он согревает меня

Первое, что Чимин видит — море оранжевого и жёлтого. Жгучий, полыхающий рыжий пролетает у него перед глазами размытым пятном — он даже ошибочно принимает его за огонь, ползущий за стеклом. Снаружи на ветках шелестят скрученные листья; их хватает вихрь, плывущий по небу вдоль зелёного и ярко-алого. Такое чувство, будто просыпаешься во сне. Да, он будто проснулся во сне, где всё жёлтое, где падают листья вместо белоснежно-белого пейзажа, наблюдаемого два года назад, и буйной зелени три года назад.

      — Ты проснулся.

      Чимин поворачивает голову и отводит взгляд от желтеющей травы и лысеющих деревьев за окном. Перед ним сидит парень с бледной кожей и мягкими чертами лица в чёрной бини, которая прижимает ко лбу пряди волос серебристого цвета. А расположенные чуть ниже глаза смотрят на него нежно и тепло — прожигают, прямо как пламенный вид из окна движущегося поезда. Этот взгляд. Ох, как слаб перед ним Чимин. Из-за этого взгляда всё внутри переворачивается с ног на голову, а дыхание в груди спирает.

      — Хорошо, что ты урвал немного сна. Раз свадьба завтра, Сокджин наверняка закатит мальчишник до самого утра, — продолжает Юнги с усмешкой.

      Точно, свадьба. Чимин вновь переводит взгляд на окно, желая убедиться, что всё-таки не пребывает в полудрёме, и что ему происходящее не мерещится. В этот момент вагон неожиданно дёргается. Он чувствует, как поезд замедляется, совсем чуть-чуть. Расплывчатые картинки, оказывается, черпали яркие краски из природного пейзажа за окном. Сон уходит, трансформируется в реальность, и вскоре взору открываются старые знакомые здания и холмы, а вслед за ними появляется извилистая река с перекинутым через неё мостом. В груди разливается тепло.

      — Мы приехали, — шепчет Юнги.

      Они были здесь всего-то несколько недель назад во время одной из ежемесячных поездок, однако сейчас ощущения иные. Впервые они здесь по причине свадьбы, и впервые за два года здесь соберётся вся компания.

      Непросто выбрать дату, когда один из друзей болтается на другом конце земного шара, другой каждую неделю выступает на KBS и Musicbank, а третий разъезжает по Южной Корее с разными музыкальными фестивалями. В итоге жениху пришлось выбирать день, основываясь не на своих предпочтениях, а на расписании друзей. «Что поделать, такие уж приходится преодолевать трудности, если водишь дружбу с вечно занятыми знаменитостями», — заметил однажды со смехом Сокджин.

      Юнги встаёт с места, когда поезд со скрипом тормозит. Он забирает сумку с верхнего отделения и аккуратно вешает на руку взятый напрокат костюм, а потом весь такой в своей бини с невероятными серебристыми волосами поворачивается к Чимину, вопросительно приподняв брови — молча спрашивая, готов ли тот идти.

      Но Чимин сидит неподвижно, потому что на секунду ему кажется, будто всё вокруг — всё ещё туманный сон, в котором деревья снаружи поезда белые, в котором его ожидают похороны наряду с искуплением одного небезызвестного человека. Или же, возможно, он сидит в машине, и зелёная листва приветствует презренного сына, которого родители увозят подальше от столицы, чтобы передать в руки мальчишке, что вскоре научит чудесам.

      — Ты в порядке?

      Чимин моргает. Однако на этот раз цвет перед глазами оранжевый, и снаружи осыпаются листья. Теперь его ждёт свадьба лучшего друга и данное обещание. Его ждёт дом, наполненный воспоминаниями; дом с тремя пустыми стульями, расставленными вокруг обеденного стола.

      На этот раз в Йоранмёне его ждёт вовсе не небо.

      — Да, — отвечает Чимин, медленно подняв взгляд на Юнги, который протягивает ему ладонь. Он улыбается и берётся за предложенную руку.

      — Пойдём, — Юнги тянет его с сиденья с такой же улыбкой.

      Да, на этот раз всё совершенно по-другому. Чимин возвращается домой не ради неба. Теперь он привёз небо с собой.

+.-.+

      Чимин во взятом напрокат костюме с улыбкой оглядывается вокруг. Его окружают люди со счастливыми лицами и бокалами в руках. В центре толпы стоит пара молодожёнов. Они пожимают руки и разговаривают то с одним гостем, то с другим. Сокджин в смокинге выглядит ослепительно, а Минджу в белом платье — настоящий ангел.

      Никого не удивило, что Сокджин из их компании женился первый. Он обручился с Минджу через несколько месяцев после похорон бабушки Чимина. Хосок ещё шутил, что их друг наверняка дождаться не может, когда же у них с Минджу появятся их маленькие копии.

      Новый ресторан набит людьми. Сокджин с Минджу, по-видимому, купили это место уже с мыслью о свадьбе. В обычный день это ресторан-тире-кафе с минималистичным уютным дизайном для людей всех возрастов. Оно расположено в оживлённом центре Йоранмёна и сильно отличается от находящихся рядом магазинчиков, которым уже не по одному десятку лет. Чимин слышал от Сокджина, что их кафе весьма популярно среди молодёжи. Он ещё тогда подумал, мол, совсем неудивительно, ведь раньше, чтобы посидеть в подобном уютном местечке, ребятам приходилось ехать на поезде аж до Чонсона. За ресторанчиком располагается небольшой красивый сад, отделённый стеклянной перегородкой, которая сейчас открыта, чтобы гостям было просторнее. На другом конце сада стоит сцена, где играет музыкальная группа.

      Кто-то заказывает весёлую трот-композицию, и, услышав мелодию, пожилые гости тут же начинают смеяться, в то время как молодые закатывают глаза, однако вскоре и они топают в ритм и покачиваются под музыку. Остальные стоят вокруг сцены, танцуют, смеются над причудливыми движениями, которые демонстрирует Хосок. Он сейчас состоит в относительно известной среди андерграудной тусовки Кореи танцевальной команде и открывает своими выступлениями один фестиваль за другим. По-видимому, Хосок нашёл своё призвание. Конечно, из-за танцев страдает его учёба, но его это не сильно заботит.

      Намджун, которого уже можно называть К-поп звездой (его группа уверенно росла за последние два года и продолжает расти, и он даже летал в Бангкок и Сингапур на фан-митинги), присоединяется к танцу со своими неуклюжими робо-движениями. Теперь он довольно известен, у него много подписчиков в сети и в фанкафе, хотя в Йоранмёне он по-прежнему остаётся их дурашливым лидером и примером идеального сына для всех родителей.

      Тэхён, который способен унюхать интересное зрелище на расстоянии многих километров, прибегает туда же, не желая оставаться в стороне. Пять лет прошло с начала их дружбы, и Ким Тэхён остался Чимину лучшим другом. У Чимина есть ящичек, набитый написанными от руки письмами от Тэхёна и полученными от него же открытками. После смерти бабушки Тэхён был рядом, жил у друзей (неделю у Сокджина, ещё неделю у Чонгука, почти месяц провёл в Сеуле с Юнги, Хосоком и Чимином по очереди, хотя Намджун стал исключением, так как к нему в общежитие не разрешалось водить гостей, да и на репетицию выступления на MCountdown он Тэхёна не мог взять). После Тэхён улетел в Южную Америку, и с тех пор Чимин его не видел до вчерашнего дня, когда тот заявился на «мальчишник» Сокджина как припозднившийся супергерой.

