Уже на следующий день в полдень, сразу же после полученной от Грегсона телеграммы, наш кэб мчался к Уайтхоллу, в главный штаб Скотланд-Ярда. Настроение Холмса вновь было мне не понятно: утром он ещё находился в позитивном расположении духа, но после сообщения от инспектора резко сменился в лице. Его вновь окутала меланхолия.

— Мы без проблем дошли бы пешком, — заметил я, когда кэб свернул на Регент-стрит, — Прогулка вам бы не помешала.

Холмс недовольно цокнул.

— Поездка в кэбе тоже своего рода прогулка.

— Такой образ жизни не полезен для здоровья.

— Излишнее занудство тоже, Уотсон, — Холмс закатил глаза и поправил цилиндр.

— Действительно, — чуть улыбнулся я, — Кто я такой, чтоб что-то говорить самому Шерлоку Холмсу.

В главном штабе Скотланд-Ярда — в месте шумном и хаотичном, нас встретил констебль, проводив широкими коридорами с зелеными обоями и желтым светом ламп, в кабинет инспектора Грегсона. Он, хоть и с улыбкой, строго поприветствовал нас. Перед ним на стуле сидел сгорбившийся молодой человек. По виду было понятно, что он крайне взволнован: неистово дрожало колено, на лбу выступила испарина, а руки, в которых он держал цилиндр, исходили мелкой дрожью. Казалось, что его кучерявые медно-рыжие волосы вздыбились, от чего образ, вместе с веснушками, покрывающими мраморно-белое длинное лицо, становился изрядно комичным.

— Джентльмены, хочу представить вам мистера Фортриджа, — инспектор приветливо посмотрел на юношу, который еле обернулся к нам. Увидев его яркие зеленые глаза, наполненные страхом и отчаянием, я аж сам невольно напрягся.

Я расположился на маленьком кожаном диване, а Холмс встал у сейфа, стоявшего возле стола Грегсона.

— Мистер Фортридж, — серьезным тоном сказал инспектор, — Расскажите о себе этим джентльменам, пожалуйста. После этого мы зададим вам пару вопросов.

— Вы же не думаете, что я убил Оливера? — дрожащим высоким голосом спросил Фортридж, по очереди оглядываясь то на инспектора, то на Холмса, то на меня, — Клянусь Господом, что я этого не делал!

Вдруг он начал дрожать еще сильнее, и, неожиданно для всех что-то воскликнул и согнулся в рыданиях. Грегсон поднялся с места, взял с края стола графин с водой и налил в стакан, стоящий возле.

— Успокойтесь, мистер Фортридж. Мы же не говорим, что это были вы.

Но юноша не слышал его. Он жадно глотал воду, тяжело дышал, продолжал безудержно плакать, пытаясь что-то нам сказать. Из всего этого выходило лишь жалобное бульканье.

— Богом клянусь! — закричал Фортридж и вытащил из кармана книжку, на которой виднелся позолоченный крест, — Библией клянусь, что я не делал этого!

Я хотел вмешаться, но вдруг оживился Холмс. Он отпрянул от сейфа и подошел к Фортриджу, пододвинув рядом стоящий стул.

— Я прошу вас, успокойтесь, — он взял юношу за плечо и начал говорить тем умиротворенным, добрым тоном, каким умел разговаривать только он, — Я пришел сюда чтоб выяснить, от чьих рук умер ваш друг. Я уверен, что вы сможете нам помочь. Только возьмите себя в руки и расскажите то, о чем мы вас попросим.

— Но я в полицейском участке! — опять закричал Фортридж и вцепился в руку Холмса, — Разве вы не хотите арестовать меня?

— Я уж точно не хочу, — Холмс нежно улыбнулся, когда юноша поднял на него красные от слез глаза, — Я хочу помочь и ничего более.

Фортридж еще какое-то время сидел, тяжело и прерывисто дыша, а потом отпил еще воды и сказал:

— Как вы уже сказали, я был его другом, — говорил он очень тихо, от чего мне было не очень хорошо слышно, — Я был его лучшим другом, коим и он был для меня. Наши семьи были знакомы еще до нашего рождения, и понятно, что мы сдружились в детстве. Как я уже рассказал инспектору Грегсону, мы с ним вместе поступили в Лондонский медицинский университет и оба хотели быть хирургами, — на этих словах он многозначительно замолчал, только потом продолжив — Оливер был на год младше меня. Ему было двадцать два, а мне двадцать три, но при этом мы учились на одном курсе.

