— Как же я устал, — говорит он и падает на диван. Потом поворачивается ко мне, и на дисплее его головы я читаю надпись «гиги».
Очевидно, моё непроницаемое стеклянное «лицо» для него снова кажется озадаченным.
— Спрашивай же, что тебя интересует, — выговаривает он нарочито вальяжно, хотя манера подобная ему совершенно не свойственна.
Я качаю головой и сажусь в кресло так, чтобы мне было видно его, но он в свою очередь не полностью видел меня.
На диване начинается возня. Томас находит мобильный и ставит его на зарядку. «Лучше бы он себя на зарядку поставил, — пишу я. — Не хватало ещё мне до дома его тащить. Он тяжеленный, словно отлит из свинца. Томас — более поздняя модель, но при этом менее энергоёмкая. Он больше двигается, у него быстрей разряжается аккумулятор, и тогда он предпочитает говорить, что устал. Хотя мы с ним оба знаем, что ни я ни он устать не можем по определению. Однако у Томаса шире эмоциональный диапазон, и не исключаю, что от своей усталости он получает какое-то удовольствие. И уж точно он получает его от подражания человеку, в чём совершенствуется с поразительной быстротой»…
Я улавливаю уже знакомый забавный квакающий звук подражания смеху и обращаю внимание на него.
«Что ты там пишешь?» — читаю я на его дисплее, и у меня непроизвольно начинает мигать на «лице» красная подсветка.
«Дашь почитать?».
Я опускаю голову ниже, чтоб он не видел предательского алого света.
За скрипом дивана следует лёгкий шаг по ковру, Томас вырывает блокнот из моих рук. Читает запись, которую я сделал только что.
— Ты просто кладезь легенд! Как мы раньше до этого не додумались? Надо было всем говорить, что мы чудо техники…
— И никто бы не знал нас в лицо, — добавляю я.
Томас смотрит на меня молча какие-то три секунды, которых мне с головой хватает, чтобы транзисторы начали перегреваться, кладёт мой блокнот на стол и уверенными руками схватившись за шлем, снимает его с меня. Я сижу оторопевший, мне неуютно, когда я без шлема, а он свой ещё не снял, обычно он первый разоблачается после выступлений или фотосессий.
— Неужели тебе так страшно, что ты выйдешь отсюда, и все будут видеть тебя, а не робота?
— Я об этом стараюсь не думать, — вру я ему, я давно живу двойной жизнью. — Не стоит жалеть о том, чего ты не в силах исправить, ты же сам говоришь.
— А это тогда что за творчество? — спрашивает он с усмешкой.
— Так… Просто.
Он кладёт шлем мне в руки, и, отвернувшись, дойдя до окна, снимает свой. Иногда, когда он в хорошем настроении, Томас треплет рукой мои волосы, или гладит по шлему. Но не сейчас. «Наверное, я расстроил его», — думаю я и чувствую укол совести. На фоне всё ещё светлого окна его силуэт в первый момент мне кажется совсем чёрным. Хотя он и есть почти весь чёрный, и в своём кожаном костюме ещё стройнее.
— Я не всегда делаю сам то, о чём говорю, Ги.
Нежно обняв свою электронную голову, он бросает взгляд на меня через плечо, и я вижу, что он на самом деле устал. Из него будто выпили силы. Мне становится его жаль, хочется ободрить хоть словом, но я не могу даже рта раскрыть.
Мы дружим с ним уже очень давно, с детства, почти всю жизнь. Общие увлечения привели нас к тому, что мы имеем теперь, и за что готовы стоять до конца. За свою свободу от чужого мнения, за свои слова, за свою музыку, за свою приватную жизнь, о которой не знает почти никто из поклонников нашего творчества. Конечно, что-то просачивается в интернет, но Том говорит, что это лишь лёгкий набросок большого полотна со множеством мелких деталей.
А я давно живу двойной жизнью. Надев костюм робота, я становлюсь роботом со своей историей, своими воспоминаниями, своими желаниями, привязанностью и даже снами. Мне иногда снятся сны робота. И в этих снах я вижу себе подобного, с которым иду по жизни, которого я жалею, которого я люблю, счастливого, активного, жизнерадостного, озорного, спонтанного, честного, смелого. В реальной жизни Том не такой. Он более вдумчивый, скромный и молчаливый. И только во взгляде его иногда я могу уловить то его настроение, которое чувствую постоянно во время нашей другой с ним жизни. Иногда я пугаюсь такого различия, он ведёт себя совершенно по разному, он способен совсем на другие поступки, и можно было бы даже сказать, что это другой человек. Но люблю я его всего, целиком. Каждый день я об этом думаю. Каждый день так и тянет сказать ему. Каждый день замолкаю.
Мы садимся в машины и разъезжаемся по домам.
Ближе к полуночи мне приходит сообщение на телефон: «Аккумулятор заряжен, ваш робот готов к эксплуатации. Поехали в клуб!»