      Плавные движения Хосока вкупе с неуклюжестью Намджуна и катавасией, которую творит Тэхён — это чересчур интересное зрелище, его нельзя пропустить, поэтому Чонгук, отвлечённый разговором с невестой и своим новоявленным зятем, утягивает последнего поближе, чтобы вместе с ним присоединиться к веселью. За два года Чонгук вырос, став по-настоящему красивым молодым человеком. У него теперь чётче выражена линия челюсти, роста прибавилось и мышцы заметнее. Внешне он поменялся сильнее остальных, если сравнивать (и если не брать в расчёт очевидное изменение цвета волос у Намджуна с Юнги). Ребята шутили насчёт так называемых подвигов, о которых Чонгук проболтался вечером за соджу. Оказалось, их маленький макнэ — настоящий пусанский Казанова, он разбивает одни сердца и лечит другие. Ребята бы и побольше выведали, если бы Тэхён не отобрал у младшего из рук пятую бутылку, которую тот опустошал.

      — Эй, Чимин! Покажи им, что такое настоящие танцы, — кричит ему Чонгук.

      Чимин, который внимательно наблюдает за происходящим со своего места, вопросительно изгибает бровь. Младший машет ему рукой, зовёт присоединиться к кругу танцующих, а вскоре и вовсе подбегает, чтобы стащить со стула.

      Вопросительное выражение лица Чимина сменяется на улыбку. Чонгук действительно сильно изменился.

      — Ишь ты! Лучше бы тебе показать, что такое манеры, — кричит ему Чимин, когда поднимается, после чего легонько шлёпает Чонгука по спине.

      А тот хихикает, хватает его за руку и тащит в круг, где Хосок уже тверкает, а Тэхён шлёпает его по заду. Намджун изображает те же движения рядом с Сокджином, на которого Минджу может только смотреть со смесью стыда и веселья на лице, едва сдерживая смех.

      — Ой, вы все тут — дилетанты, — с этим заявлением Чимин присоединяется к компании друзей, прежде чем выдать самое вычурное движение, которое только пришло в голову.

      На него все смотрят, кто-то смеётся, кто-то удивлённо вскидывает брови — наверняка окружающие подвергают сомнению здравомыслие ребят и количество алкоголя в бокалах. И Чимин понимает, что среди этих фигур есть Юнги, который стоит с серьёзным видом и сложенными на груди руками.

      — Ну же, хён! — зовёт Тэхён после попытки устроить на полу брейкданс. — Без тебя полная картина не получается.

      Юнги морщится, как обычно изображая из себя скалу, надевая свою маску прохладного равнодушия.

      — Вы хотите, чтобы я опозорил себя на людях, да? — спрашивает.

      — Давай, ради Сокджин-хёна! Это будет идеальным подарком! — убеждает Намджун, активно размахивая головой взад-вперёд.

      — Точно, давай, сделай мне подарок на свадьбу, — поднимает руку Сокджин.

      Теперь все взгляды устремлены на Юнги. Тот покорно вздыхает, подчиняется желанию друзей, и перед последним припевом, когда Юнги делает цепочку неуклюжих шагов, когда он машет руками и вертит шеей, остальные шестеро — да и все остальные гости — покатываются со смеху.

      К концу трот-песен они все потные и все смеются. Чимин обнимает Чонгука и Тэхёна за плечи, Сокджин лежит на полу после знаменитого танца червя. Минджу что-то жестами объясняет группе музыкантов, после чего звучит ещё одна трот-мелодия. Они впятером вздрагивают, однако, несмотря ни на что, принимаются снова танцевать. На этот раз Хосок быстро подтаскивает к ребятам Юнги, который тщетно пытался избежать второго раунда позора. Они всемером встают в круг, закидывая руки друг другу на плечи, и вскоре Хосоку удаётся скоординировать друзей и подобрать подходящие всем движения.

      Вот они, семеро молодых людей, дурачатся, танцуют под трот и ритмичные хлопки от гостей. В разгар танца у Чимина щемит сердце. Накатывает волна ностальгии, взгляд путешествует по смеющимся лицам его дорогих друзей. Пять лет назад они были глупыми подростками с одними только мечтами и обещаниями длиною в жизнь. Теперь же, пять лет спустя, после того, как сердца излечились и ошибки оказались прощены, они вновь оказались здесь, в компании друг друга — в городе, который все полюбили. Этот срок кажется мелочью, однако за последние пять лет многое изменилось.

+.-.+

      Когда музыка подходит к концу, все гости взрываются громогласными аплодисментами. Хосок торжественно кланяется, будто после своего выступления. Сокджин весь раскрасневшийся, но чрезвычайно довольный. Он поворачивает голову к невесте, которая лишь смущённо улыбается, после чего протягивает своему жениху руку, и словно по сигналу начинается совсем другая мелодия: после их великолепного активного танца — интермеццо. Во всяком случае, так объявил ведущий, после чего пригласил гостей на медленный танец.

      Сокджин кладёт руку Минджу на талию, смотрит ей в глаза, и Чимин невольно при виде этой картины чувствует себя таким же счастливым. Некоторые люди вокруг поднимаются со стульев со своими парами. У Намджуна мама тоже на свадьбе, и она уже стоит рядом со своим сыном. Чимин думает вернуться на своё место и понаблюдать за танцующими, однако его взгляд падает на одну фигуру.

      В толпе людей неловко переминается с ноги на ногу Юнги, будто чего-то ждёт.

      Пять лет спустя Юнги остался всё таким же бледным и неторопливым. На первый взгляд может показаться, что изменился в нём лишь цвет волос, которые теперь серебристые, но если приглядеться, если заглянуть глубже маленьких татуировок, выбеленных волос, аксессуаров и стиля, можно заметить изменения в его глазах, где теперь за улыбкой прячутся нотки печали и тоски. Ещё есть то, что невооружённым взглядом и не заметишь. Например, Чимин знает, что вокруг Юнги всегда витает запах сигарет, и что в холодную погоду у него болит колено. Чимин знает, что Юнги пьёт очень сладкий кофе и напевает в душе, когда думает, что никто его не слышит. И за внешним слоем, за ежедневными забавными привычками скрывается большее. Чимин знает, что Юнги иногда прижимается к стене с сигаретой в руке и вспоминает умершего человека, чьи инициалы вытатуированы у него на пояснице. Он знает, что иногда Юнги смотрит на него так, будто не может простить себя за совершённые в прошлом ошибки.

      Чимин многое знает про Юнги. Однако ему известно самое важное: даже по прошествии долгих лет Юнги любит задирать голову во время вечерней прогулки, чтобы полюбоваться на небо.

      И сейчас Чимин знает, о чём старший думает. Его пропитанные тоской глаза говорят: «Вот он я, возьми меня за руку и окажи честь потанцевать сегодня с тобой». Только прежде чем Чимин успевает дать ответ, его прерывают сомнения, которые спрашивают: «Но что подумают остальные?»

      Они, наверное, целую вечность бы провели в этом лимбо — две души, находящиеся порознь в толпе людей, — если бы не вмешательство Тэхёна, который снова тащит Хосока на танцпол.

      — Пойдём! Плевать, что это свадьба Сокджин-хёна! Надо показать всем, кто тут самая романтичная парочка! — орёт друг громко, чтобы все услышали, и Хосок встаёт в театральную позу, будто готов заключить Тэхёна в объятия. После этого они пускаются в выдуманный вальс, широкими шагами двигаясь по залу.

      Короткого момента, когда Тэхён подмигивает Чимину, на секунду поймав его взгляд, достаточно, чтобы сердце последнего растаяло. Тэхён же делает это специально. Это такой ободряющий толчок в плечо, подарок от лучшего друга, ведь Тэхён практически подарил им с Юнги танец.

      — Что ж. Полагаю, только нам осталось встать в пару, — говорит Чимин, подходя к Юнги. Он поднимает руку и приглашает старшего на танец с улыбкой на лице.

      Юнги тоже улыбается:

      — Полагаю, что так.

      Он берёт Чимина за руку, а тот потом перемещает его ладони себе на талию, а свои кладёт Юнги на плечо. Он видит, как старший пытается удерживать между их телами приличную дистанцию, после чего они начинают покачиваться в ритм музыке.