— Хорошо, мистер Фортридж, — сказал инспектор, беря из ящика стола три листа бумаги, — Расскажите нам, пожалуйста, что вы делали в тот вечер — пятого апреля?

— Я был у своей семьи в Харлингтоне. То был вечер четверга, и в пятницу у нас кроме утренней практики ничего не планировалось. Я пытаюсь ездить в родной дом при каждом удобном случае. Мы с Оливером вместе снимали квартиру в Невингтоне. Утром я попросил сообщить на практике, что меня не будет.

— Когда вы выехали?

— Около трех часов дня, чтоб ровно в пять приехать к ужину и вечерней молитве. Мой отец не любит, когда я опаздываю.

— Вы видели мистера Гранта только утром?

— Да. Позже он ушел на практику.

— Расскажите нам о вашей практике, мистер Фортридж, — влез в разговор Холмс.

— На самом деле, — с некоторым укором сказал юноша, — Это сложно назвать практикой в нашем нормальном понимании. Это, скорее, подготовка к будущим ужасам врачебной жизни, как выразился врач, к которому на эту же практику мы были записаны.

Грегсон кивнул.

— С ним мы уже знакомы.

Холмс резко повернулся к инспектору.

— Почему с ним не знаком я?

— Еще успеете, — с улыбкой сказал Грегсон.

Холмс обернулся обратно к Фортриджу.

— Продолжайте.

— Должен ли я вам рассказывать, в чем именно заключается эта практика?

— С вашей стороны было бы очень любезно.

— Обычно мы не занимаемся чем-то особенным. Всё начинается с ухода за пациентами, ассистированию в этом медсестрам, а заканчивается созерцанием различнейших операций, на которые Оливер ходил с огромным удовольствием.

— Вы или ваш товарищ хоть раз ассистировали на этих мероприятиях?

— Оливер один раз, я же ни разу.

Грегсон откинулся на спинку кресла. Он внимательно наблюдал за Холмсом и Фортриджем, иногда записывая что-то на бумагах.

На отмену от инспектора Лестрейда, что представлялся мне человеком хоть и не очень высокого ума, но четкого понимания своей профессии, Тобиас Грегсон был более терпеливым и вдумчивым. Каждый раз меня поражало его умение критически и логически мыслить, что, порой, точно так же и удивляло, а так же льстило Шерлоку Холмсу. Он неоднократно говорил мне, что Грегсон был очень смышленым, и вместе с Лестрейдом чуть ли не самым разумным инспектором Скотланд-Ярда. Хоть я и не приверженец физиогномики, но, как мне кажется, по самому лицу Тобиаса Грегсона можно было сказать, что он человек далеко не глупого нрава: его белое, чуть вытянутое лицо, без единого волоса, глубоко посаженные темные глаза, прозорливо и внимательно осматривающие всё вокруг. Всем своим видом он выдавал глубокий разум, которым я смел порой, очень редко, но восхищаться.

— Скажите пожалуйста, мистер Фортридж, — Грегсон встал с кресла и приоткрыл окно, — Как вёл себя в последнее время мистер Грант?

— В каком смысле, инспектор?

— Не было ли в его поведении чего-то странного?

Я увидел, как Холмс мимолетно улыбнулся. Такая работа его устраивала.

— Не могу сказать, инспектор, чтоб его поведение как-то изменилось. Он был таким же как и всегда.

— Это каким? — с крайним интересом спросил Холмс.

— Веселым, добрым, энергичным, — Фортридж пожал плечами, —Единственное, могу сказать, что в последнее время он проявлял слишком сильный интерес к практике. Это отличало его от всей нашей группы. Ведущий врач хвалил его и очень скоро назначил своим ассистентом, — вдруг на лице юноши отразилась злость, которую Холмс сразу же подметил. Он вытянулся и немного наклонился к Фортриджу.

— Вам это не нравилось, мистер Фортридж?

Молодой человек нахмурился. Я увидел в его взгляде некоторые сомнения.

— Я не говорил, что мне это не нравилось, мистер Холмс, — он стал крайне серьезным и нервно поправил воротник оливкового пиджака, — Я был искренне рад за Оливера. Не желал ему ничего плохого.

