Этельстан смотрел на Рагнара своими оленьими глазами, боялся, как и всегда, но, как и всегда, взгляда не опускал. Рагнар и Лагерта только что горячо отдавались друг другу, тело плавилось от неги и приятного чувства сытости, отголоски наслаждения ещё прокатывались волнами по коже, но под этим взглядом плоть начинала восставать снова. Рядом, обнажённая и прекрасная, стояла Лагерта, Рагнар чувствовал тепло её тела и, даже не глядя, прекрасно знал, что она открыто демонстрирует себя, предлагает. Провоцирует.
И всё же Этельстан смотрел не на неё, хотя глаза его цвета штормового моря стали почти совсем чёрными. Рагнар поймал этот олений взгляд, зацепил намертво, улыбнулся искушающе:
— Желаешь к нам присоединиться?
С самой первой встречи в монастыре на побережье, куда Рагнар пришёл с оружием, Этельстан был для него загадкой. Дрожащий монашек, выставивший перед собой книгу, словно щит, шепчущий бесполезные, бессмысленные молитвы, испуганный до смерти — и не опускающий глаз. Почитающий эту свою книгу — кипу исписанных закорючками листов в кожаном переплёте — сокровищем ценнее собственной жизни. У господней овечки оказался стальной стержень, и Рагнар пощадил его, забрал себе, сам ещё не зная, зачем, ради этого служителя чужого Бога отказавшись даже от золота. Привёл в свой дом, доверил собственных детей — и смотрел с удовольствием, как страх перед ним сменяется в душе Этельстана страхом перед самим собой.
Монахи завещали своему жадному, злому Богу и тела, и души, им запрещено было не только испытывать земные удовольствия, но и жаждать их — а Этельстан жаждал. Сейчас, когда он смотрел так, что кожа горела от его взгляда, это было очевидно.
Лагерта провела рукой по своей груди, задевая торчащие соски, а вторую опустила на полностью восставшую плоть Рагнара, и тот невольно закусил губу, услышав судорожный вздох Этельстана, почти стон.
— Мы не обидим, — голос Лагерты был густым, как мёд.
Этельстан вздрогнул всем телом и качнулся вперёд, как зачарованный, но остановился, словно споткнувшись.
— Не введи в искушение, — прошептал едва слышно, — и избавь… от лукавого.
В этом доме он был рабом, и Рагнар мог ему просто приказать. Заставить силой, если откажется, и жестоко наказать за непослушание. Мысль об этом вспыхнула — и исчезла. Это быстрый и простой путь, но ведëт в никуда. Сделай так, и Этельстан уже не посмотрит на него с затаённым жаром, с осторожным доверием. Не улыбнётся в ответ на его улыбку, забыв, что они — раб и хозяин.
Сперва Рагнару просто было интересно, кто победит в борьбе за душу — он сам или христианский Бог, но и Бог был не промах: быстро дал понять, что победа не будет простой, за неё тоже придётся заплатить. Он уже платил: каждый взгляд Этельстана жёг огнём не только тело, но и душу.
Если выбить опору у человека из-под ног, он просто упадёт. А если протянуть руку, поддержать — найдёт новую. Рагнар готов был держать Этельстана за руку так долго, как потребуется, а когда тот шагнёт ближе — обнять и не отпускать.
Он притянул Лагерту к себе, потёрся чреслами о влажное от испарины бедро, жадно целуя, но смотрел по-прежнему на Этельстана. Потом оторвался от её губ и сказал:
— Ты знаешь, где найти нас, если передумаешь, священник.
Полог перед супружеским ложем они специально оставили отдёрнутым.
Уже засыпая в объятиях Лагерты, полностью обессиленный после горячей любви, Рагнар почувствовал, как чьи-то руки осторожно укрыли его мехами, едва заметной лаской скользнув по шее и плечам.
Ещё не сегодня, подумал он, проваливаясь в сон. Но скоро, уже совсем скоро.