      Так они некоторое время и продолжают. Движения скованные. Чимин чувствует себя подростком, у которого первое свидание, который переживает и боится, что сделает что-то не так. Но Юнги, наверное, волнуется о другом. Чимин пытается заглянуть ему в глаза, а тот переводит взгляд с их обуви на других гостей и обратно. Пальцы, которыми он цепляется за костюм Чимина и за его талию, напряжены, и губы постоянно поджаты.

      — Эй, всё в порядке, — шепчет Чимин в попытке успокоить.

      Юнги вздыхает:

      — Не знаю. Мне кажется, на нас все смотрят.

      Чимин косится сначала в сторону толпы, а потом переводит взгляд на Хосока с Тэхёном. Те теперь пытаются изобразить балетное представление: подпрыгивают и ловят друг друга в воздухе.

      — Не переживай, — повторяет Чимин. Голос на этот раз звучит расслабленнее, и на лице цветёт улыбка. — Все смотрят на Хосока с Тэхёном. За нами наблюдать не сильно интересно.

      Отвечает Юнги тихим смешком, хотя Чимин чувствует, что тело старшего под его прикосновениями всё ещё напряжено. Чимин снова шепчет, волнуясь за Юнги:

      — Необязательно это делать, если ты не хочешь.

      Но тот мотает головой. Теперь его взгляд прикован к одной точке на полу.

      — Нет, нет. Я хочу. Просто… Мне немного страшно, вот и всё.

      И Чимин чувствует, как хватка Юнги становится чуть крепче, как тот придвигается немного ближе, будто желает подтвердить свои слова действиями.

      — Знаю. Мне тоже страшно, — отвечает он. — Кажется, мы никогда не танцевали раньше на публике.

      Юнги в ответ усмехается:

      — Не думаю, что мы вообще когда-нибудь танцевали.

      — Что ж, это определённо нужно изменить, — говорит Чимин. Он только сейчас понимает, что на протяжении всего разговора и с начала танца Юнги ни разу не посмотрел ему в глаза. Сейчас чужая хватка на талии Чимина чуть ослабла, однако глаза всё ещё смотрят в пол и избегают взгляда. — А знаешь, что ещё может поменяться в лучшую сторону, хён? — продолжает он.

      — Что же?

      — Ты можешь во время танца посмотреть мне в глаза, как сделал бы вежливый человек, — шутливо шепчет он с ухмылочкой, при этом специально чуть ближе наклонившись к уху Юнги.

      Тот фыркает в ответ. Чимин видит и смущённую улыбку, и заалевшие щёки. Юнги не отвечает прямо. Они продолжают спокойно покачиваться под музыку, поэтому Чимин решает повторить вопрос:

      — Почему ты не смотришь мне в глаза, хён? — снова он шепчет, только на этот раз понизив голос. Чимина такое вовсе не задевает, он не злится и не разочарован. И это не приказ. Это приглашение для Юнги и одновременно способ обнадёжить, убедить, что ничего страшного не случится, если тот посмотрит. Чимин лишь пытается отыскать звёзды, выманить их из-за пелены облаков, за которой они прячутся. Он просто ищет сокрытое от взора небо.

      В ответ Юнги поднимает голову, наконец-то поднимает взгляд и смотрит ему прямо в глаза — так, как Чимин и хотел.

      — Потому что тогда я ещё сильнее захочу тебя поцеловать.

      Вот они — вот звёзды, которых он ждал. Вот бескрайнее небо, извечно меняющее цвет. Вот двое любимых, бегущих друг за другом вдоль горизонта. Юнги простым взглядом способен развернуть перед ним небо. Оно у него всегда с собой.

      Чимину следовало знать. Ему, наверное, даже не нужно было спрашивать, потому что как только с его взглядом сталкиваются эти два чёрных зрачка, у него слабеют колени. Этот взгляд всегда был его слабостью — он сам охотно бросился в эту бездну, где сердце обречено жаждать и мучиться. Нежный взгляд Юнги сквозит томлением: в нём и желание, и страсть. И неожиданно в его глазах отражается также печаль, в них проявляются нотки отчаяния, говорящие о сожалении и задающиеся вопросом, почему же было бы неправильно преодолеть разделяющее их расстояние и соединить губы.

      — Я ужасно хочу сейчас тебя поцеловать, Чимин, — шепчет Юнги с тёмным, тяжёлым взглядом.

      Чимин гулко сглатывает.

      — Нельзя, — шепчет в ответ, сильнее стиснув чужое плечо.

      — Я знаю, — говорит Юнги, после чего на секунду сжимает пальцы на его талии. Это их язык. Как, например, задевать чужую ладонь своей каждый раз, когда они идут вдоль реки Хан. Или когда Юнги кивает ему со сцены во время каждого выступления.

      Чимин думает, как же несправедливо, что он не может просто поддаться поцелую и отпустить себя. Он думает, как это жестоко и грустно: то, чего он желает, то, что и его тело, и душа считают правильным, не способно воплотиться в жизнь, и такое всегда будет осуждаться. Сокджин мог бы сейчас наклониться за поцелуем, и все бы захлопали в ладоши и поддержали. А сделай он то же самое, все бы начали глумиться.

      Впервые Чимину в голову приходит мысль: может, просто плюнуть на всё? Послать всех куда подальше, махнуть рукой на то, чего от них ожидает общество, освободиться от правил игры? Юнги сжимает его талию, а мог бы прижиматься губами к губам. Его большой палец сейчас касается ключицы старшего, а мог бы зарыться в его серебристые волосы. Их тела покачиваются в ритм музыке, а могли бы двигаться в танце языки, касаться зубов, которыми они бы прихватывали губы друг друга.

      Но это единственное, что они могут себе позволить, чтобы в множестве наблюдающих за ними глаз не появилось осуждение и чтобы множество губ не изогнулись в презрительной усмешке. Такой у них тайный язык. Такие незаметные жесты, которые ободряют и поддерживают — как хлопок по спине. Компенсация за невозможность переплести пальцы и замена поцелую.

+.-.+

      Наступает ночь. В свете развешенных на заднем дворе фонариков на фоне мерцающих звёзд и фиолетового неба это место выглядит ещё красивее. Праздник продолжается. Теперь играет разная музыка — и медленная, и быстрая, и разносят алкоголь. Идеальный рецепт создания приятной свадьбы. Чимина увлекает в беседу госпожа Сон. Он слушает её рассказ о дочери, которая желает жить в Сеуле вместо того, чтобы остаться здесь и продолжать семейное дело — заниматься пекарней, которой уже не один десяток лет. Женщина жалуется, мол, мало тут молодёжи, большинство сразу уезжает, закончив школу.

      Разговор прерывает подошедший Сокджин, который спрашивает у Чимина, не знает ли тот, куда запропастился Чонгук, ведь младший должен произносить тост в честь своего новоиспечённого зятя. Извинившись перед госпожой Сон, Чимин вертит головой, а потом обещает паникующему Сокджину, что обязательно отыщет его. Он оглядывается, замечает шагающего к микрофону Хосока, который объявляет, что следующий тост молодым прозвучит от друга, и после его слов на сцену поднимается Намджун.

      Чимин понимает, что не видит нигде в комнате ни Чонгука, ни Тэхёна, ни Юнги, поэтому он выходит на улицу, предположив, что Юнги, возможно, курит, и вполне может знать, где сейчас младший. В последний раз он Чонгука видел именно с Юнги — они стояли

у входа и шутили о том, чтобы вместе начать бизнес и открыть шашлычную. Снаружи оказывается несколько гостей, однако ни Юнги, ни друзей не видно. В голову приходит идея проверить уборную, поэтому Чимин возвращается в зал, и как только он выходит в коридор, из женской уборной появляется знакомый силуэт — почти налетает на него. Чимину удаётся только выпалить короткое извинение, прежде чем девушка окликает его по имени:

      — О, Чимин. Давно мы с тобой не виделись.