Холмс резко поднялся со стула и зашагал по кабинету.

— Как вы думаете, кто убил мистера Гранта?

Фортридж вновь пожал плечами и опустил глаза в пол.

— Я не знаю, мистер Холмс. И не могу понять, за что можно было убить его. У Оливера не было врагов! Он был очень хорошим человеком!

На этих словах у Фортриджа вновь выступили на глазах слёзы.

— Но клянусь, это был не я, инспектор! Богом клянусь! — он прижал руку к груди, — Вы же верите мне?

Грегсон вздохнул и посмотрел на Холмса. Тот кивнул.

— Хорошо, мистер Фортридж. Вы свободны, — инспектор поднялся с кресла и подошел к двери, — Если вы понадобитесь, мы обязательно сообщим. Спасибо за то, что уделили нам время.

Молодой человек поднялся со стула, взял с вешалки пальто и стремглав вышел из кабинета. Я видел, как его глаза снова покраснели от слез.

Мы несколько минут молчали, а затем Грегсон, хлопнув руками по столу, торжественно произнес:

— А теперь, джентльмены, отправляемся в Лондонский госпиталь, — он взял желтую папку, с которой приходил вчера.

Во время поездки Грегсон и Холмс не обмолвились и словом. Инспектор смотрел в окно кэба, а Холмс надвинул шляпу на лоб, скрестив руки на груди. Я видел, как он погружается в размышления, которыми пока что не желает делиться. Это подбивало не только мой интерес. Я несколько раз замечал как Грегсон открывал рот, будто бы желая что-то сказать, но каждый раз останавливался и снова утыкался взглядом в окно.

Порой мне казалось, что эта странная любовь к театральным развязкам и высказыванию гипотез была частью драматической натуры Холмса, время которой в своих рассказах уделял я мало, основываясь не только на пожелании моего друга о более четком высказывании фактов и заключений, а из моего некоторого непонимания этой стороны его и так загадочной и сложной личности.

Уайтчапельский госпиталь всегда меня напрягал. Я помнил это место ещё со времён учебы, и каждый раз воспоминания об этих мрачных коридорах навевали неприятные эмоции. Моя медицинская практика точно так же проходила здесь. Помню, как будучи молодым человеком, я отнесся к этому как к некоторому развлечению — с возбуждением и энергией. Но как только я попал в эти стены, я понял, что в этой профессии нет ничего из того, что хотел бы видеть я, и что я себе так часто представлял. В детстве и в юношестве я фантазировал о врачах как героях — как об ангелах, несущих свет в этот жестокий мир. Возможно, если бы не правительство, так снисходительно относящееся к нашей профессии, то так бы и было.

На деле вместо несущих свет ангелов я увидел измученных мужчин и женщин, слонявшихся по грязным, обшарпанным коридорам этого злосчастного госпиталя. Их лица были столь мрачными, что в какой-то момент я даже передумал становиться врачом. Хотел сделать новые начинания в какой-то другой, менее истощающей нервы и здоровье профессии.

Отговорил меня отец. Он уверил меня, что «не всякий врач может похвастаться хорошей выдержкой. У этих людей, вероятно, нет её вовсе».

После практики и выпуска из университета я некоторое время работал в более благоприятном месте — в больнице святого Варфоломея. Там то я и перестал сомневаться в выборе специальности, хоть иногда, при взгляде на умирающих, к примеру, от чахотки, я чувствовал ту моральную тяжесть, которую испытывал когда-либо любой врач, находясь вместе с пациентом на грани жизни и смерти.

Само здание госпиталя было выполнено в очень строгом, подобающем ему английском жанре: выглядело хоть и немного тускло, но со своим выдержанным в характере тех времен стилем, с белым вырезанными на фасаде колоннами, разъединяющими ряды небольших окон, фронтоном, в середине которого были сероватые часы, и при входе — полукруглые арки. По бокам здание уже без архитектурных изысков. Как банальное продолжение госпиталя.

Не успели мы войти, как я сразу почувствовал жесткий запах хлора и спирта. На моё удивление внутри всё изменилось, и стало не так ужасающе противно и мрачно, как в прошлом. Нас встретили белые чистые стены и приветливая улыбка черноволосой кареглазой медсестры, которая подошла, как только мы переступили порог госпиталя:

— Чем могу помочь, джентльмены?

