Прятавшийся у окна генерал Сюаньчжэнь согнулся от беззвучного смеха и сполз на пол. Легкий ветерок, ворвавшийся в покои сквозь распахнутые ставни, взлохматил длинные густые волосы. Сейчас они были распущены, свободно стекая серебром на узкие плечи.

Прислонившись к стене, Фэн Синь смотрел на него во все глаза. Обычно улыбка Му Цина не сулила ему ничего хорошего, означая что-то вроде «ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно собачье». Но сейчас этот искренний серебряный смех не таил в себе ни капли угрозы. Такого Му Цина генерал Наньян видел впервые, и ему это действительно нравилось.

Очнувшись от своих мыслей, Фэн Синь склонился к Му Цину и крепко сжал его запястье.

— Вставай уже. Не подумал бы, что на тебя так подействует всего пара глотков вина.

— Я не пьян, — возразил Му Цин, вытирая выступившие от смеха слезы. Фэн Синь дернул его на себя, заключая в объятия. Тот без лишних возражений положил руки ему на плечи и склонил голову, целуя ямку между ключиц. От Фэн Синя пахло можжевеловыми благовониями, железной броней и еще чем-то едва уловимым, терпким и нежным. Му Цин с легким ужасом осознал, что этот запах он узнает среди тысячи других. Так же, как Фэн Синь узнал его тогда по тени.

— Ты смеялся. — Фэн Синь провел губами по встрепанным волосам, не к месту вспомнив, как они висели жалкими обгоревшими прядями тогда, в Медной печи. Его передернуло.

— Тебе что, не нравится? — Му Цин с сожалением выпрямился, немного отстраняясь. Изящные пальцы прочертили дразнящую линию от мочки уха до ключицы, отводя в сторону ворот ханьфу. Горячая волна прошила позвоночник Фэн Синя; генерал вздрогнул и крепче сжал стройную талию Сюаньчжэня.

— Нравится. Просто я… Кажется, я никогда раньше не слышал, как ты смеешься.

Му Цин на мгновение задумался, а потом привычно закатил глаза.

— Ну правильно. Много чести.

— Ты!.. — вскинулся было Фэн Синь, но тут Му Цин скользнул рукой ниже, и возмущение моментально испарилось. Да, кажется, Серебряный Генерал и вправду захмелел. А чего еще стоило ожидать от небожителя, который выпил вина впервые за восемьсот лет? Хотя инициативу в нарушении более серьезного обета проявил именно Му Цин, на вино его пришлось буквально уговаривать.

— Красиво, — тихо произнес Фэн Синь. От действий Му Цина кружилась голова и сбивалось дыхание, но сказать это было необходимо. — У тебя… очень красивый смех. Ты вообще весь красивый, даже если пьян…

Му Цин покраснел до кончиков ушей и убрал руки за спину. Они спали уже три месяца, но реакция на подобные нежности оставалась неизменной. Он краснел, деревенел и изо всех сил пытался скрыться за привычной маской язвительного безразличия. Но генерал Наньян все равно сдирал ее яростными поцелуями, жадными прикосновениями и неустанно искал новые способы приручить этого дикого волчонка. Му Цин потом всегда закрывался снова, но даже смутная тень улыбки на этом прекрасном лице стоила всех усилий Фэн Синя.

А тут — целый приступ смеха. Завтра же скуплю в этой лавке все вино, что только есть, твердо решил Фэн Синь, пытаясь вернуть руки Му Цина на место и никак в этом не преуспевая. Пришлось сменить тактику и зацеловать упирающегося генерала Сюаньчжэня до искр в глазах — черт побери, всякий раз, когда Фэн Синь пытался довести Му Цина до потери контроля, первым все равно терял контроль он сам.

— Я не пьян. Кажется, — упорно, но уже не так уверенно заявил Му Цин, зачем-то вырываясь из поцелуя.

— Хорошо, хорошо, — покорно согласился Фэн Синь, не давая ему отстраниться более, чем на цунь. — И все же ты только что… наказал генерала Мингуана метлой. Я и не думал, мать твою, что ты способен на такие шуточки.

Му Цин прыснул в кулак и наконец-то снова расслабился. Прижался всем телом, посмотрел в глаза — в такие моменты под ребрами жгло, плавилось, но дышать становилось не в пример легче обычного.

— Ну, должен же я в конце концов оправдать свое прозвище, — чуть заплетающимся языком прошептал он. Потянул Фэн Синя за талию к кровати, провел зубами по кромке уха, обдав кожу жарким дыханием. — Тем более… что ты… свое… уже оправдал…

Сегодняшняя ночь обещала стать лучшей в жизни Фэн Синя. Му Цин и грязные разговорчики в постели. За что ему такое счастье?

