Переплетая хвосты.

Царь Обезьян никогда не планировал встать на должность наставника. По правде говоря, данное решение было спонтанным и столь же импульсивным, как и остальные, и ни в этом, ни в других случаях он никогда не жалел. Разве что чуть-чуть, через какое-то определенное время, когда его таки настигнут последствия всех своих шалостей.

Вот и сейчас он, будучи учителем юного МК, лениво глядел из-под пушистых ресниц на труд мальчишки, который уже какой час долбил стену посохом и кулаками, делая короткие передышки, в которых позволял себе жадно поглощать огромное количество воды за раз. Раньше, далеко до рождения чудесного-города-где-был-закопан-ДБК, Сунь Укун и сам нуждался в таких мелочах, как еда, сон, вода и прочие прихоти смертных, когда был слабым и незрелым. Наблюдать за тем, как эти привычки сохраняются у его ученика, было довольно интересно и в какой-то мере необычно — одиночество заставило впитывать всю полученную информацию о живых людях, грубо очерчивая каждые тонкости, так, чтобы долго помнить, как тяжело вздымается грудь Кида, как бережно тот перебирает в руках новую одежду с символикой Царя Обезьян (это казалось милым), как стреляют его глаза по разные стороны рынка, когда он голоден, как он живёт своей жизнью, деля её на лапшичника и героя, способного поднять великий посох. Во всех действиях его подопечного было что-то, что вызывало приятное жжение в груди и желание уберечь мальчишку от опасности, обнять и вдыхать вкуснопахнующий шампунь, на котором определённо точно нарисована мартышка. Но, вместо этого, тот позволял себе такое только в моментах, когда МК действительно угрожала опасность, потому в обычное время ему оставалось лишь жадно хвататься взором за голую шею, руки, иногда живот и спину, где постепенно время от времени появлялись мелкие шрамы, царапины или синяки. Укун всегда был обеспокоен, когда цеплялся за что-то новое, чего раньше не было, но спрашивал о полученных увечьях редко, ибо это, как он знает по своему опыту, дело личное.

Послышался очередной удар, затем треск, и спустя секунду кусок от стены тяжело покатился вниз, поднимая пыль в чудный пляс. Судорожный вдох предвещал начало кашля, — вероятно, грязь попала в горло, — и мальчик прикрыл рот рукавом куртки (не жарко ли в ней?). Насторожившись, Укун присел повыше иллюзионной подушки из облака, но его протеже бодро отмахнулся, прохрипев что-то вроде «все в порядке» или «не беспокойся» — было не очень понятно. Изобразив равнодушие, мол, я и не беспокоился, я ведь Царь Обезьян, этот самый Царь Обезьян нервно уселся обратно, готовый в любой момент подлететь и избавить лапшичника от неприятного раздражения в горле. Он часто притворялся, что не привязан к Киду так, как есть на самом деле, поэтому в большинстве своём старался держать дистанцию, глазеть меньше, дышать ровнее, но выходило паршиво — взгляд персиковых глаз всегда выдавал его с поличным, потому придумалась новая тактика — не смотреть. Провальная ли, спросите вы?..

Впрочем, Сунь Укун был уверен, что притворяется не один. Он знал и видел, как тяжело раз за разом восстанавливать свои силы с абсолютного нуля, знал, что это больно и выматывающе, однако тот, кто это преодолевает, а именно МК, никогда этого не показывал, лишь в некоторые моменты, в которые Царь Обезьян не на шутку боялся. Боялся, что солнце гаснет, последний источник воды сохнет, а его мальчик сдаётся. Пожалуй, это было равносильно с уничтожением своего дома, той самой горы, о которой не могут говорить те, чей рот нечистый и полон кислоты. Это было тем, что до момента перезапуска кажется невозможным, как граната средь бела дня или снегопад в пустыне.

И все же, малыш был сильным. Он тренировался, ценил полученные знания и, хоть и был несколько нетерпелив, казался зрелым для своих лет. Таким, словно он прожил половину жизни Укуна, а это, между прочим, далеко не сорок лет. Чего стоит тот факт, что он успел выучить множество приёмов за короткий промежуток времени, когда его наставник отправился в «отпуск»? Помнится, как по прибытию домой, предотвратив конец света, этот фанат всего, что связано с мартышками, стоял на коленях и просил прощения за то, что «проломил стену священного пристанища». О, как же Сунь Укун тогда смеялся.