— Мы из Скотланд-Ярда. Пришли к доктору Кернсу.

Она кивнула и указала рукой на лестницу.

— Я провожу вас.

— Нет, спасибо, — отказал Грегсон, и на лице медсестры выразилось искреннее удивление, — Я вчера уже здесь был.

Она улыбнулась еще шире.

— Я поняла, — развернулась и ушла, оставив нас практически одних в пустом зале с черно-белой плиткой под ногами.

Мы направились к лестнице.

— Какая прелестная леди, — не смел не заметить я.

— Отнюдь, вы правы, — с тихим смехом ответил Грегсон. Холмс же промолчал.

Перед нами предстал такого же вида как и холл белый коридор, виды которого освещали маленькие окна. Чуть оглянувшись в них я увидел Уайтчапел-Роуд и мимо проезжающий трамвай, в который отчаянно пытался запрыгнуть какой-то мальчишка. Внезапно инспектор остановился возле темной двери.

— Нам сюда, — сказал он и тихо постучал. Никто не отозвался. Он постучал ещё раз. Когда в очередной раз никто не ответил, дернул за ручку. Дверь оказалась заперта.

— Черт побери, — выругался Грегсон, — Я предупредил его, когда буду.

— Вы кого-то ищете? — перед нам предстал молодой человек в белом халате и с подносом, на котором красовались различных форм и размеров бутыльки.

— Где доктор Кернс? — раздраженно спросил Грегсон, взглянув на наручные часы.

— В последний раз я видел, как он спускался в морг, — с абсолютно невинным видом говорил санитар, глядя на нас через маленькие круглые очки, — Мне спуститься за ним?

Как только Грегсон хотел что-то сказать, Холмс притронулся к его плечу. Я увидел на его малоподвижном лице смесь заинтересованности и удивления.

— Это тот врач, который делал вскрытие, если я не ошибаюсь?

Инспектор кивнул.

— Проведите нас в морг, пожалуйста, — уверенно сказал Холмс и подался вперед. На лице санитара отобразилось замешательство.

— Но я не могу, сэр…

Инспектор достал из кармана бурую карточку.

— Я из Скотланд-Ярда.

Тот нахмурился, взглянул на меня, на Холмса, и не хотя сказал:

— Подождите минуту, пожалуйста.

Он двинулся дальше по коридору и только когда завернул за угол, Грегсон обернулся к Холмсу.

— Зачем нам в морг?

— Я хочу кое-что уточнить.

Через стеклянные двери в холле мы вошли в узкий темный коридор, в конце которого виднелась еще одна — железная дверь, которая на данный момент была закрыта. Санитар с силой дернул за деревянную ручку. Та со скрипом отворилась. Я сразу же почувствовал холод, вместе с которым дошел и сладковатый запах, так хорошо мне знакомый. С момента практики ничего не изменилось. Молодой человек застыл. Холмс, не желая ждать, прошел вперед и скрылся в темноте спуска в подвал. За ним неуверенно последовали санитар и инспектор, а я пошел последним, настороженно оглянувшись на пустой коридор.

Темный зал с посеревшей плиткой, свет на которую падал из маленьких окон под потолком, ведущих на задний двор. Под окнами — холодильные камеры и деревянные ящики, в которых хранился лёд. Возле ящиков стояла каталка, на которой висели белые тряпки. Напротив длинные раковины, больше даже напоминающие ванны. Из одного из кранов капала вода. Я посмотрел прямо — чуть дальше виднелась перегородка со стеклом. Там я увидел зеркало. Свет уже был более ярким — от газовых ламп сверху. Не смотря на низкую температуру и кристальную чистоту, которую я успел заметить, в воздухе витал запах разложения. Слышен был лязг метала, раздающийся настораживающим эхо.

Санитар застыл, а вместе с ним и мы. Первым мужество пройти выявил Грегсон, злобно сказавший «я не намерен ждать». Он энергично, но не очень быстро пошел к перегородке, за ним поплелся молодой человек и я, а Холмс остановился напротив холодильной камеры, внимательно что-то разглядывая.

— Доктор Кернс, — тихо и неуверенно сказал санитар, — К вам тут пришли…

Джентльмен, которого мы так судорожно искали, стоял к нам спиной. Широкоплечий, практически атлетического телосложения молодой человек, кажется, даже не обращал на нас внимания. Он стоял в брезентовых перчатках, а перед ним я увидел два контейнера: из одного он доставал инструменты, вытирал их тряпкой и небрежно кидал в другой.