      Он останавливается, сразу её узнав.

      — Юджин! Как у тебя дела?

      Та улыбается. За последние пять лет, прошедших после окончания школы, Чимин толком с ней не виделся. Все их встречи — если их таковыми вообще можно назвать — сводились к моментам, когда он замечал Юджин во время ежемесячных визитов в Йоранмён на другой стороне дороги и не имел возможности с ней заговорить. По этим случайным встречам он видел, как изменилась она и как изменились друзья из старшей школы, однако смотреть на неё вот так вблизи и прямо… Теперь изменения намного заметнее. Она стала красивее, похудела, и теперь вокруг неё витает другая, более зрелая аура, но улыбка осталась прежней.

      — У меня всё хорошо, — отвечает девушка. — А ты как? Вроде ведь танцами занимаешься в Сеуле?

      — Да, — Чимин робко улыбается. — Хотя по телевизору меня не крутят, ничего такого.

      — Всё равно завидую, — признаётся Юджин. — Я раньше хотела заняться пением в академии Чхунчхона, но так и не решилась.

      — Но ты же больше не живёшь в Йоранмёне?

      Девушка мотает головой:

      — Нет. Я живу в Чхунчхоне и там же учусь, только с пением специальность не связана.

      На её лице при этих словах мелькает грусть. Чимин же пытается собрать в голове воспоминания с последнего года старшей школы, когда вся их компания обсуждала мечты и планы на будущее.

      — Ты сильно изменился, Чимин, — замечает Юджин. — Я тебя, по сути, не видела толком после старшей школы.

      Чимин кивает. В последний раз они разговаривали с ней той зимой, когда он попросил её об одолжении и когда она практически открыто сказала Чимину, что знает про них с Юнги. Это воспоминание как-то не пришло на ум, когда он на неё только наткнулся, зато теперь Чимин из-за этих мыслей прикусывает губу, чувствуя неловкость и беспокойство.

      — Но я видела тебя месяца три назад в Йоранмёне, — добавляет Юджин.

      — Правда?

      — Ага. Ты шёл к железнодорожной станции вместе с Юнги.

      Он понимал, что в разговоре с Юджин эта тема рано или поздно всплывёт, и что в итоге они затронут Юнги. Теперь Чимин теряется и не знает, как реагировать.

      — Да, мы периодически приезжаем в Йоранмён, — тихо он отвечает, сомневаясь, верный ли выбрал ответ.

      Видимо, Юджин замечает его дискомфорт. Она ласково улыбается:

      — Я искренне рада, что вы сумели во всём разобраться.

      Чимин смотрит на неё. Каким-то образом он чувствует, что девушка собиралась сказать больше, но в последний момент передумала. Что она хотела сказать, Чимин не знает, однако озвученное его устраивает и радует, ведь если бы не Юджин и не её решение ему помочь, всё было бы сейчас совсем по-другому.

      — Надеюсь, у вас с Юнги всё хорошо, — добавляет Юджин.

      Чимин кивает, после чего благодарит её. Из главного зала доносится звук аплодисментов, после чего звучит имя Суджи, которую зовут говорить тост, и он вспоминает, что должен искать Чонгука.

      — Кстати, ты нигде не видела Юнги или Чонгука?

      — Юнги нет, но Чонгука, кажется, видела с Тэхёном, — отвечает девушка.

      — Мне надо его найти. Он следующий произносит речь.

      — Вот оно как. Давай я помогу тебе его найти. Я совсем недавно видела их где-то около кладовой.

      Чимин снова её благодарит, после чего она уходит. Он же разворачивается в направлении мужской уборной, куда и планировал зайти перед тем, как наткнулся на Юджин. Рука уже лежит на ручке двери, когда дверь распахивается, и из-за неё появляется тот самый человек, которого он ищет.

      — Чонгук! Тебя где черти но…

      Не успевает он закончить предложение, как вслед за Чонгуком из той же уборной выходит Тэхён. Чимин собирается разразиться тирадой, в которой планирует рассказать, как Сокджин паникует, и напомнить, что младший уже через несколько минут должен топать на сцену, но тут он замечает лёгкую панику на лице Чонгука и странный взгляд, которым они обмениваются с Тэхёном. Чимин приглядывается. Ещё у Чонгука взъерошенные волосы, рубашка выбилась из брюк, румянец на лице, и вообще держится он как-то напряжённо.

      — О, Чимин! — широко улыбается Тэхён.

      Тот хмурится:

      — Вы чем там занимались?

      Чонгук только открывает рот, однако Тэхён подскакивает к нему и крепко стискивает плечо.

      — Конечно же, мы готовились к его тосту. Наш макнэ ужасно нервничал, поэтому я помог ему отрепетировать речь и подготовиться, — объясняет друг, только вот улыбка у него чересчур широкая. Навевает подозрения. Чимин Тэхёна долго знает, такая широкая улыбка никогда не сулит ничего хорошего.

      — Д-да. Я боялся, что запорю речь, и попросил Тэхён-хёна помочь, — с неловкой улыбкой добавляет Чонгук.

      Тэхён снова подаёт голос:

      — Ты вот посмотри на его рубашку. Вся торчит. Чёрт побери, Чонгук, ну говорил же я тебе: просто расслабься, нормально ты выступишь.

      Он хватает Чонгука за талию и запихивает полы рубашки ему в брюки, как заботливая мама. Младший протестует и жалуется. Потом Тэхён плюёт себе на ладони, чтобы пригладить его растрепавшиеся волосы, и на такое безобразие Чонгук реагирует уже возмущёнными воплями о том, как это негигиенично.

      Чимин вздыхает:

      — Когда закончите баловаться, шевелите булками и дуйте к сцене.

      Чонгук морщится, а Тэхён продолжает ухмыляться, да ещё и хитро подмигивает Чимину, прежде чем подтолкнуть младшего в спину в направлении главного зала.

+.-.+

      Как только дверь комнаты закрывается, Юнги толкает Чимина к стене. Тот не успевает никак среагировать — к его губам уже прижимаются чужие, они целуют грубо и требовательно. Дальше на растерзание голодным губам попадает шея, где кожу царапают зубы. Его не нужно соблазнять. Не нужно игривых улыбок и нежных поцелуев.

      Домой после свадьбы они вернулись поздно ночью вусмерть уставшие, и секс оказался первым приоритетом у Юнги на уме. Чимин мычит в поцелуй, потом отталкивает от себя старшего, разворачивает их, и теперь уже он зажимает Юнги у стены, а тот даже после короткой секунды порознь нетерпеливо ищет его губы своими.

      — Поцелуй меня ещё раз, — шепчет Юнги.

      Чимин целует, втягивая в рот его нижнюю губу. Он подаётся пахом вперёд, трётся о твердеющую эрекцию Юнги, отчего тот низко стонет, и Чимин просто не может не сорвать с него эту рубашку и не рассыпать всюду по бледной коже цветущие розы. Рубашки на Юнги уже нет, когда Чимин принимается за собственные пуговицы, только вот старший его останавливает.

      — Нет, не снимай, — шепчет Юнги. — Возьми меня в ней.

      Чимин пользуется паузой, чтобы как следует на него посмотреть. Глаза у Юнги тёмные и умоляющие, а губы красные. Он уже выглядит затраханным, выражение лица так и просит о разрядке. Такой Юнги появляется нечасто, и Чимин ни за что бы не стал упускать шанс насладиться им сполна. Он усмехается, глядя на старшего, прежде чем опуститься на колени. Лицо оказывается прямо напротив заметно вздыбленной ширинки. Из старшего вырывается жалобный скулёж, стоит только прижать ладонь к его эрекции сквозь ткань брюк.

      — Ты уже такой твёрдый, хён, — хрипит Чимин, расстёгивая ширинку.

      — Это всё твоя вина, — шепчет Юнги в ответ.