Но, зная это, Царь Обезьян все равно был обеспокоен. За свою долгую и бесконечную жизнь он успел нажить целые поколения врагов, которые и по сей день мечтают вырвать из его груди тёплое и загнанное сердце, чтобы с почетом хвастаться своим друзьям и носить, как трофей. Но это не было так страшно, как то, что врачи перетянутся на его протеже — сильного, но все же смертного мальчишку, который вряд ли справится с существами, равными божествам, если на того накинутся в мирное время, — например, пока тот спит. Оттого, с самого начала своего выбора, когда что-то повело Укуна за ещё хрупким лапшичником, он хотя бы раз за день заглядывал к нему, если не был сильно занят, и следил, чтобы никакие твари не ошивались рядом с его домом. Нет, конечно, он не хотел обделять его полностью от препятствий на пути к званию героя, да и уследить за мелкими чертами, имена которых они оба забывали по щелчку пальцев, стало бы слишком затруднительно, особенно во время того самого «отпуска». Однако, если что-то угрожало жизни мальчишки, то наставник, не жалея сил, дрался за него во что бы то не стало. И если сначала он воспринимал МК как кого-то, кто, в случае чего, сможет взять на себя его обязанности, позволяя учителю отдыхать хоть двадцать четыре часа в сутки (что, впрочем, ничем не отличалось бы от обычного времяпровождения), то теперь его обязанность — быть рядом, и, о, от нее он точно бы не устал даже за три своих жизней.

Снова треск, снова шорох бегло скачущих вниз камней, соединяющихся к остальным, что тревожно подскакивали на земле с каждым новым ударом МК. Тяжёлое дыхание парня сидело в ушах так, словно он у шеи, и, вероятно, излишне сфокусировшись на данном звуке, Царь Обезьян не заметил, как огромная глыба, упавшая откуда-то сверху от чересчур мощного удара, летела на лапшичника, который об этом даже не догадывался, увлеченный рассмотрением результата своих трудов. Может, Сунь Укун среагировал слишком поздно, а, может, он не рассчитал массу камня, однако, попав под него, оберегая в своих объятиях Кида, тот впился прямо в лопатки, заставив от неожиданной боли пасть на землю, припечатывая ученика под себя. Резкий вскрик мальчишки еле прорезался сквозь остальной гул. Калейдоскоп из звуков взорвался в голове, и наставник мучительно зажмурился, пытаясь втянуть чистый воздух, а не ту кашу из пыли, что мигом заполонила лёгкие. Спустя секунд десять все стихло, и над ухом все отчётливее было слышно волнительное сопение. Малыш окликнул его, и тот, силясь, повернул голову влево, открыв глаза, что тут же осветили цветом янтаря лицо парнишки, чьи губы мелко дрожали, выдавая переживание.

Нет, все же, тактика игнорирования действительно оказалась провальной. Залипнув на вид обеспокоенного за Царя Обезьян (между прочим, бессмертного существа) парня, брови того самого Царя постепенно поднимались вверх, а все чувства, включая слух, обоняние и, как бы ни было печально, осязание, возвращались к хозяину, одаривая спину неожиданного телохранителя колющей болью. Потребовалось время, чтобы привыкнуть ко всей обстановке, за которое оба пострадавших, не скрывая волнение, смотрели друг на друга. Чужие руки поползли к затылку, и наставник почувствовал лёгкое поглаживание, хотя, на деле, МК ощупывал, в каком состоянии голова и нет ли сотрясения. Послышался вопрос о том, в порядке ли Укун, и тот, издав хриплый выдох, повалил голову вниз, прямо на ключицы парня, прежде чем тяжело подняться на руки, сбрасывая с себя глыбу. Наверное, он действительно был не готов к таким трудностям, особенно после долгого отдыха на своём облаке, потому сжал зубы в недовольстве. Вероятно, осталась огромная царапина, которая, конечно же, пройдёт спустя день-два, оставляя за собой мелкий шрам, однако какое-то время лежать на спине будет довольно затруднительно.