— Доктор Кернс, к вам из Скотланд-Ярда.

В руках врача блеснул ланцет.

— Я думал, что вы подождёте меня возле кабинета, — по залу раскатился глубокий, мурчащий, но очень раздраженный и холодный голос, — Не думал, что вам нравится такая атмосфера.

Стоящий позади меня Холмс хмыкнул. Я обернулся и увидел на его лице улыбку. Как по мне, такое обращение было верхом невежества, из-за чего к этому человеку я сразу проникся неприязнью.

— Мы бы подождали, доктор, — Холмс ступил вперед, огибая Грегсона и опираясь рукой на стол, — Но я бы хотел кое-что уточнить у вас по поводу вскрытия тела Оливера Гранта. Вы же не будете против?

— Я — это кто? — так же раздраженно спросил доктор, всё еще держа в руках скальпель.

— Я — это Шерлок Холмс, — представился мой друг.

— Это мне ни о чем не говорит.

— Неужели, доктор Кернс?

— Вчера, насколько я помню, всё было записано.

Холмс посмотрел в зеркало, наверняка пытаясь разглядеть лицо этого джентльмена, до сих пор не выявившего желания обернуться к нам.

— Я люблю уточнения из первых уст.

Доктор тихо засмеялся, а затем обернулся. Должен признать, что увидев этого человека на улице, я бы ни за что не подумал, что он врач, хоть и, конечно же, внешность всегда бывает обманчива. Он выглядел как мелкий клерк, или чиновник, поставленный на высокую должность благодаря связям богатых родственников: в его облике, сейчас хладнокровном и раздраженном, проявлялось мальчишество, которое я никак и нигде не мог разглядеть. Возможно, оно проявлялось в его тонких усах, сейчас так модных, что встретить их можно было чуть ли не на каждом денди, или в больших серых глазах, казавшихся почти прозрачными, как морская гладь, глубокими. Возможно, такое влияние оказывали его уложенные, как грива, завитые пшенично-золотые волосы, или же нервно-сомкнувшиеся полные губы, а может и ровный нос, придававший его облику нечто аристократическое. Одним словом, перед нами стояла персона весьма притягательного вида, хоть и отталкивающая своим поведением.

— Какие ещё могут быть уточнения, мистер Холмс? — весьма сурово спросил доктор, пристально вглядываясь в лицо моего друга, сузив глаза. Он тут же перевел взгляд на инспектора, выражавшего полное замешательство.

— Возможно, вы сможете рассказать что-то ещё, что может помочь следствию… — не мог я понять, почему Грегсон, будучи представителем Скотланд-Ярда, сейчас так ужимался перед этим невежей, вставшим в весьма требовательную позу: облокотившись на стол, поставив одну руку на пояс.

— Тело Оливера Гранта ведь ещё не увезли? — спросил Холмс, обхаживая по залу, будто бы по музею.

— Не увезли. Заберут завтра утром.

— Замечательно! — с широкой улыбкой на лице воскликнул мой друг и хлопнул в ладоши. Ответной подобной реакции от доктора он не увидел. На лице последнего отразилась лишь насмешливая ухмылка, которая тот час же исчезла.

— Вы хотите, чтоб я сейчас достал его, или что?

— Я этого не говорил.

— Ну и что же вы хотите? — доктор Кернс отошел в сторону, исподлобья взглянув на моего друга.

— Абсолютно всё и по порядку, сэр, — с улыбкой сказал мой друг, скрестив руки на груди. Первый раздраженно вздохнул.

— Начнём с того, что вам, инспектор, на месте преступления нужен был врач. Это я уже говорил вчера, — доктор бросил упрекающий взгляд на констебля. Я решил защититься от такой придирки.

— Я врач и я был там.

— Да что вы, — издевательски воскликнул доктор, — Так каков был ваш вердикт? Вчера вас здесь, кстати, не было.

Из-за такой нападки я был абсолютно сбит с толку, и одновременно во мне поселилась агрессия, которая подкрепилась видом Холмса, вероятно внутри испытывающего ликование. На его лице была еле скрытная улыбка.