      — Что же я сделал? — отзывается он, стягивая со старшего бельё и оставляя его полностью обнажённым.

      Вот тут Чимину предоставляется шанс помучить Юнги, играючи подвести к краю. Он осыпает бёдра старшего поцелуями, после каждого из которых того прошивает дрожь, но действует аккуратно и старательно избегает прикосновений к твёрдому члену.

      — Ты не представляешь, как охуенно выглядел сегодня, Чимин, — выпаливает Юнги.

      — Неужели? — тот его дразнит, оставляет на запястье поцелуй.

      — В этом костюме и… чёрт…

      Чимину удаётся вытряхнуть все слова изо рта Юнги, когда он без предупреждения берёт в рот. Чужие пальцы путаются в волосах, а когда Чимин поднимает голову, его взгляду предстаёт картина, как Юнги запрокидывает голову к потолку с прикрытыми от удовольствия глазами. Чимин дополнительно смачивает губы слюной, пока пальцы играют с яичками, и каждый раз, когда он втягивает щёки, бёдра у Юнги ощутимо напрягаются.

      — И этот та-а-анец, — тот продолжает. — Ты меня там чуть в могилу не свёл.

      Юнги двигается, медленно толкается навстречу мокрому рту, держась за голову Чимина обеими руками. Когда темп ускоряется, Чимин кладёт ладони на ягодицы Юнги и широко их разводит.

      — Я хотел тебя там поцеловать. Думал об этом, — рассказывает Юнги. — Блять, да я даже думал тебя оттрахать прямо там, не сходя с места.

      Чимин останавливается ненадолго, чтобы вымазать пальцы в слюне, после чего Юнги снова начинает толкаться в его рот. Из-за ускорившегося темпа глаза слезятся, но ему плевать. Он раздвигает ягодицы, проводит пальцем по входу. Первый палец проникает внутрь с лёгкостью, и вдруг Чимин понимает, насколько Юнги растянут.

      — Хён, ты подготовился перед тем, как мы пошли домой? — спрашивает он удивлённо.

      Юнги смотрит на него сверху вниз стеклянным взглядом, кусает припухшие губы, и вид у него одновременно несчастный и виноватый. Его выражения лица — достаточно ясный ответ. Чимина это ещё сильнее заводит. Сердце уплывает куда-то в низ живота, когда он представляет себе, как перевозбуждённый Юнги толкается в себя пальцами в туалете, пытаясь сдержать стоны.

      — Ты уже кончал, — Чимин это даже не спрашивает, сразу утверждает.

      — А что мне было делать? — возмущается Юнги.

      Он цокает языком, быстро поднимается и чуть ли не швыряет старшего на кровать, после чего нависает над ним, облизывая губы.

      — Так где же ты был во время тоста Намджуна, хён? — дразнит его Чимин. Он расстёгивает собственные брюки и смазывает уже твёрдый член собственной слюной.

      К Юнги, видимо, возвращается дерзость, так как рот Чимина далеко от его мокрого члена, и он с готовностью возмущается:

      — Заткнись уже и просто… Ох…

      Чимин обожает наблюдать, как Юнги сбивается с мысли, как его протесты резко сменяются удивлённо изогнутыми бровями и вскриками удовольствия, как только он входит без предупреждения. Юнги достаточно растянут, чтобы протолкнуть в него головку и медленно двигаться неторопливыми и неглубокими толчками.

      — Расскажи мне, чем ты занимался, хён, — низким голосом тянет Чимин.

      Юнги перед ним лежит, закрывая руками лицо. Выше искусанных губ ничего не видно, и он будто бы пытается сдержать собственные беззастенчивые стоны, которые так и рвутся из этого красивого рта.

      — Ты заперся в туалете? Ты вытащил член и думал обо мне? — снова шепчет Чимин, широко раздвигая руками обе ноги Юнги. Движения осторожные, медленные, дразнящие. Юнги всё ещё отказывается отвечать, поэтому Чимин отстраняется, сплёвывает себе на ладонь и несколько раз проводит рукой по стволу.

      Юнги быстро убирает руку, когда Чимин останавливается. Он смотрит на младшего с недовольством вперемешку с мольбой. Наверное, одна его часть в этот момент хочет обложить Чимина ругательствами за то, что прекратил, в то время как другая умоляет о продолжении — внутри проходит борьба гордости против желания. Чимин прекрасно знает, что его нужно ещё поуговаривать, поэтому он наклоняется и шепчет Юнги на ухо:

      — Расскажи мне. Что ты делал, хён?

      Тот возмущается:

      — Тебе так нужно знать?

      — Ну же, просвети меня, — усмехается Чимин в ответ. У него в руках преимущество, и он им пользуется.

      Юнги закатывает глаза — наверное, это знак, что испарилась последняя оставшаяся в нём капля гордости. Он сглатывает слюну и шепчет:

      — Я не в туалете был.

      Наградой служит поцелуй в шею от Чимина, который рад, что получил, чего хотел.

      — А где? — одновременно с вопросом он несколько раз двигает рукой по члену Юнги.

      — Я-а-а был… в кладовой, — отвечает тот. — Сокджин д-дал мне ключ на случай, если закончатся т-тарелки или что-то ещё случится.

      — И чем ты там занимался, хён? С чего начал?

      — Я… эээ… прислонился спиной к двери, — рассказывает тот с закрытыми глазами. — И расстегнул ширинку.

      — Ты был уже твёрдый, хён? — шепчет Чимин. Голос у него сквозит желанием, дыхание тяжёлое.

      Он представляет Юнги в той маленькой комнатке; представляет, как тот опускает взгляд на выпуклость в брюках, как бежит прямиком к кладовке сразу после танца, незаметно прикрывая ширинку руками, как быстро шагает мимо гостей и не может думать ни о чём другом, кроме как о разрядке.

      — Д-да, — Юнги снова закрывает лицо руками. — Такой твёрдый, что аж больно было.

      В прокручивающихся в голове воспоминаниях Чимин сидит за столом рядом с Тэхёном, который увлечённо выдвигает предположения по поводу того, какие будут имена у будущих детей Сокджина, а Юнги в это время в кладовке расстёгивает ширинку, чтобы освободить истекающий смазкой член. В настоящем Чимин приставляет головку ко входу Юнги.

      — И с чего ты начал, хён? — спрашивает он, толкаясь вперёд.

      Старший издаёт долгий низкий стон. Чимин толкается глубоко. Он специально двигается медленно, чтобы дать почувствовать всё.

      — Что ты делал? — спрашивает Чимин снова. Заметив, что слова Юнги сменились тихим скулежом, он замирает.

      — Я т-трогал се-себя, — сбивчиво отвечает тот.

      Чимин усмехается и награждает его коротким толчком.

      — О чём ты думал?

      — О тебе. Я-а-а… Думал о тебе, — быстро отвечает тот. Видимо, понял, что не видать ему желаемого, если он не расскажет всё в красках. — Я думал о танце.

      Чимин сдерживает обещание: выходит, прежде чем снова толкнуться внутрь, и постепенно набирает скорость.

      — О чём ещё ты думал? — спрашивает, подаваясь вперёд бёдрами.

      — О том, как был-ло бы хорошо. Если бы ты был там со мной. Если бы наклонился и прижался к д-двери.

      — Ты думал о том, как берёшь меня сзади? — поддразнивает его Чимин, когда Юнги принимается подмахивать бёдрами навстречу.

      — Представлял, как трахаю тебя.

      Чимин ускоряется. Он пытается представить их обоих в тесной кладовой, где он бы прижимался лицом к двери, а Юнги бы крепко держал его за талию. Он думает, как бы их бесстыдные стоны эхом звучали в помещении вперемешку со шлепками кожи о кожу. Чимин жалеет, что на нём до сих пор рубашка и брюки. Хочется от них избавиться и прижаться своей горячей кожей к коже Юнги.