***

Невесомый серебристый полог чуть колыхался над кроватью. Лунный свет проникал сквозь газовую ткань, играя рябью на двух обнаженных телах, едва прикрытых покрывалом. Му Цин, белокожий и стройный, казался очень хрупким по сравнению с загорелым и крепко сбитым Фэн Синем, но хрупкость эта была обманчива — так тонкий изящный клинок таит в себе смертельную опасность.

Они лежали на спине, восстанавливая дыхание после оглушительной волны удовольствия. Фэн Синь крепко держал Му Цина за руку: боялся, что, если расплетет их пальцы, Му Цин в тот же миг покроется треклятой ледяной скорлупой.

Три месяца, как их жизни связывала уже не борьба, но страсть — и всего две недели, как Му Цин позволил любовнику оставаться с ним на ночь. Фэн Синь уже привык обнимать его, засыпая, но ответных объятий пока не дождался. Впрочем, хватало и того, что Му Цин перестал отстраняться и, самое главное, вскакивать посреди ночи в холодном поту. Фэн Синь прекрасно знал, что он видит в этих кошмарах, и просто притягивал к себе, гладил дрожащие плечи, невесомо целовал в мокрый висок до тех пор, пока тот не засыпал снова. Они никогда об этом не говорили — Сюаньчжэнь запросто мог убить его, заикнись Фэн Синь хоть раз о его слабости.

Фэн Синь погладил чувствительное место между большим и указательным пальцем и задумчиво произнес:

— Все-таки Пэй Мин совсем охуел. Я думал, что после тех идиотских преследований в садах он, наконец, успокоится.

— Мгм, — безразлично отреагировал Му Цин, глядя в потолок.

Фэн Синь набрал воздуха в грудь.

— Может, перестанем прятаться? — произнес он нерешительно. Му Цин лишь закатил глаза.

— Ты предлагаешь лишиться такого удовольствия, как сегодня? Трижды великолепный Генерал, Ломающий Меч, изгнан из дворца Сюаньчжэня поганой метлой… я не готов отказать себе в подобном зрелище.

Обмануть притворно-веселым тоном Фэн Синя не получилось. Он перевернулся на бок, оперся на локоть, нависая над Му Цином, и окинул его внимательным взглядом. Му Цин старательно прятал глаза.

— В чем дело? — спросил Наньян, проводя большим пальцем по губам, сжатым в тонкую линию, за что тут же поплатился — Му Цин мстительно укусил его за этот самый палец.

— Хватит болтать, я спать хочу.

— Му Цин, рано или поздно все откроется, ты ведь это понимаешь, так?

Сюаньчжэнь недовольно дернул изящным обнаженным плечом.

— Надеюсь, что нет. Не хватало еще, чтобы моя репутация пострадала из-за какой-то интрижки.

Фэн Синь прекрасно понимал, почему Му Цин так ведет себя, но все равно сердце болезненно дернулось, а густые брови непроизвольно свелись к переносице. Он впился пальцами в подбородок Му Цина, вынуждая смотреть в глаза.

— Интрижка, значит, — медленно произнес он.

Му Цин дернул головой, высвобождаясь из крепкой хватки, и весь ощетинился, явно готовясь к очередной драке. Язвительные слова вертелись на языке, но так и не успели прозвучать: Фэн Синь рвано выдохнул и уронил голову ему на плечо. Загорелые пальцы, только что такие грубые, неожиданно нежно погладили его по щеке. Му Цин напряженно застыл, чувствуя, как ни с того ни с сего зашлось в беге сердце. Это была не та реакция, которую он ожидал от Фэн Синя.

— Идиот, — шепнул ему в шею Наньян, прижимаясь теснее. Му Цин не удержался от того, чтобы незаметно коснуться губами его волос, радуясь, что Фэн Синь не видит сейчас его лица, растерянного и совершенно беззащитного. Рядом с ним становилось все труднее держать оборону. Му Цин всякий раз чувствовал в такие моменты, что его накрывают безжалостные волны чувств, которых он страшился до дрожи в коленях, но в которые так и тянуло самозабвенно нырнуть. Это бесило.

Фэн Синь приподнялся на локте и вновь прожег Сюаньчжэня внимательным взглядом. Му Цин закрыл глаза, его ресницы едва заметно трепетали; хотелось провалиться сквозь землю. К такому разговору он не был готов, но кто же его спрашивал?