— Мой вердикт… — промямлил я, вспоминая вчерашний день. И вправду, вердикта никакого я не вынес, да и должен ли был? Хотелось кинуть укор в сторону этого молодого человека, но я, отягощенный таким хамством, решил не поддаваться на его провокации. Я промолчал.

— И я о том же, — закатил глаза Кернс, вновь обернувшись к Холмсу.

— Как мы вчера уже выяснили, до момента прибытия тела в морг прошло трое суток — с момента смерти. Сейчас, конечно же, уже четверо. Смерть наступила в следствие проникновения в тело острого режущего предмета, вызвавшего обильную потерю крови, а в последствии — смерть.

Холмс кивнул. Его взгляд уперся в невидимую точку, и он сам не смел пошевелиться.

— Мне больше интересно, как вы определили, что орудием убийства был ланцет, — тихо сказал он. Доктор нахмурился.

— Да, действительно, убийства. Самоубийство в данном случае исключено. Повреждения были нанесены предметом обладающим колюще-режущими свойствами. Особенностями клинка, который был воткнут, а затем послужил в нанесении резанной раны, является то, что это — не обычный нож. У инструмента, которым было произведен данный разрез, — он указал рукой на рану, — Прямолинейная форма лезвия, острый конец которого расположен на осевой линии. Рабочая поверхность данного изделия составляет один дюйм, а его длина в целом — пять дюймов. Кромка и обушок имеют одинаковую кривизну. Данным предметом была нанесена сначала колотая рана в полутора дюйма, а затем произведён разрез прямой веретенообразной формы, — на этом моменте, казалось, все мои года обучения в университете будто бы упали в небытие, ибо я не встречал до сих пор человека, способного на вещи, о которых английскому сыскному делу нужно было ещё мечтать. Я смотрел на доктора, так самозабвенно рассказывавшего об этом с некоторой завистью, — Разрез восьми дюймов в длину, и точно так же полтора дюйма в глубину. Это действие, безусловно, было нанесено с некоторым усилием. В ширину разрез после действия внешних факторов — один дюйм.

Кернс осмотрел нас горделивым взглядом, а затем повернулся к контейнеру и выудил из него ланцет.

— Вот орудие убийства, — он протянул его Холмсу, — Остроконечный ланцет.

Шерлок Холмс принял из рук доктора инструмент и пару минут вертел его в руках, осматривая через лупу. На это Кернс лишь ехидно улыбнулся.

— Убийца был левшой.

Мой друг вскинул бровью.

— Как вы это узнали?

— По характеру разреза. Хорошо рассмотрев рану, я увидел, что ткань справа накладывается на ткань слева, из чего сделал вывод, что человек совершал разрез под углом, то бишь, левой.

— Убийца мог всего лишь сидеть слева, но не быть левшой, доктор, — сказал я и тут же осознал свою ошибку.

— Исключено, — воскликнул Кернс и закатил глаза, — То есть вы хотите сказать, что разрез, совершенный под углом с налегающими тканями с правой стороны, мог совершить правша?

Мне, вероятно, нужно было замолчать. Я оглянулся на Холмса, который и не повел глазом, стоял со спокойным видом, и инспектор, который понимающе опустил голову.

— Нет, конечно же.

Кернс вдруг спохватился, поджал губы.

— Я забыл вам сказать, инспектор, — уже с более виноватым выражением лица говорил он, — Я провел анализ, в следствии которого на волосах жертвы были выявлены следы опиума.

Тут же Холмс поднял голову и в его глазах загорелся огонёк.

— Как это «забыли сказать»? Когда вы провели анализ? — внезапно вскипел Грегсон, подходя ближе.

— Утром.

— Что мешало сделать это вчера?

— Вчера проводил вскрытие, сегодня делали анализ. В чем дело?

Грегсон замолчал. В морге повисла угрожающая тишина, противиться которой было невозможно. Внутри нарастало горькое чувство неприязни. Я вздохнул и на секунду закрыл глаза, дабы не раздражать себя ещё больше.

— Мы закончили? — резко спросил Грегсон у Холмса.

— Да, — последний повернулся к Кернсу, вновь отвернувшегося от нас, — Благодарю вас, доктор.

Тот не ответил. Он кинул в контейнер ланцет, который до того держал в руках Шерлок Холмс.