      — И ещё я думал как ты меня бе-берёшь, — хрипит тот.

      — Что ты делал потом, хён?

      Их бёдра сильно сталкиваются, кровать протестующе скрипит, внутри разрастается жар.

      — Я п-повернулся. Я повернулся, наклонился, прижался лицом к д-двери. Потянулся рукой назад и п-пальцем…

      Предложение прерывается, когда Чимин отстраняется, чтобы шире развести ноги Юнги и поднять их к своим плечам. Он переносит вес на колени и вновь толкается в старшего, у которого теперь нижняя часть тела приподнята. Новая поза позволяет входить глубже, доставать до точки, из-за которой Юнги впивается ногтями в простыни.

      — Тогда было так же п-приятно, как и сейчас? — спрашивает Чимин, продолжая толкаться. — Ты об этом думал, когда трахал себя пальцами, хён?

      Юнги выкрикивает неразборчивую мешанину из «да» и «нет». К этому моменту Чимин и сам низко стонет, хрипит, кусает губы, пытаясь оттянуть оргазм. Твёрдый член Юнги дёргается в ритм со движениями бёдер. Старший обхватывает его пальцами, двигает рукой вместе с беспорядочными толчками. Кажется, он уже близко.

      Чимин пытается представить такого же затраханного Юнги — того Юнги, который прижимался щекой к двери, который одной рукой водил по члену, а пальцами второй бесстыдно толкался в себя. Чимин представляет, как стоны Юнги заполняли комнату, как он жмурил глаза и сжимался вокруг пальцев. Он представляет, как Юнги двигал пальцами так же быстро, как он сам двигается сейчас; как он столь же громко выкрикивал его имя, и на этом Чимин взрывается, кончает внутрь горячей тугой дырочки. Настаёт очередь Юнги. Сперма пачкает Чимину живот на последней секунде его оргазма.

      Он наваливается на Юнги сверху. Член до сих пор внутри, а тело — будто жидкий огонь. Чимин не планировал так рано кончать — как минимум, хотел продержаться дольше Юнги. Несколько минут стоит тишина, слышно лишь их тяжёлое дыхание. Оба пытаются восстановить силы. Старший тихо лежит под ним, и на секунду Чимину кажется, что он уже уснул, однако в следующий миг он чувствует спиной прикосновения пальцев, которые выводят на коже круги.

      — Тебе известно, что ты — жестокий человек, Пак Чимин? — устало бурчит Юнги.

      Чимин поворачивает к нему голову. Видит усмешку. Глаза у старшего блестят, мокрые от пота волосы липнут ко лбу.

      — Я могу быть более жестоким, — отвечает он.

      Юнги вопросительно подкидывает брови — видимо, хочет поинтересоваться, о чём это он, только вот не успевает, потому что Чимин снова толкается в него. Он до сих пор внутри, и член ещё наполовину твёрдый. Движение заставляет Юнги распахнуть глаза и издать слабый стон. Чимин сейчас излишне чувствительный, но после глубокого вдоха он толкается второй раз, прежде чем старший успевает хоть как-то запротестовать.

      — Чи… Чимин, какого хрена? Я…

      — Ты сегодня дважды кончил, хён, — шепчет Чимин. Прямо внутри Юнги он снова твердеет, и то ли дело в сверхчувствительности, то ли в том, что Юнги в этот день кончил дважды — тот сжимается вокруг него ещё сильнее. — Думаю, так будет ч-честно, — хрипит он.

      — Чимин, блять…

      Но Чимин глух к мольбам. Он подаётся бёдрами вперёд. Теперь он прижимается к Юнги грудью, и перед лицом как раз изгиб чужой шеи, поэтому язык снова накидывается на чувствительную кожу и ухо.

      Чимин не выходил из Юнги после того, как кончил, и сперма внутри облегчает толчки. Он прижимается лбом к матрасу, чувствуя, насколько Юнги заполнен, какой он тугой, как бьётся пульс под кожей, как его затягивает глубже. Чимин чувствует жар внизу живота. Возбуждение разрастается быстрее, чем в прошлый раз, и он понимает, что продержится ещё меньше.

      — Ч-чимин. Чимин! Чёрт… я…

      — Ты х-хочешь, чтобы я о-остановился, хён? — рычит Чимин. Он поднимает голову, чтобы увидеть лицо Юнги, где удовольствие смешивается с болью.

      В ответ теперь звучат совсем невнятные звуки — просто набор слогов, и в гармонии эротичных стонов теряется его собственное имя. Юнги теряет себя, из его глаз текут слёзы. Чимин чувствует, как чужой член, зажатый между их животами, снова твердеет. Он двигает бёдрами, подаётся ими вниз, ближе к Юнги, так сильно, как может.

      Юнги в ответ обвивает его шею руками и вцепляется ногтями в ткань рубашки, жалея, что не в горячую кожу, где можно было бы оставить следы. Он обхватывает Чимина ногами, желая притянуть ещё ближе, почувствовать ещё глубже, отчаянно двигает бёдрами навстречу, а Чимин исполняет его желания собственными неровными толчками. Он уже не знает, как нужно двигаться, не осознаёт, какой держит ритм — тело двигается само по себе.

      Услышав чужой голос, который стал громче, почувствовав пульсацию сжимающих его стенок, Чимин впивается зубами в шею старшего, чем доводит Юнги до края. Тот извивается так, что приходится прижать его тело к матрасу и удерживать, и Чимин понимает, что старший кончает уже почти всухую. Вскоре он и сам достигает оргазма — через несколько движений кончает внутрь Юнги во второй раз, горячо и грязно.

+.-.+

      Первое, что Чимин замечает, когда просыпается, это чириканье птиц и знакомое сопение рядом. Первое — уникальное явление, оно происходит только в Йоранмёне. Нигде в Сеуле ему не доводилось просыпаться под такие звуки: ни в грязном подвале, который Юнги зовёт домом, ни в собственной удушливой квартирке без окон. Однако второе — наоборот, потому что обычно, когда он просыпается, соседняя часть кровати пустует.

      Сейчас он разлепляет глаза и осторожно пытается выбраться из кровати, не разбудив при этом старшего. Чимин надевает просторный свитер и обычные шорты и невольно улыбается, оглянувшись на спящего Юнги. Тот во сне выглядит таким умиротворённым — прямо как ребёнок. Спит он на животе, одна рука свисает с кровати, серебристые волосы растрёпаны, и уголке губ даже заметна дорожка от потёкшей слюнки.

      Юнги как-то всегда умудрялся просыпаться первым, когда они оставались в Йоранмёне. Он обычно выскальзывал на улицу, чтобы покурить, после чего готовил себе утренний кофе. У Чимина из-за пустой кровати каждый раз происходил мини-инфаркт, и он не стал бы отрицать, что чувствовал огромное облегчение, когда спускался на первый этаж, где Юнги приветствовал его на кухне. Поэтому сегодняшняя картина является редкостью. Видимо, вчерашняя ночь Юнги сильно измотала. Чимин при этой мысли расплывается в довольной улыбке. Вчерашняя ночь — действительно нечто.

      Он шагает на кухню, думая приготовить завтрак. Часы показывают время — около девяти. У них нет никаких планов до вечера, который они договорились провести с остальными ребятами. Чимин включает водогрейку, решает сначала сделать кофе, и тут его взгляд цепляется за третий стул у обеденного стола. Разум сразу мчится к воспоминаниям о бабушке и на лице расцветает улыбка. Наверное, надо завтра сходить к реке, помолиться, принести ей красивые цветы, пока он тут.

      Погрузившись в эти размышления, он выходит на улицу, так как вспоминает, что не полил цветы (или то, что от них осталось). Бабушка раньше тщательно заботилась о своих клумбах, и Чимин тоже старался. Но он всё-таки редко здесь бывает, хотя Юнги однажды пошутил, что он просто не унаследовал бабушкин талант к садоводству. А раз в три месяца он всегда просил Юнги постричь кусты, чтобы двор выглядел красиво.