Склонившись ближе, Фэн Синь прошептал прямо ему в губы:

— Нечего, блядь, выдумывать, ни хера это не интрижка. Я никуда от тебя не денусь, разве что… разве что ты меня разлюбишь.

— Когда это я говорил, что люблю тебя? — выдавил Му Цин через несколько мгновений ошеломленного молчания. — Что-то не припомню.

— Придурок, тебе и не надо ничего говорить. Это очевидно.

— Чего? — Му Цин попытался вывернуться из-под Фэн Синя, но не преуспел: его запястья были тут же наглым образом прижаты к кровати.

— О, Небеса, — простонал Фэн Синь, — как же с тобой сложно, ты просто выносишь мне мозг!

— Его туда и не заносили.

— Прекращай меня бесить.

— Если не устраивает, выход там.

Привычный обмен колкостями разрядил возникшую неловкость, и Му Цин привел было мысли в порядок, но Фэн Синь неожиданно и бесцеремонно лизнул его в нос и, усмехнувшись, продолжил:

— Если бы ты меня не любил, то не стал бы нарушать обет, зная, чем это обернется для тебя. И вообще, это ты меня первым поцеловал.

— Не напоминай, я уже об этом жалею. — Му Цин вконец разозлился и начал яростно брыкаться, пытаясь побольнее двинуть коленом в живот. — Да слезь с меня наконец!

— Жалеешь? Не пизди, — Фэн Синь, рассмеявшись, все же отодвинулся от Му Цина и снова распластался на постели. Поведение Му Цина говорило само за себя, и Фэн Синь наконец успокоился. У них впереди вечность, и Му Цин рано или поздно научится такой сложной штуке, как доверие.

Му Цин посверлил его глазами еще с минуту и тоже немного расслабился — но, оказалось, преждевременно, потому что Фэн Синь, не переставая улыбаться, выдал:

— Я тоже тебя люблю.

Му Цин чуть не поперхнулся, но достойного ответа придумать не смог, лишь фыркнул как можно презрительнее, закатил глаза и дернул на себя покрывало. Уши его горели огнем, сердце колотилось, и, если бы Фэн Синь ляпнул еще хоть что-нибудь, Му Цин попросту сбежал бы из собственного дворца. Но Наньян промолчал и повернулся на бок спиной к Му Цину, оставляя того наедине со своими мыслями.

…Дыхание Фэн Синя было ровным и медленным. Му Цин же уснуть не мог, вертелся ужом и раздраженно вздыхал. Спустя какое-то время он сел на постели и всмотрелся в спящего любовника. Когда тот спал, его темное суровое лицо смягчалось, разглаживалась хмурая складка между бровей, и весь его облик становился спокойным, уверенным, даже ласковым. Это завораживало, хоть Му Цин, разумеется, никогда бы в этом не признался. Непроизвольно он протянул руку и осторожно погладил ладонь Фэн Синя, расслабленно покоящуюся на подушке.

— А-Цин, — пробормотал тот сквозь сон, легко сжимая его пальцы.

Му Цин широко распахнул глаза.

"А-Цин".

Восемьсот лет никто не называл его так. Теплое и интимное обращение, пусть и произнесенное во сне, всколыхнуло в нем такую бурю чувств, что он едва не задохнулся; но вдруг тугой узел в груди лопнул, и это искреннее «А-Цин» заколотилось под ребрами, поднимая с самых глубин неясную больную тоску. Давно забытый дом. Жаркий огонь в очаге. Чувство защищенности.

Му Цин в растерянности провел чуть дрожащей рукой по лицу. Даже то, что всего час назад Фэн Синь открыто признался ему в любви, не произвело на него такого впечатления. Он чувствовал, будто из него разом вынули сотни отравленных игл. Уголки его глаз чуть покраснели, и он медленно опустился на постель. Прижался губами к затылку Фэн Синя, вдохнул до боли знакомый запах. Наньян не проснулся — лишь вздохнул тяжело, отчего Му Цин почувствовал болезненный укол вины.

— Прости меня, — едва слышно прошептал он и, закрыв глаза, впервые обнял его сам, вжался грудью в широкую спину, чувствуя, как бежит горячая кровь по чужим жилам. Тепло и уверенность, исходящие от Фэн Синя, убаюкивали, и вскоре Му Цин заснул с глупой и счастливой улыбкой на лице.

Фэн Синь во сне улыбался точно так же.

…Именно такую невыносимо слащавую картину и увидел Пэй Мин, свисающий с крыши вниз головой наподобие летучей мыши.