогда…
повернувшись ко мне, ты не ударил. мне правда казалось, что обязательно сделаешь это, ведь алкоголь всегда делал тебя более агрессивным, чем обычно.
я знаю. в первый раз ты избил меня именно в таком состоянии, заведя за угол ларька, в котором покупал дешёвое пиво и брал сигареты в долг. я никогда не спрашивал, почему ты это сделал, а ты не объяснял. лишь знаю, что раздражал тебя, точнее, мой стиль в одежде. ты содрал с меня карамельное пальто и бордовый берет, бросил на землю, наступил, втаптывая в грязь, разукрасил мое лицо фингалом и разбитой губой, а после растворился в моих глазах, когда я упал рядом с испорченной одеждой.
температура тела в тот день поднялась выше нормы, пришлось остаться дома, и прийти завтра в университет, чтобы услышать твой смех и обвинение в слабости организма.
чонгук, ты целуешь меня прямо сейчас. я не дышу, цепляюсь за твою футболку, смакую твой юркий язык, успевший пробраться в рот, не сдерживаюсь, и первый стон плюхается на твои губы, растворяясь. ты отсраняешься, ехидно лыбишься и хватаешь меня за член прямо через одежду, проводя по длине несколько раз, наслаждаясь тем, как моя влажная чёлка скользит по твоей оголённой шее, как хрипы оседают на ключицах, а пальцы цепляются за поясницу, когда я делаю первый толчок в пустоту.
чонгук, ты встаёшь с дивана, вытерев руку от моей смазки о черные облегающие джинсы, сплевываешь зачем-то (освобождаешься от моей слюны и ответственности?) в стекла бутылки и покидаешь комнату.
теперь голова болит ещё сильнее, пить хочется снова, а разрядки ещё больше. я выбираю последний вариант, выбегаю за тобой в коридор общежития, хватаю за руку, умоляю остаться.
мы все равно соседи, и я не хочу, чтобы ты замёрз в этой футболке на улице или трахал крашеную блондинку из женского корпуса. я хочу, чтобы ты сжал меня сильнее, прошептал на ухо что-то невероятно пошлое, как делал это последнее время, и мне бы хватило, чтобы избавиться от напряжения в штанах.
ты смеряешь презрительным взглядом, выдергиваешь руку, идёшь туда, куда направлялся, но я падаю на колени около тебя и прошу ещё раз, а ты, чонгук, вжимаешь в свое возбуждение, хватая больно за волосы, выдыхаешь, я прикусываю через ширинку, охаешь, двигаешь бедрами и сильнее вжимаешь.
в наших действиях течёт лишь алкоголь, но мне плевать. завтра не вспомнишь, потому что никогда не помнил, и на это тоже похуй.
сейчас я задыхаюсь от боли, когда без презерватива, резко, входишь, закатываю глаза, царапаю твою спину, ногами давлю на поясницу, чтобы ближе, глубже, сильнее.
я никогда не был шлюхой, знаешь. никогда не просил так сильно, чуть не плакал оттого, НАСКОЛЬКО, никогда не прогибался, не цеплялся ТАК, не был настолько чувствителен к чьим-то прикосновениям.
а с тобой хочется, чонгук. и плевать на мои идеалы, на то, что мне бы только на картины смотреть, книжки про художников и философию читать, а не просить «глубже, чонгук, пожалуйста».
и не задыхаться снова до покалывания в кончиках пальцев ног оттого, что выполняешь. что хрипишь на ухо, в висок, в шею, кусаешь, оставляешь метку.
которая ничего для тебя не будет значить.
ты ушел, оставив на моей чистой простыне свою сперму, ушел, не знаю куда, но ночью ты спал в другом месте, а меня разрывало на части, тело ломило, голос потерялся в бермудском треугольнике, и мысли хаотично пытались выстроиться в логическую цепочку.
на утро таблетка аспирина, слабый свет из энергосберегающей лампы, пока я очищал зубы и язык от твоего присутствия. день обещал быть ужасно серым, как след, который остался на твой футболке после того, как я кончил прямо на нее. даже не удосужился снять, чонгук. потому что со шлюхами быстро, коротко, бесчувственно.
но записка, начирканная черным маркером на обёртке от пива кривыми буквами, оповещала о встрече в нашей комнате в 16:00.
я был счастлив, знаешь. что ты запомнил, не сделал вид, что использовал, позволил думать, что ощущаешь нечто странное ко мне, такое же, как и я по отношению к твоей душе.
— кажется, я упал в тебя, — первое, что говоришь, ступая на порог комнаты, проскрипев половицей.
— как это понимать? — переспрашиваю, хоть и понимаю. твой взгляд я видел таким слишком редко — трезвым, не затуманенным.
— ты знаешь, о чем я, потому что чертовски умный, ким тэхен.
— нет. правда не понимаю.
— я хочу повторить случившееся вчера ночью.
— похоть.
— падение.
— всего лишь похоть, чонгук.
— падение, тэхен.
— когда падают, не бьют.
— я купил тебе клетчатый шарф. кажется, такие как вы, любите подобное.
— ты даже решил, что я хипстер, а мне просто нравится всё простое и эстетичное, чонгук.
— клеточка разве не относится к этому?
— я в ванную.
не закрываю дверь на замок, чтобы ты зашёл. знаю, что зайдешь лишь тогда, когда услышишь шипение воды. потому что раздевать самому не хочется, ведь одежду разорвёшь.
чонгук, подхватываешь под бедра, наплевав на горячие струи, которые практически моментально превращают твои волосы в висящие сосульки, закрывающие взор. я заботливо отмахиваю их назад, но тут же цепляюсь пальцами в области макушки, потому что, больше не сдерживаясь, вгрызаешься в мои губы, слизывая с них банановую гигиеническую помаду.
кажется, ты сегодня изменился. потому что продолжаешь целовать, уже нежнее, не сминаешь мои худые бедра, царапая, не толкаешься рвано, а просто прижимаешься так же, как я вчера, когда гладил по прессу.
и, возможно, ты не любишь таким образом, как это привыкли описывать в книгах и фильмах. возможно, сказать «я упал в тебя» является максимумом, на который ты способен.
неважно. хочу стоять с тобой вот так под душем, чувствовать всем существом ритм бешено бьющегося сердца, массировать бережно кожу головы, шептать на ухо цитаты Ван Гога лишь потому, что иначе из уст моих будут вырываться одни признания. ты просто покупай мне теплые вещи вроде клетчатых шарфов, и не нужно приторных «я буду любить тебя до конца своей жизни». кури дальше глупые сигареты, выпивай по банке пива, трогай, кусай, и главное — дыши. находясь рядом со мной.