      Поэтому Чимин выходит на улицу с лейкой в руке. Осень, поэтому довольно прохладно, но вполне терпимо. Он делает мысленную заметку, что нужно будет собрать опавшие листья, как только закончит с поливом, и в этот момент замечает человека, который идёт к дому со стороны дороги и рядом катит велосипед.

      Силуэт знакомый, но всё внимание сначала привлекает транспорт. Это же велик Юнги, на котором тот всегда ездил. Тот самый велосипед, который должен валяться дома с ржавой цепочкой и спущенным задним колесом. Чимин даже не помнит, когда они в последний раз им пользовались, и с тех пор велосипед лишь копил пыль, стоя у стены.

      И теперь неожиданно он оказывается в руках не у кого иного, как у старшего брата Юнги, который шагает к дому. Чимин в растерянности замирает на месте, но помимо растерянности его одолевает лёгкое опасение. Он прикусывает губу и оглядывается на дом, однако Юнги не видно. Стоит ли его разбудить, сказать, что пришёл его старший брат? Но Чимин понимает, слишком поздно что-то делать, когда старший Мин с улыбкой его приветствует:

      — Доброе утро, Чимин-ши.

      Чимин отвечает тем же. Вспоминаются те времена, когда у Юнги была сломана нога. Он же тогда украл велосипед и сам притащил его в семейную мастерскую Минов. С Чимина градом стекал пот, когда он стоял перед пугающим главой семьи. Если не считать этого случая, с семьёй Юнги он очень мало контактировал. Старший брат на Юнги мало похож — это Чимин понимает, глядя на человека перед ним. Брат у Юнги значительно выше и не такой бледный.

      — Чем я могу помочь? — спрашивает он.

      Он никогда не интересовался у Юнги, знает ли его семья о том, что он почти каждый месяц возвращается в Йоранмён, но при этом никак с ними не контактирует? Да, во время поездок сюда Чимин ни разу не видел, чтобы Юнги проводил время с семьёй. Тот намеренно не ходил по дороге мимо мастерской, если была такая возможность. И поскольку у Чимина с семьёй тоже проблемы, он не донимал Юнги расспросами. С семейными делами всегда сложно.

      Но опять же: Йоранмён — городок маленький. Это не Сеул, где он может спокойно спать у Юнги в кровати, понимая, что запрятан слишком глубоко среди миллионов других жителей столицы, и родители ничего не узнают. А в случае Юнги всё по-другому. Его семья точно должна знать, что он периодически приезжает в этот дом (который, что забавно, расположен всего-то в нескольких минутах ходьбы от жилища Минов), и особенно сейчас, когда весь городок гудит разговорами о свадьбе Сокджина.

      Старший брат Юнги тепло улыбается:

      — Я пришёл вернуть велик. Починил его, как Юнги меня и просил. Хотя я бы просто оставил его на заднем дворе.

      Чимин удивлённо изгибает бровь:

      — Юнги попросил тебя починить велик?

      — Ага. Позвонил, сказал, что приезжает на свадьбу сына Кимов и попросил подготовить его.

      Чимин удивлён. Юнги ему ничего такого не рассказывал.

      — Тогда спасибо тебе большое, — говорит он, забирая у мужчины велосипед.

      Здесь разговор, по-хорошему, должен завершиться: на благодарности Чимина, после которой он вернётся в дом. Но собственное любопытство и тот же самый свет в глазах брата Юнги не даёт ему сдвинуться с места.

      — А родители Юнги знают, что он здесь?

      — Знают, — отвечает тот. Мужчина переводит взгляд на дом, понимает, что Юнги сейчас внутри, после чего вздыхает: — Они до сих пор отказываются разговаривать. Ну, Юнги с отцом отказываются. Мне он периодически звонит, и иногда я передаю трубку маме.

      — Ага. Он про семью почти не говорит, — тихо замечает Чимин.

      — Не могу его в этом винить, — продолжает брат. — Отец у нас — человек непростой, и Юнги унаследовал его упрямство. Не знаю, конечно, точно, но мне кажется, они друг на друга уже не особо-то злятся. Просто они ругались всю жизнь, и не знают, как вести себя по-другому. Они будут чувствовать себя очень неловко, если попытаются нарушить молчание и начать заново.

      Чимин кивает. Хорошо сказано. После этих слов повисает недолгая пауза, и брат Юнги откланивается, заметив, что уже поздно, а мастерскую надо открывать. Чимин в ответ снова его благодарит за помощь. Он наблюдает, как старший Мин шагает к дороге. Через два шага он неожиданно оборачивается и зовёт Чимина по имени. В его интонации слышна неуверенность.

      — Что такое? — спрашивает Чимин.

      Мужчина смущённо улыбается, и эта улыбка чем-то сильно напоминает Чимину о Юнги, который всё ещё спит. Тот так же улыбается, когда смущён.

      — Я знаю, что вы с ним близки, — говорит его брат.

      «Вы с ним близки». Чимин немного паникует. Неужели это такой способ намекнуть, что брату Юнги известно об их отношениях? Это он так выражает своё неодобрение? А если известно старшему брату, значит, вся семья подозревает то же самое? Чимин удивлённо распахивает глаза. Сердце от волнения колотится, пока брат Юнги не продолжает:

      — Пожалуйста, приглядывай за ним, хорошо? Я, как старший брат, иногда за него волнуюсь.

      В его голосе ни намёка на злобу, а улыбка по-прежнему тёплая и добрая. Чимин поджимает губы, после чего ему всё же удаётся улыбнуться в ответ. Мужчина кивает, машет ему, и после этого окончательно уходит.

      При виде удаляющейся по дороге фигуры из головы исчезают мысли о том, что же брат Юнги подразумевал под своими словами. Чимин прекращает волноваться, что о них узнали, и впервые ему даже хочется, чтобы брат Юнги знал. Пусть даже разумнее всего надеяться, что ему ничего не известно, всё равно внутри сидит маленькая частичка, которая, однако, громко озвучивает своё желание, чтобы этот человек, говоря об их «близости» с Юнги, знал об их отношениях — чтобы он знал, и при этом всё равно тепло улыбался. Чимин всей душой желает, чтобы брат знал — чтобы хоть раз в жизни он мог заявить о своей любви к другому мужчине и увидеть понимающую улыбку в ответ.

+.-.+

      Юнги просыпается около одиннадцати. Он всё равно сонный, двигается лениво, жалуется на саднящую пятую точку, на что Чимин лишь усмехается.

      — Ох, когда-нибудь я тебе отомщу, Пак Чимин, погоди только, — угрожает ему Юнги, только его затыкают ласковым поцелуем.

      Чимин обожает такие ленивые воскресенья, когда они сидят на кухне с чашками кофе и завтракают остатками еды из холодильника. Иногда Юнги обвивает руками его талию, пока Чимин моет посуду, прижимается лбом к спине, покрывает шею невесомыми поцелуями. Утро воскресенья всегда какое-то особенное — в нём витает магия, способная вытащить из Мин Юнги самую милую его сторону.

      Они вместе принимают ванну после позднего завтрака, а потом идут трудиться. Юнги начинает с проверки всего дома — смотрит, что нужно починить, — пока Чимин убирается и вытирает пыль. Потом старший садится за написание песен, а Чимин — за свои задания из университета. После этих дел они возвращаются в комнату на втором этаже, где отдыхают под музыку из бумбокса, как делали раньше, когда учились в старшей школе. Так обычно и пролетают выходные, после чего подбирается вечер и наступает пора садиться на поезд и ехать обратно.