Мы поднялись обратно к кабинету Кернса. Без брезентового халата он предстал перед нами как миловидный джентльмен, сидящий в оббитом коричневой тканью кресле. Его кабинет оказался достаточно уютным, хоть и чуть опустошенным в плане мебели местом.

— Я не успел ещё привести здесь всё в порядок, — сказал он, заметив, как я оглядываюсь по сторонам.

— Недавно работаете тут? — Холмс встал возле окна выходящего на Уайтчапел-Роуд. Даже отсюда я слышал гул трамвая, от которого чуть-чуть дрожали тонкие окна.

— Не то чтобы недавно… Я некоторое время работал в Смитсоновском институте. Это округ Колумбия, Вашингтон. Месяц назад я вернулся.

— Вы, должно быть, хороший хирург, — продолжал Холмс, как ни в чем не бывало, словно не замечая, как Грегсон раздраженно стучал пальцами по папке.

— Первоклассный, — широко улыбнулся Кернс, вероятно польщенный подобным.

— Перейдем к делу, — нетерпеливо выпалил Грегсон, — Мы хотели бы узнать пару подробностей о вашем ассистенте.

— Уже бывшем, — подметил Кернс.

— Да, ныне бывшем, — Грегсон прочистил горло, — Мне важно знать, доктор, что вы делали в четверг вечером.

— Я был у себя дома.

— Кто может это подтвердить?

— Как минимум хозяин дома, в котором я проживаю.

— Его имя?

— Мистер Ваймонд Кендалл.

— Он проживает на одном адресе с вами, как я понимаю?

— Правильно понимаете, — улыбнулся Кернс и скрестил руки на груди с видом хоть и не настолько озадаченным, сколько насмешливым, — Неужто я вызвал у вас подозрение, инспектор? Вы вроде хотели расспросить об ассистенте, а не обо мне.

— А вам есть что скрывать? — с лукавой усмешкой спросил Холмс.

— Если бы было что, мистер Холмс, это давно было бы в руках полиции, — Кернс приложил пальцы к губам и тихо засмеялся, — Возможно, во мне лишь разыгралась паранойя. Прошу понять и простить меня, джентльмены. Моя вина.

Грегсон вздохнул и обратил взгляд на Холмса, который уже будто и не принимал участия в этом действе, и не выражал никакой заинтересованности, смотря в окно.

— В четверг мистер Грант был здесь?

— Да, утром.

— После вы его не видели?

— Нет, не видел.

— Каким образом студент стал вашим ассистентом? — спросил внезапно Холмс.

— Очень просто. Из всей группы этот молодой человек оказался более образованным и понятливым, из-за чего не только я, — Кернс поднял палец вверх, повышая тон, — Но и больничное руководство решили досрочно устроить его на работу. Правда без оплаты. У нас было две кандидатуры. Выбор пал на мистера Гранта.

— А вторым, как я понимаю, был мистер Фортридж?

— В точку, сэр, — всё так же улыбался Кернс, — Но этот молодой человек оказался не таким уж инициативным, в некоторых вещах невнимательным. Разве может врач быть невнимательным, джентльмены?

— Вы общались с мистером Грантом в четверг?

— По рабочим вопросам.

— А вне рабочего времени?

— Один раз я вёл с ним беседу после работы… совсем незначительную. Помню, что это был вечер.

— То есть вы не поддерживали с ним никаких связей?

— Да, — серьезно сказал Кернс и уставился на Холмса, — Жизнь такая непредсказуемая.

— О чем вы? — спросил я, чувствуя странный приток раздражения и непонимания.

— Один раз мы совершаем выбор, который может потом обернуться не совсем так, как мы изначально ожидали.

Грегсон поднял бровь.

— Я так понимаю, вы больше ничего не сможете нам сказать, доктор, — с неким отвращением в голосе сказал инспектор, пересмотрев листы в папке.

— Да, не думаю, что я могу быть хоть чем-то вам полезен.

После этой встречи во мне оказался неприятный осадок. И не только во мне: я видел недовольное лицо Грегсона, так яро пытающегося скрыть своё настроение, рассказывая глупые и недальновидные шутки, когда мы только отъехали от госпиталя.

— И что вы думаете об этом всём, Грегсон? — спросил Холмс, чей настрой, в отличии от нашего, был достаточно позитивным.

— Я должен взять этого мистера Кернса на вооружение.

— Почему же?

— Потому что он проживает на Дорсет-стрит.