Кид встрепенулся, наконец освободившись от ловушки из рук, и вскочил на ноги, бегло осматривая наставника и обдумывая, что бы предпринять. Парень пускай и был в курсе, что от такого пустяка великий Царь Обезьян не мог бы сгинуть, но его это не умолило. Через считанные секунды Укун наблюдал такую картину: МК, принесший (или создавший из волос?) бинты, торопливо, но все ещё бережно избавлял пострадавшего от доспехов на груди, по видимому желая осмотреть спину под одеждой. От таких действий второй не то, что смутился, — скорее пребывал в состоянии шока от непрошенной заботы, а потому замер, напряженно сверля взглядом нахмуренное лицо ученика. Тот принялся аккуратно стягивать яркие одеяния, прикрывающие руки, и встретился с мягкостью то ли волос, то ли шерсти на них, отчего его движения стали плавнее, ненамеренно изучающими. Глаза пострадавшего стали мутными, а веки наполнились свинцом, но тот молчал, лишь несколько помогая раздевать себя. В этом не было ничего такого — оказание первой медицинской помощи, и всего лишь! Это нормально, что руки Кида останавливались на шрамах, украшавших грудь, бережно очерчивая края. Это нормально, что кровоточащую рану на спине какое-то время игнорировали, осматривая по каким-то неведомым причинам тщательнее грудь и торс, легко проходив пальцами по теперь очевидно шерсти. Это нормально, что Укуну пришлось напомнить о том, что ранение не здесь, и для этого всего лишь (всего лишь!) потребовалось взять в свои руки кисти малыша, какое-то время томно вглядываясь в глаза напротив.

Впрочем, после этого все пошло иначе. Оперативно собрав всю свою волю в кулак, МК резко и без предупреждений крутанул легенду спиной к себе, отчего тот было крякнул и возмущался, бурча о том, что это, между прочим, некрасиво с его стороны так относиться к пострадавшим. Однако мальчик, не обращая внимания на недовольства своего учителя, был занят остановкой крови. Он быстро промыл рану водой с тренировки, отчего его спаситель чуть вздрогнул, попросив сбавить ход, а затем начал обматывать белой тканью чужие грудь и лопатки. Завязав потуже бинт так, чтобы пациенту было комфортно, парень с досадой проследил за распространением крови под ним, нежно положив палец возле поврежденного места. Это показалось слишком… странным, поэтому руки мальчишки были заключены в широкие ладони Царя Обезьян, а сам Царь он уже сидел с перебинтованной грудью на пружинистом хвосте, с интересом осматривая своего ученика, который тут же смутился, потупив глаза на свои кеды.

— Всё в порядке? — робко спросил Кид. Ему было до кошмарного неловко за то, что ходячая легенда то и дело попадает в неприятные ситуации из-за его легкомыслия. То он натыкается на заклятого врага Укуна и, о боже, обучается у него, не подозревая, что весь путь обучения — обычная ловушка, которую раскрыл бы любой здравомыслящий человек. То боится маленьких паучков и не может помочь не то, что наставнику, но и самому себе: только спустя время тот смог побороть свою фобию. То упускает ключ, из-за которого запускается конец света, и все страдают…

— Хах, а могло быть иначе? — освободив руки малыша, наставник закинул свои за голову и лёг на облако, секундно поколебавшись, но не выдавая то, насколько сильно его кольнуло болью.

Глаза напротив не поверили. МК, хоть и мог показаться несмышленым в некоторые моменты, прекрасно чувствовал людей. И пускай бессмертная обезьяна — не равно простому человеку, спустя некоторое время и она стала более понятной, нежели в первые недели знакомства. Казалось, что та сама тянулась к нему, постепенно открывая новые горизонты, и мальчик пользовался этим сполна: смотрел, запоминал, вникал. И именно сейчас он знал, что ему нагло врут, показательно строя из себя того, от которого раньше Кид испытывал восторг. Теперь же образ кажется ничем другим, как обманкой, иллюзией, чтобы скрыть суровую реальность. Да, рана не была столь серьёзной, да, ранения — львиная доля жизни его учителя, но, тем не менее, не скривиться от волнения было невозможно.

Руки поползли вверх, к лицу Царя Обезьян, и неловко коснулись щёк, а сам мальчик поравнялся с наставником. Его настороженность и лёгкое раздражение от беспечности пострадавшего утихомирило второго, и так они замерли, пока оба не оказались на коленях, удобно устроившись друг напротив друга. Закрутился тихий разговор шепотом: сначала Кид извинился, на что Укун бодро хлопнул его по плечу и сказал, что ничего страшного в этом нет, а затем, когда шепот медленно перерастал в говор, они просто сидели и обсуждали все, что только придёт в голову, пока хвост Царя то заботливо обвивал ногу парня, то, когда это замечали, взволнованно трепетал вокруг под ласковым взглядом.

И все же, Сунь Укун не жалел об этом спонтанном, явно необдуманном решении.