      В этот раз во второй половине дня они опять занимаются сексом — на этот раз Юнги вбивается в Чимина, который сидит на столе, раздвинув ноги. Вскоре они голые валяются на кровати. Чимин мимоходом упоминает велосипед, и упоминание перетекает в допрос, а тот заканчивается краснеющим от смущения Юнги, который признаётся, что хотел удивить Чимина, организовав всю эту затею с великом.

      Поэтому вечером, часа в четыре, они выходят из дома. Чимин крутит педали велосипеда, а Юнги стоит сзади, положив обе руки ему на плечи.

      — Тебе бы лучше сесть, хён. Не хочется рисковать. Вдруг снова ногу сломаешь? — дразнится младший.

      — Я бы с радостью сел на это крошечное и жутко неудобное сиденье, если бы мог, Пак Чимин, — отзывается он. — Мне напомнить, что я не могу, причём по твоей вине?

      Чимин усмехается. Если бы Юнги это видел, точно бы отвесил ему щелбан.

      — Но ночью же тебе всё нравилось. Думаю, хён, обмен вполне справедливый, — смеётся Чимин.

      Они выезжают на велосипеде за пределы города. Чимин выбирает дорогу, которая уведёт их подальше от центра, и Юнги не возражает — если честно, их обоих место назначения не волнует. Для них важна сама поездка. Чимин даже вспомнить не может, когда они так катались в последний раз.

      — Два года, — хмыкает Юнги, будто читает мысли. — И пять, если считать со старшей школы.

      Суть сказанного постепенно укладывается в голове. Полминуты они катятся молча, после чего Чимин отвечает:

      — Кажется, всё происходило так давно… Но в то же время — совсем недавно. Будто только вчера я был новеньким, который представлялся перед классом.

      — У тебя тогда были такие пухлые щёчки, — вспоминает Юнги, щипая Чимина обеими руками.

      Тот морщится:

      — Я и не знал, что ты с самого первого дня стал обращать на меня внимание.

      — Сюда мало кто переезжает. Не льсти себе, — Юнги щёлкает его по лбу. От Сончонгыль они сворачивают к рисовым полям, где их ждёт бескрайнее море зелени.

      — Так что получается, я для тебя не особенный? Даже после того, как добровольно вызвался работать у тебя водителем до конца твоих ногопереломных дней?

      Юнги издаёт смешок, отвечая лёгким шлепком по макушке. Ветер здесь всегда сильнее. Он раскидывает руки в стороны. Чимин представляет, как старший закрывает глаза, как пропускает между пальцев потоки воздуха, так по-детски притворяясь, будто летит.

      — Я вот думал, покажутся ли все события такими же быстрыми, когда мы вспомним о них через десять лет, — шепчет Чимин.

      Десять лет спустя… Будет ли жить их с друзьями обещание? Будет ли Юнги всё ещё рядом через десять лет?

      — Ты через десять лет будешь престижным инструктором по танцам, будешь летать по всему миру на выступления. Молодые впечатлительные девочки от твоих пируэтов и поворотов будут терять головы, — говорит Юнги.

      — Это говорит тот, кто к тому времени станет знаменитым продюсером, будет тусоваться с высокооплачиваемыми актрисами и певцами, у которых куча наград.

      — Твой счёт в банке значительно разрастётся, поэтому тебе не будет нужды ютиться в своей мелкой квартирке, где не работает горячая вода.

      — А ты сможешь переехать из своего подвала в роскошный пентхаус в Каннамгу.

      — И будем летать на Гавайи каждые три месяца. Я слышал, звёзды там великолепные.

      — Ты будешь возить нас на Гавайи, только чтобы полюбоваться на звёзды?

      — И на Гавайи, и во все другие точки мира.

      — А Йоранмён?

      — Будем возвращаться сюда каждый месяц на выходных. Будем заходить в ресторан к Сокджину и его детишкам.

      — Летом можно рыбачить на реке и навещать бабулю.

      — А каждый август, когда тут соберутся остальные, мы будем ходить в туннель Аураджи. Притащим баллончики с краской. Будем рисовать там нашу эмблему, и неважно, сколько раз её закрасят, мы нарисуем снова.

      — Мы такими и будем, хён? — спрашивает Чимин. — Мы же продержимся?

      Юнги не отвечает на вопрос прямо, и Чимин даже думает, что сказал что-то не то.

      — «Мы продержимся до весны?» — шепчет тот после паузы. — Ты задавал мне этот вопрос. Спрашивал, продержимся ли мы до весны.

      Чимин о нём и не думал, когда спрашивал, но слова Юнги заставляют вспомнить ту самую ночь, когда они лежали на школьном стадионе под звёздами.

      — Ты помнишь, что я тогда ответил? — спрашивает Юнги.

      Чимин улыбается. Десять лет спустя всё может коренным образом измениться, а может остаться прежним. Через десять лет они могут ехать на том же самом велосипеде по той же самой дороге в то же самое время суток. Через десять лет они могут стать лучше, чем те версии себя, кем они мечтали стать, или же начать совершенно новую карьеру, не связанную с нынешними занятиями. Они могут завести в Сеуле двух кошек: одну трёхцветную, и вторую — белую персидскую. Или даже собственных детей: мальчика, который унаследует у Чимина щёчки, и девочку с губками-бантиком, как у Юнги. Возможно, через десять лет они будут жить, так и не поговорив с родителями, как сейчас, или сядут все вместе на Чусок, покажут родителям кольца, и хоть раз вечер не закончится криками и разбитой посудой.

      Через десять лет общество может поменяться — причём не только их друзья, не только Юджин или брат Юнги смогут улыбаться им с теплотой. У них может появиться возможность взяться за руки на людях, и на них не будут оборачиваться с изумлёнными лицами. Возможно, через десять лет мир будет совершенно отличаться от того, в котором они живут сейчас, и их отношения не посчитают неправильными и Чимину не придётся сдерживать себя, стараясь не показывать миру вокруг, что он всем сердцем влюблён в Мин Юнги.

      Однако, как и в случае с тем же самым вопросом, который он тогда задал: всё может остаться прежним. Может, десять лет спустя они не смогут сдержать обещание. Может так статься, что через десять лет их компания прекратит общаться, и каждый после ужасной ссоры или взаимного соглашения пойдёт своим собственным путём в жизни, и у каждого будут другие спутники на этом пути. Или же через десять лет Чимин будет сидеть в больнице в зале ожидания после ужасающей новости об аварии на дороге, будет прижимать руки к глазам, пытаться сдержать всхлипы и слушать заключение доктора, которое никогда не сможет принять для себя как реальность. Или же Юнги будет сидеть рядом с его бессознательным телом, откуда будут торчать трубки, и морально готовиться услышать ровный писк приборов после тяжёлой борьбы с раком. Десять лет спустя может разбиться самолёт, где они будут сидеть, крепко держась за руки с колотящимися от страха сердцами и одновременно радуясь, что они хотя бы вместе, что никто не покинут, и они смогут вспомнить об этом самом моменте, о счастливых моментах, проведённый в Йоранмёне под любимым небом, прежде чем их поглотит чернота.

      Многое может произойти. Их история тянется вперёд, и никто не способен знать, что же ждёт на пути, даже всего лишь в нескольких шагах. Однако что бы там ни поджидало, Чимин знает, что он всегда сможет подумать о небе и о Йоранмёне, что у него всегда будут тёплые воспоминания — и даже всё плохое, что случилось, сделало настоящее таким, какое оно есть сейчас. Многое может произойти. Чимин не знает, как их история повернётся, но что бы ни ожидало в будущем, сейчас — в этот момент — он счастлив. С ним рядом Юнги, у него есть любимые друзья, и пусть даже всё не идеально — он счастлив.

      Сейчас над головой голубое небо, он находится в городе, который столь сильно любит, и он счастлив. А когда Чимин размышляет, останется ли всё так же через десять лет, он вспоминает ответ, который Юнги дал ему пять лет назад той ночью под звёздым небом.

      — Конечно, — отвечает Чимин. — Конечно, мы продержимся.