Шерлок Холмс удивился и хмыкнул.

— Раньше этого вы мне не говорили. Да к тому же, если не брать во внимание странный выбор этого джентльмена, в чем проблема?

— Разве вы не видите? Джон Кернс — хирург, который проживает в Уайтчепеле, был знаком с убитым. До Коммерциал-Роуд, то есть, до Шадвела, от Дорсет-стрит идти примерно полчаса. Мне кажется, что здесь что-то не чисто.

— Почему же вы его не опросили должным образом? Почему не арестовали? Грегсон, раз вы считаете его убийцей, значит вы зря теряете время. Разверните же кэб.

— Вы хотите сказать, что не видите в этом человеке ничего подозрительного?

— Я хочу сказать, что он блестящий хирург. Местожительство не порок, инспектор.

Грегсон широко распахнул глаза и открыл рот.

— Но Холмс, это же прямые доказательства!

Шерлок Холмс улыбнулся.

— А каков мотив, инспектор? Расскажите мне.

Тот уставился в окно. На его лице появилось замешательство.

— Но ланцет…

— А опиум? При чем здесь опиум?

Грегсон вновь не ответил. Он тяжело вздохнул и взялся за люльку.

— Лестрейд поехал осматривать квартиру Фортриджа и мистера Гранта. Изволите поехать со мной туда?

Холмс обернулся ко мне.

— Вы поедете с нами?

— Нет, — ответил я, — Пожалуй я вернусь на Бейкер-стрит.

Возвратился Холмс достаточно поздно. Около семи вечера я увидел его на пороге нашей гостиной. Вид у него был встревоженный и уставший.

— Как я понимаю, ужин я уже пропустил? — измученно сказал он и упал прям в пальто в кресло, вытянув ноги к огню.

— Нет, его еще даже и не было.

Он улыбнулся.

За окном появился туман. После ужина Холмс взялся за скрипку — впервые за несколько месяцев, и оперевшись на стол начал наигрывать сначала позитивные мелодии — в одной из них я услышал Моцарта. Затем, с минуту поглядев на огонь, разразился резкой, удручающей и драматичной музыкой. Он неистово передвигал смычком, чья тень играла на стенах и вещах, дергаясь бесновато и хаотично, а пальцы Холмс передвигал по струнам так, словно обжигался, каждый раз прикасаясь к ним. Его брови сдвинулись, губы поджались, а глаза стали темными и мрачными, как и весь вид впрочем. Борьба, которую я слышал в этой музыке, отражалась и на атмосфере нашей комнаты, побуждая мой мозг продумывать различнейшие и страннейшие сцены, начиная от воинственных походов британских войск в Афганистане, заканчивая пляшущими в румынских лесах феями. Я наблюдал за ним и не знал, что его тревожит, но расспрашивать не стал — это не было моей привычкой.

Когда Холмс свалился на диван, зажав скрипку в руках, а на его лбу выступил пот, он внезапно произнес:

— Это дело сложнее чем я ожидал.

И вот я уже развернулся к нему в бесконечной пучине ожидания рассказа.

— Вы читали «Рукопись, найденную в Сарагосе»?

— Нет, не читал.

— И зря, Уотсон. Зря! Порой некоторые легенды и байки могут оказаться столь правдивыми, что мы всеми силами откажемся в них верить.

Мне казалось, что там на Бейкер-стрит нас уже поджидают все нечистые силы, вызванные Холмсом дьявольской песнью. В окнах мелькали странные тени, отражались в свете лампы, а в камине происходил ритуальный танец, который Холмс, вероятно, уже давно заметил, а я — будучи человеком крайне невнимательным, никогда и не видел. Но стоило мне лишь раз постигнуть тот уровень понимания мира, которым владел Холмс, и сразу всё набывало других оттенков. Нет, я не видел мир предельно понятным, каким его могут посчитать мои читатели, пытаясь углубиться в таинственный мир частного детектива. Вселенная начинала напоминать бесконечный калейдоскоп событий, непременно связанных между собой. Яркие, бесцветные, а порой и невидимые — они становились единым целым, хоть и абсолютно хаотичным. Приходилось цепляться за отдельные части, нужно было их вылавливать. Именно искусство складывать хаос вместе принадлежало самому хаотичному человеку в Лондоне — мистеру Шерлоку Холмсу.